КНИГА ПЕРВАЯ. ВНЕШНЕЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ

Поклон

Блаженному Святому Истннновсепросветленному [1]!

В славном городе Сагале [2] царь, Милинда по имени,

С Нагасеною мудрым встретился –

так Ганга с морем встречается.

Пришел царь к красноречивому тьмы гонителю,

знания светочу,

И много о разных предметах он задал искусных вопросов.

Отвечал ему Нагасена в беседе глубокомысленной,

Сладкозвучной, в сердце западающей,

вызывающей трепет восторга.

В абхидхарму и устав углубляясь,

нити сутр в сеть речей вплетая [3],

Уснащал он свои ответы пояснениями и примерами[4].

Размышляя об этом усердно, возвеселитесь же помыслами,

Вопросам искусным внемлите –

и сомнениям места не будет. [5]

Рассказывают так:

Есть в стране греческой [6], богатой поселениями, город названием Сагала; красят его горы и реки, расположен он в отрадной местности, обилен садами, рощами и парками, прудами и озерами; чарует лесами, горами и реками; искусно воздвигнут; не страшны ему недруги и неприятели, не грозит ему осада; его стены и сторожевые башни построены затейливо и прочно; ворота с надвратными башнями – прекраснейшие из прекрасных; белокаменной стеною обнесен и рвом глубоким обведен царский дворец; дороги, улицы, развилки, перепутья правильно проложены; полны торговые ряды прекрасными и разными товарами, разложенными на продажу; под сотнями навесов нуждающимся раздают дары; сто тысяч прекрасных зданий, сверкающих, как Гималайских гор вершины, украшают город; слонами и конями, пешеходами и колесницами запружены улицы; многолюден город, полон красивых мужчин и женщин, роится толпами народа, населен множеством кшатриев, брахманов, вайшьев и шудр [7]; разных толков шраманы и брахманы [8] здесь собираются во всяческих науках сведущие, живут здесь многоученые мужи; здесь торгуют различными тканями – бенаресскими, котумбарскими [9] и прочими; здесь воздух напоен благоуханием множества пышных цветов и благовонных товаров, разложенных на продажу; здесь самоцветов драгоценных изобилие; в торговых рядах, расположенных по странам света, купцы – торговцы драгоценностями раскладывают свой товар; серебром и золотом, каршами и каршапанами [10] улицы мостить можно; озарены кладовые сверканием сокровищ; богатства в избытке копятся, закрома и амбары полнятся, еды и питья изобилие; всяческих кушаний – твердых, мягких и жидких, напитков и смешанных [11] – здесь можно отведать; видом город подобен Стране северных куру [12], хлебом обилен, как Алакаманда, божественный град [13].

Остановимся на этом, ведь следует рассказать об их прошлых деяниях. Притом весь рассказ должен быть поделен рассказчиком на шесть частей, а именно: «Связь с прошлым», «Вопросы Милинды», «Вопросы о свойствах», «Вопросы-рогатины», «Вопрос о выводе», «Вопросы к изложению сравнений». Из них «Вопросы Милинды» двух родов: «Вопросы о свойствах» и «Вопросы, пресекающие разномыслие». «Вопросы-рогатины» тоже двух родов: «Большая глава» и «Вопросы к описанию йога». «Связь с прошлым» – это их прошлые деяния [14].

Говорят, что давным-давно, когда помнили еще проповедь Блаженного Кашьяпы [15], жила в одной обители у Ганги большая община монахов. Соблюдая правила поведения, монахи поднимались там с зарею [16], мели длинными метлами двор, размышляя попутно о достоинствах Просветленного [17], и сгребали мусор в кучу.

И вот однажды один монах говорит послушнику [18]: «Эй, послушник, вынеси-ка этот мусор!» А тот словно и не слыхал, продолжает себе свое. Монах и второй раз, и третий раз [19] к нему обращается – а тот словно и не слышит, продолжает себе свое.

«Каков неслух!» – рассердился монах и ударил его метловищем. Тот заплакал, вынес со страху мусор и взмолился в первый раз: «О, быть бы мне от этого праведного деяния – выбрасывания мусора – в каждом будущем существовании, пока я не достигну покоя [20], могучим и блистательным, словно солнце в полдень!»

Вынесши мусор, он спустился к Ганге помыться и, глядя на водовороты ее быстрого течения, опять взмолился: «О, быть бы мне в каждом будущем существовании, пока я не достигну покоя, словно это быстрое течение! Быть бы мне находчивым [21] при всяком случае, неизменно находчивым!»

А монах поставил метлу в сарай и тоже спускался к Ганге помыться. Услышав мольбу послушника, он подумал: «Вот о чем он молит! А ведь это я его заставил. Ну, у меня тогда и подавно все сбудется». И он взмолился: «О, быть бы мне в каждом будущем существовании, пока я не достигну покоя, словно это быстрое течение Ганги – неизменно находчивым! Какие бы вопросы он мне ни задал – чтобы я был способен все находчиво заданные им вопросы распутать и разрешить!»

От прошлого будды до нынешнего оба они, странствуя в мирском кружении, рождались небожителями и людьми. Видел их и наш Просветленный и, так же как Тишье, сыну Маудгали [22], предрек им будущее: «Они явятся в мир через пятьсот лет после моего упокоения, и тонкости учения – послушания, заповеданного мною, они словно колтун расчешут, словно из зарослей колючих вытащат и разъяснят: один задаст вопросы, другой удачно ответит сравнениями».

Из них двоих послушник стал в городе Сагале на материке Джамбу [23] царем по имени Милинда, образованным, способным, ученым, одаренным. Он тщательно и в должное время исполнял все обряды, действия и ритуалы, относящиеся к прошлому, будущему и настоящему [24]. Ему были ведомы многие науки, а именно: шрути, предание, санкхья, йога, политика, вайшешика, арифметика, музыка, врачевание, четыре веды, древние сказания и были, астрономия, колдовство, логика, совещания, военное искусство, стихосложение и счет на пальцах – одним словом, девятнадцать наук [25]. В диспутах несравненный и не превзойденный [26], он выделялся среди многих учителей разных толков [27]. И на всем материке Джамбу некому было в силе, ловкости, мужестве, мудрости сравниться с царем Милиндой – богатый, зажиточный, состоятельный, предводитель рати несметной [28].

И вот как-то раз царь Милинда выехал из города, желая сделать смотр своей несметной и безмерно могучей рати, состоявшей из войск четырех родов [29], и, когда построившиеся за городом силы были по его приказу сочтены, этот царь, любитель заводить споры и охотник вступать в диспуты с рассуждателями, возражателями [30] и им подобными людьми, взглянул на солнце и обратился к советникам: «До конца дня еще далеко. К чему возвращаться теперь же в город? Нет ли где ученого главы общины, учителя школы, руководителя школы – шрамана, брахмана или из тех, кто признает Святого Истинновсепросветленного [31], кто смог бы со мной побеседовать, сомнение мое развеять?»

В ответ на это пятьсот греков сказали царю Милинде [32]: «Есть, государь, шесть учителей: Пурана Кашьяпа; Маккхали Госала; Ниргрантха, сын Наты; Санджая, сын Беллатхи; Аджита Волосяное Одеяло; Пакудха Каччаяна [33]. Все они – главы общин, наставники школ, руководители школ, известные, прославленные проповедники, высокочтимые многими людьми; поезжай, государь, задай им вопрос и разреши сомнение».

И вот царь Милинда в окружении пятисот греков взошел на превосходную колесницу с плавным ходом и приехал к Пуране Кашьяпе. Приехав, царь обменялся с Пураной Кашьяпой учтивыми, дружественными словами приветствия и сел подле него. И, сидя подле Пураны Кашьяпы, царь Милинда обратился к нему: «Кто, почтенный Кашьяпа, стережет мир?»

– Земля, государь, стережет мир.

– Но, почтенный Кашьяпа, если земля стережет мир, то почему же тогда идущие в ад Незыбь [34] покидают пределы земли?

И, услышав это, Пурана Кашьяпа задохнулся, поперхнулся; умолкший, поникший, он так и остался сидеть, задумавшись.

И царь Милинда сказал Маккхали Госале: «Есть ли, почтенный Госала, благие и неблагие деяния? Есть ли у деяний праведных и неправедных плод, последствие?»

– Нет, государь, благих и неблагих деяний, нет у деяний праведных и неправедных плода, последствия. Те, кто на этом свете кшатрии, государь, те и на том свете станут кшатриями; кто на этом свете брахманы, вайшьи, шудры, чандалы, пуккусы [35], те и на том свете станут брахманами, вайшьями, шудрами, чандалами и пуккусами. Причем тут благие и неблагие деяния?

– Но если, почтенный Госала, те, кто на этом свете кшатрии, брахманы, вайшьи, шудры, чандалы, пуккусы, и на том свете станут кшатриями, брахманами, вайшьями, шудрами, чандалами, пуккусами, то не к чему и совершать благие и неблагие дела. Тогда, почтенный Госала, те, кто на этом свете безруки, и на том свете станут безрукими; безногие станут безногими, безносые и безухие станут безносыми и безухими?

На это Госала смолчал. И царь Милинда подумал: «Увы, пусто на материке Джамбу, увы, одна болтовня на материке Джамбу! Нет здесь ни шрамана, ни брахмана, кто смог бы со мной побеседовать, сомнение мое развеять!»

И царь Милинда обратился к советникам: «Как хорошо в лунную ночь! К какому бы шраману или брахману пойти нам сегодня, вопрос задать? Кто сможет со мной побеседовать, сомнение мое развеять?» В ответ на это советники стояли и молча смотрели в лицо царя.В то время в городе Сагале уже двенадцать лет не было ученых – ни шраманов, ни брахманов, ни мирян [36]. Узнав, что где-то живет ученый шраман, брахман или мирянин, царь отправлялся к нему и задавал ему вопрос, но никто не мог угодить царю и ответить на его вопросы. Люди уходили куда глаза глядят [37], а те, кто не уходил на чужбину, сидели все и молчали. Монахи же по большей части уходили в Гималаи.

И в то время в Заповедном логу Гималайских гор обитала тысяча миллионов [38] святых. И вот достопочтенный Ашвагупта, услышав дивным слухом вопрос царя Милинды, созвал общину на вершине горы Югандхары [39] и спросил монахов: «Скажите, любезные, нет ли среди нас монаха, способного с царем Милиндой побеседовать, его сомнение развеять?» На это тысяча миллионов святых промолчала. И во второй и в третий раз они в ответ лишь молчали [40]. Тут достопочтенный Ашвагупта говорит общине: «Любезные! В обители Тридцати Трех [41], к востоку от дворца Победного [42], живет во дворце Лучезарном богородный Махасена. Вот кто способен с царем Милиндой побеседовать, его сомнение развеять». И тут тысяча миллионов святых исчезла с горы Югандхары и мгновенно перенеслась [43] в обитель Тридцати Трех [44].

И издали уже завидел приближающихся монахов Шакра, глава богов. Завидев достопочтенного Ашвагупту, он подошел к нему. Подойдя, он приветствовал достопочтенного Ашвагупту и стал подле. И, стоя подле достопочтенного Ашвагупты, Шакра, глава богов, сказал достопочтенному Ашвагупте: «Какая большая община пожаловала, почтенный! Я – слуга общины [45]. Что случилось? Что я должен сделать?»

И достопочтенный Ашвагупта сказал Шакре, главе богов: «Государь! В городе Сагале на материке Джамбу есть царь по имени Милинда. В спорах несравненный и непревзойденный, он выделяется среди многих учителей разных толков. Он является в общину, задает каверзные [46] вопросы и этим вредит общине».

И Шакра, глава богов, сказал достопочтенному Ашвагупте: «Почтенный, а ведь этот царь Милинда родился человеком после того, как был здесь богом. Здесь, почтенный, во дворце Лучезарном, живет богородный Махасена. Вот он способен побеседовать с царем Милиндой, сомнение его развеять. Попросим же богородного родиться в мире людей!» [47]

И вот Шакра, глава богов, вошел, пропустив вперед общину, во дворец Лучезарный, обнял Махасену и сказал ему: «О достойный! Община просит тебя родиться в мире людей».

– Нет, почтенный, ни к чему мне мир людей. Там много деяний [48], мир людей суров. Я буду рождаться в мирах богов все выше и выше, пока не достигну покоя [49].

И во второй и в третий раз на просьбу Шакры, главы богов, богородный Махасена отвечал: «Нет, почтенный, ни к чему мне мир людей. Там много деяний, мир людей суров. Я буду рождаться в мирах богов все выше и выше, пока не достигну покоя».

И достопочтенный Ашвагупта сказал богородному Махасене: «О, достойный! Мы искали в целом мире с богами – и, кроме тебя, никого не нашли, кто бы помог нам пресечь речи царя Милинды и поддержать Учение. О, достойный, община просит тебя: пожалуйста, благой муж, стань поддержкой Учению Десятисильного [50]!»

Услышав это, богородный Махасена, довольный-предовольный, радостный-прерадостный, подумал: «Он, значит, думает, что я смогу пресечь речи царя Милинды и поддержать Учение!» И он пообещал: «Хорошо, почтенный, я согласен родиться человеком».

И вот монахи, достигнув своей цели, исчезли из обители Тридцати Трех и мгновенно перенеслись в Заповедный Лог [51]. И вот достопочтенный Ашвагупта сказал общине: «Любезные! Все ли монахи нашей общины в сборе? Никто не отсутствует?»

– Нет, почтенный! Уже семь дней, как достопочтенный Рохана ушел в Гималаи и погрузился в торможение [52]. Пошлите к нему вестника.

А достопочтенный Рохана в тот самый миг вышел из торможения. Он понял, что его поминают в общине, исчез из Гималайских гор и мгновенно перенесся к тысяче миллионов святых. И вот достопочтенный Ашвагупта сказал достопочтенному Гохане: «Как же это ты, любезный Рохана? Учению Просветлённого наносится вред, а ты и не видишь, что должна делать община?»

– Я не обратил внимания, почтенный.

– Тогда, любезный Рохана, отработай за это.

– Что нужно сделать, почтенный?

– У подножия Гималаев, любезный Рохана, есть брахманская деревня, называемая Каджангала. Там живет брахман Сонуттара. У него родится мальчик, которого назовут Нагасеной. Так вот, любезный Рохана, ты будешь ходить семь лет и десять месяцев в их дом за подаянием и однажды, придя за подаянием, заберешь мальчика Нагасену и пострижешь его. Когда Нагасена будет пострижен, работа твоя кончится.

– Хорошо,– согласился достопочтенный Рохана.

А богородный Махасена ниспал из мира богов и стал зародышем в чреве супруги брахмана Сонуттары. Одновременно с его воплощением случились три чудесных, волшебных явления: засверкало оружие, хлеба заколосились, ливень прошел [53]. Достопочтенный же Рохана семь лет и десять месяцев [54], считая со дня воплощения Махасены, ходил в тот дом за подаянием, но ни разу не имел ни пригоршни рису, ни ложки каши, ни приветствия, ни почтительного складывания рук, ни достойного обхождения, и доставались ему лишь хула и поношение; даже слов «проходите, почтенный» [55], и то никто ему не сказал.

Но вот, когда прошло семь лет и десять месяцев, он однажды услышал: «Проходите, почтенный».

В тот же день брахман, возвращаясь домой с какого-то дела, встретил тхеру по дороге и окликнул его: «Эй, монах! Приходили вы к нам в дом?»

– Да, брахман, приходил.

– И что-нибудь получили?

– Да, брахман, получил.

Тот пришел домой и недовольно спросил: «Давали вы что-нибудь этому монаху?»

– Нет, ничего не давали.

На следующий день брахман сел у самой двери в дом: «Сегодня я поймаю монаха на лжи». И на следующий день тхера подошел к дверям брахманского дома. Едва завидев тхеру, брахман сказал: «Вы вчера сказали, будто получили что-то у нас в доме, а сами не получили. Разве у вас можно лгать?» Тхера ответил: «Мы, брахман, ходили к вам в дом семь лет и десять месяцев, и нам даже «проходите» ни разу не сказали. Вчера только я получил это «проходите». Вот, имея в виду эту любезность, я так и сказал». Брахман подумал: «Ему всего-то любезно ответили, а он уже благодарит на людях! Как же он станет благодарить, когда ему подадут поесть – риса ли, каши ли!» Это ему понравилось. Он велел дать монаху ложку приготовленного для него самого риса с приправой и сказал: «Столько вам здесь всегда подадут».

Через несколько дней брахман присмотрелся к тхере, приходившему к нему в дом, и кротость того стала ему нравиться еще больше; наконец, он предложил тхере всегда совершать трапезу у него в доме. Тхера молча дал понять, что согласен.

Каждый день он после еды рассказывал им понемногу из Речений Просветленного [56], а затем уходил. Брахманка же родила через десять месяцев [57] сына; назвали его Нагасеной.

Мало-помалу он подрастал, и исполнилось ему семь лет. И вот отец юного Нагасены спросил юного Нагасену: «Сынок мой Нагасена! Не пора ли тебе учиться, как это принято в нашем брахманском роду?» [58]

– А какое, батюшка, в нашем брахманском роду учение?

– Учение, сынок мой Нагасена,– это три веды, а остальные умения [59] – это умения, и только.

– Да, я выучусь, батюшка.

И отец Нагасены заплатил брахману-учителю тысячу [60] за обучение, отвел ему во внутренних помещениях дома отдельную комнату с ложем [61] и сказал: «Обучи моего мальчика, брахман. Он должен выучить мантры [62] наизусть».

– Ну, мальчик, запоминай мантры, мой дорогой.

И брахман-учитель начал урок. И с первого же слушания трех вед юный Нагасена все их воспринял, понял слова, твердо запомнил, прочно усвоил и надежно запечатлел в памяти; у него разом открылось видение всех трех вед вместе со знанием словарей и ритуала, древних сказаний и с членением на слоги; он выучился грамматике, выучился выделять слова из предложения, узнал признаки великого человека и усвоил искусство спора [63].

И вот юный Нагасена спросил отца: «Батюшка! Учатся ли в нашем брахманском роду еще чему-нибудь кроме этого, или это все?»

– Нет, сынок, ничему, кроме этого, в нашем брахманском роду не учатся. Это все.

И юный Нагасена отчитался перед учителем и вышел из дому. Он уединился и сосредоточенно задумался, и, обозревая начало, середину и конец своего умения, он не нашел в нем даже малой сути – ни в начале, ни в середине, ни в конце. «Увы, пусты эти веды, увы, одна болтовня эти веды, нет в них сути, далеко им до сути!» – подумал он с раскаянием и недовольством.

А в это время достопочтенный Рохана, находясь в обители Приютной, узрел своею мыслью помышление юного Нагасены. Он надел верхнюю одежду, взял в руки миску и, исчезнув в обители Приютной, мгновенно перенесся в брахманскую дерев­ню Каджангалу [64]. И издали уже завидел приближавшегося достопочтенного Рохану юный Нагасена, стоя в сторожке у ворот дома. Увидев его, довольный, оживленный, обрадован­ный, в приятном, приподнятом настроении, он подумал: «Может статься, что этот-то монах и знает суть» [65]. Подойдя к достопоч­тенному Рохане, он спросил его: «У тебя побрита голова, и ты одет в желтое; кто ты, господин?» [66]

– Я монах, мальчик.

– А отчего ты монах, господин?

– Монахом я стал, маль­чик, чтобы смахнуть с себя грехи и грязь, потому меня и зовут монахом [67].

– А почему, господин, волосы у тебя подстрижены не так, как у других?

– Я понял, мальчик, что от них шестнадцать помех, состриг волосы, усы и бороду и ушел в монахи. Помехи вот какие: украшение волос – помеха, наряжение их – помеха, втирание масла – помеха, мытье – помеха, гирлянды цветов – помеха, духи – помеха, благовония – поме­ха, желтый сандал – помеха, миробалан – помеха, крашение во­лос – помеха, подвязывание – помеха, причесывание – поме­ха, стрижка – помеха, распутывание – помеха, вши – помеха, а когда людям срезают волосы, они печалятся, сетуют, причи­тают, бьют себя в грудь, впадают в помрачение. Запутавшись в шестнадцати помехах, люди губят в себе понимание весьма тонких умений.

– А почему, господин, у тебя и одежда не такая, как у других?

– Одежды, мальчик, связаны с жела­ниями, прельстительны, это принадлежность мирской жизни, а надевшему желтое никакая опасность из-за одежды не гро­зит [68]. Поэтому одежда у меня не такая, как у других.

– А знаешь ли ты умения, господин?

– Да, мальчик, умения я знаю и высшую мантру на свете тоже знаю.

– И меня можно ей научить, господин?

– Да, мальчик, можно.

– Так на­учи.

– Не сейчас, мальчик. Мы ведь пришли в дом за подая­нием.

И вот юный Нагасена принял из рук достопочтенного Роханы миску, проводил его в дом, сам положил ему вдоволь отменной еды, твердой и мягкой, и, когда достопочтенный Роха­на поел и вымыл миску и руки, сказал ему: «Теперь научи ме­ня мантре, господин».

– Избавься от помех, мальчик, отпро­сись у отца с матерью, надень монашеское платье, как у меня, тогда я тебя научу.

И вот юный Нагасена пришел к отцу с матерью и сказал: «Батюшка, матушка! Этот монах говорит, что знает высшую на свете мантру. Но он учит ей только тех, кто уходит вместе с ним в монахи. Могу я уйти в монахи и выучить его мантру?»

– Ну, что же, – рассудили отец с ма­терью,– если ради мантры надо идти в монахи, пусть идет. Выучит наш сын и вернется. И они отпустили его: «Ступай, сынок».

И вот достопочтенный Рохана пришел вместе с юным Нагасеной в обитель Приютную, в урочище Разинутая Пасть. В приюте у Разинутой Пасти они переночевали и пришли в Заповедный Лог. Там достопочтенный Рохана в присутствии тысячи миллионов святых свершил пострижение юного Нагасе­ны.

И вот, уже монах, достопочтенный Нагасена сказал досто­почтенному Рохане: «Теперь, почтенный, на мне такое же платье, как и на тебе. Научите меня теперь мантре».

– Что же мне для начала преподать Нагасене – сутры или абхидхарму? – подумал достопочтенный Рохана.

– Ну, да ведь Нагасена умен, он без труда воспримет абхидхарму.

Преподал он ему абхидхарму. А достопочтенный Нагасена с первого же слуша­ния запомнил наизусть всю Корзину Абхидхармы: «Счисление дхарм», известное своим членением дхарм на благие, неблагие и безразличные и прочими двойками и тройками дхарм; трактат «Раскладка», известный своими восемнадцатью частями – «раскладками»: «Раскладка груд» и так далее; трактат «Описание элементов», имеющий четырнадцать частей: «Сцепленность», «Несцепленность» и так далее; «Описание типов личностей» в шести частях: по грудам, по источникам и прочие; трактат «Предметы разногласий», имеющий тысячу глав, в пятистах главах излагаются наши взгляды, а в пятистах других – чужие взгляды; трактат «Противоположности» в десяти частях: «Противоположности в связи с грудами», «Противоположности в связи с корнями» и так далее; трактат «Основания» в двадца­ти четырех частях: «Причины и следствия», «Опоры и следст­вия» [69] и прочие – и сказал: «Подождите, почтенный. Не нуж­но излагать еще раз. Я и так запомню».

И вот достопочтенный Нагасена пришел к тысяче миллионов святых и, придя к тыся­че миллионов святых, сказал: «Почтенные! Я берусь пол­ностью, без сокращений, изложить всю Корзину Абхидхармы, упорядочив его по благим дхармам, неблагим дхармам и без­различным дхармам».

– Пожалуйста, Нагасена, излагай.

И достопочтенный Нагасена за семь месяцев полностью изло­жил семь трактатов [70]. Гул раздался в земле, «Хорошо!» – вос­кликнули боги, в мирах Брахмы загрохотало, а с небес дож­дем посыпались цветы кораллового дерева [71] и порошок санда­ла.

А когда достопочтенному Нагасене исполнилось двадцать лет, тысяча миллионов святых совершила в Заповедном Логу обряд его посвящения [72]. Наутро после посвящения достопоч­тенный Нагасена встал, надел верхнюю одежду, взял в руки миску и пошел со своим наставником за подаянием. Вдруг у входа в деревню ему подумалось: «А ведь пуст мой наставник! А ведь глуп мой наставник! Что же это он мне сначала абхид­харму преподал, а не другие Речения Просветленного!»

А досто­почтенный Рохана узрел своею мыслью помышление достопоч­тенного Нагасены и сказал достопочтенному Нагасене: «Недо­стойные у тебя помыслы, Нагасена. Недостойно это тебя».

– Ах, чудеса! Ах, волшебство! – изумился достопочтенный Нага­сена.– Наставник видит своею мыслью мои помышления! Как же умен мой наставник! Сейчас же повинюсь перед наставни­ком.

И достопочтенный Нагасена сказал достопочтенному Рохане: «Простите меня, почтенный. Я не буду больше так ду­мать».

А достопочтенный Рохана сказал достопочтенному На­гасене: «Нет, Нагасена, просто так я тебе не прощу. А вот есть, Нагасена, город, называемый Сагала. Царствует там царь по имени Милинда. Он задает еретические вопросы и этим вредит общине. Если ты пойдешь туда, образумишь его и об­ратишь к Учению, то я прощу тебя».

– Да что, почтенный, один царь Милинда! Пусть приходят все цари с целого матери­ка Джамбу, все пусть задают вопросы – я на все отвечу, кам­ня на камне не оставлю, только простите меня сейчас, почтен­ный.

– Нет, пока не прощу.

– Тогда, почтенный, с кем мне прожить эти три месяца [73]?

– В обители Приютной, На­гасена, живет достопочтенный Ашвагупта. Ступай к Ашвагупте, Нагасена. Когда придешь, поклонись ему земно от моего имени и вот что скажи: «Мой наставник земно вам кланяется, почтен­ный. Он надеется, что вы здоровы, крепки и живется вам легко. Меня он послал прожить эти три месяца при вас». Если до­стопочтенный Ашвагупта спросит: «Как звать твоего наставни­ка?», то ты отвечай: «Его почтенный, зовут тхера Рохана». А если он спросит: «А меня как звать? », то ты отвечай: «Мой наставник ваше имя знает, почтенный».

– Да, почтенный.

– И достопочтенный Нагасена попрощался с достопочтенным Рoханой, обошел его посолóнь, надел верхнюю одежду, взял в руки миску и ушел. Наконец добрался он до обители Приют­ной, где жил достопочтенный Ашвагупта. Подойдя, он привет­ствовал достопочтенного Ашвагупту и стал подле. И, стоя под­ле, достопочтенный Нагасена сказал достопочтенному Ашвагуп­те: «Мой наставник, почтенный, земно вам кланяется. Вот что он передает: он надеется, что вы здоровы, крепки и недуги не слишком вам докучают и что живется вам легко. Меня он при­слал прожить эти три месяца при вас».

И достопочтенный Аш­вагупта спросил достопочтенного Нагасену: «Тебя как звать?»

– Меня зовут Нагасена, почтенный.

– А наставника твоего как звать?

– Мой наставник – тхера Рохана, почтенный.

– А меня как звать?

– Мой наставник ваше имя знает, поч­тенный.

– Хорошо, Нагасена, клади сюда свою миску и верх­нюю одежду.

– Хорошо, почтенный.

И он положил свою миску и верхнюю одежду. На следующий день Нагасена прибрал в келье, принес воды для полоскания рта и палочку для чистки зубов. А тхера по прибранному опять прибрал, вылил воду и принес свежей, выбросил палочку и взял другую, а сам не проронил ни слова. Так продолжалось семь дней. На восьмой день он задал те же вопросы, получил те же ответы и разре­шил Нагасене прожить с ним время дождей.

А к тому времени одна уважаемая мирянка уже полных тридцать лет помогала достопочтенному Ашвагупте. И вот, ко­гда прошло три месяца, эта мирянка пришла к достопочтенно­му Ашвагупте. Придя, она сказала достопочтенному Ашвагупте: «Почтенный, есть ли при вас еще монах?»

– Да, госпожа, при мне есть монах по имени Нагасена.

– Тогда, почтенный Аш­вагупта, примите вместе с Нагасеной на завтра мое приглаше­ние на трапезу.

Достопочтенный Ашвагупта молча дал по­нять, что согласен [74]. И вот наутро достопочтенный Ашвагупта встал, надел верхнюю одежду, взял в руки миску и с достопоч­тенным Нагасеной, который был ему провожатым шраманом [75], пришел в жилище мирянки и, придя, сел на предложенное си­денье. А мирянка сама положила достопочтенному Ашвагупте и достопочтенному Нагасене вдоволь отменной еды, твердой и мягкой. И достопочтенный Ашвагупта поел, вымыл миску и ру­ки и сказал достопочтенному Нагасене: «Порадуй, Нагасена, госпожу проповедью». С этими словами он встал с сиденья и ушел. И вот мирянка сказала достопочтенному Нагасене: «Я уже стара, почтенный Нагасена. Порадуй меня в проповеди глубоким изложением Учения». И достопочтенный Нагасена произнес для нее глубокую проповедь об абхидхарме, надмирную [76], толкующую о пустоте [77]. И не успела мирянка подняться со своего сиденья, как открылось ей незапыленное, незамутнен­ное видение дхармы: «Все, что слагается, пресечется» [78]. И сам достопочтенный Нагасена, порадовав мирянку проповедью, вду­мался в дхарму, которую излагал; и пришло к нему прозрение; и не успел он подняться со своего сиденья, как получил плод обретения слуха.

А достопочтенный Ашвагупта сидел в беседке. Он понял, что оба они обрели видение дхармы, и вслух похвалил Нагасену: «Отлично, Нагасена, отлично! Один раз метнул копье – и два зверя с ног долой!» И многие тысячи богов вслух похвалили его. И вот достопочтенный Нагасена встал с сиденья и пришел к достопочтенному Ашвагупте. Придя, он приветствовал досто­почтенного Ашвагупту и сел подле. И достопочтенный Ашвагуп­та сказал достопочтенному Нагасене, севшему подле него: «Ступай в Паталипутру, Нагасена. В городе Паталипутре жи­вет в ашоковой роще достопочтенный Дхармаракшита. У него ты изучишь Речения Просветленного».

– А далеко ли отсюда до города Паталипутры, почтенный?

– Сто йоджан [79], Нага­сена.

– Дальняя дорога, почтенный. В дороге еду добыть трудно, как же мне идти?

– Ступай, Нагасена, будет тебе в дороге подаяние: рисовая каша, очищенная от черных зерен, с разными приправами и подливами.

– Да, почтенный.

И достопочтенный Нагасена попрощался с достопочтенным Ашвагуптой, обошел его посолонь, надел верхнюю одежду, взял в руки миску и отправился в Паталипутру.

А в это время некий паталипутрский купец выступил с обо­зом в пятьсот возов по дороге на Паталипутру. И издали уже завидел приближавшегося достопочтенного Нагасену патали­путрский купец. Увидев его, он велел остановить пятьсот своих возов, подошел к достопочтенному Нагасене и, подойдя, привет­ствовал достопочтенного Нагасену: «Куда идешь, почтен­ный?»

– В Паталипутру, хозяин.

– Отлично, почтенный. Мы тоже едем в Паталипутру. С нами вы прекрасно доедете.

И вот паталипутрскому купцу понравилось обхождение досто­почтенного Нагасены. Он сам положил ему вдоволь отменной еды, твердой и мягкой, и, когда достопочтенный Нагасена поел и вымыл миску и руки, купец сел подле него, взяв сиденье по­ниже. И, сидя подле достопочтенного Нагасены, паталипутрский купец спросил его: «Как тебя зовут, почтенный?»

– Меня зовут Нагасена, хозяин.

– Не знаешь ли ты Речений Просветленно­го, почтенный?

– Из абхидхармы знаю, хозяин.

– Вот по­везло мне, почтенный! Право, везет мне, почтенный! Я ведь то­же изучаю абхидхарму, и ты, оказывается, изучаешь абхидхар­му. Почитай мне из абхидхармы, почтенный.

И вот достопоч­тенный Нагасена преподал паталипутрскому купцу абхидхарму, и уже во время слушания открылось паталипутрскому купцу незапыленное, незамутненное видение дхармы: «Все, что слага­ется, пресечется». И паталипутрский купец пропустил пятьсот своих возов вперед, а сам шел позади. Невдалеке от Паталипутры он остановился на развилке дорог и сказал достопочтен­ному Нагасене: «Вон дорога в ашоковую рощу, почтенный На­гасена. А вот прекрасное мое шерстяное одеяло. В длину оно шестнадцать локтей, в ширину – восемь локтей. Очень прошу тебя, почтенный, прими от меня это прекрасное одеяло в дар». И достопочтенный Нагасена принял в дар это прекрасное одея­ло. И вот паталипутрский купец, довольный, оживленный, обра­дованный, в приятном, приподнятом расположении духа, попро­щался с достопочтенным Нагасеной, обошел его посолонь и уда­лился.

И вот достопочтенный Нагасена пришел в ашоковую рощу к достопочтенному Дхармаракшите и рассказал о причине свое­го прихода. И за три месяца он выучил от достопочтенного Дхармаракшиты с одного слушания Три Корзины Речений Просветлённого, а еще через три месяца усвоил и смысл.

И вот достопочтенный Дхармаракшита сказал достопочтенному Нага­сене: «Ты, Нагасена, словно пастух: коров он стережет, а мо­локо другие пьют. Вот и ты: Три Корзины Речений Просвет­ленного запомнил, а все же не шраман» [80].

– Хорошо, почтен­ный. С этим кончено.

За следующий день и ночь он достиг святости и обрел толкующие знания [81]. И когда достопочтен­ный Нагасена проник в истину, все боги воскликнули: «Хоро­шо!», гул раздался в земле, в мирах Брахмы загрохотало, а с небес дождем посыпались цветы кораллового дерева и порошок сандала.

А в это время тысяча миллионов святых, собравшись в Заповедном логу Гималайских гор, послала к достопочтенному Нагасене вестника: «Пусть явится Нагасена. Мы хотим видеть Нагасену». И вот, услышав слово вестника, достопочтенный Нагасена исчез из ашоковой рощи и мгновенно перенесся в Заповедный лог Гималайских гор [82] к тысяче миллионов свя­тых. И тысяча миллионов святых сказала достопочтенному Нагасене: «Нагасена! Царь Милинда вредит общине своими дово­дами, опровержениями и вопросами. Пожалуйста, Нагасена, образумь царя Милинду».– «Да что один царь Милинда, поч­тенные! Пусть приходят цари с целого материка Джамбу, все пусть задают вопросы – я на все отвечу, камня на камне не оставлю. Идите, почтенные, в Сагалу и ничего не опасайтесь».

И город Сагала осветился желтыми одеяниями монахов-тхер. На него будто ветром провидцев повеяло.

А в то время в странноприимной обители [83] жил достопочтенный Аюпала.

И вот царь Милинда сказал советникам: «Как хорошо лунной ночью! К какому бы шраману или брахману нам пойти сегодня поговорить, вопрос задать? Кто сможет со мною побеседовать, сомнение мое развеять?»

В ответ на это пятьсот греков сказали царю Милинде: «Есть тхера по имени Аюпала, государь. Он образован, наследник наследия [84], помнит наизусть Три Корзины. Он сейчас живет в странноприимной обители. Поезжай, государь, и задай вопрос достопочтенному Аюпале».

– Ну что же, известите-ка тогда почтенного!

И вот предсказа­тель послал к достопочтенному Аюпале вестника: «Почтенный! Царь Милинда желает видеть достопочтенного Аюпалу».

– Так пусть приходит,– отвечал достопочтенный Аюпала.

И вот царь Милинда взошел в окружении пятисот греков на прекрас­ную колесницу и приехал в странноприимную обитель к достопочтенному Аюпале. Приехав, он обменялся с достопочтенным Аюпалой учтивыми, дружественными словами приветствия и сел подле.

И, сидя подле достопочтенного Аюпалы, царь Милин­да спросил его: «Какова цель вашего пострига, почтенный Аюпа­ла, и какова ваша высшая цель?» [85]

– Цель нашего пострига, государь, в том, чтобы жить по дхарме, жить гладко [86],– отве­тил тхера.

– А есть ли миряне, почтенный, что тоже живут по дхарме, живут гладко?

– Да, государь, есть и миряне, что то­же живут по дхарме, живут гладко: когда Блаженный в Бена­ресе, в заказнике [87] «Заход созвездия провидцев» [88] запустил колесо проповеди [89], то к ста восьмидесяти миллионам из сонма Брахмы пришло постижение Учения; духам же, к которым пришло постижение Учения, счету не было. И еще, государь, во время проповеди Блаженного в большом собрании, во время проповеди сутры «Высшее благо», во время проповеди-увеща­ния к Рахуле, во время проповеди сутры о «способе сделать мысль гладкой», во время проповеди сутры «Презрение» к несметному числу божеств пришло постижение Учения, и все они в миру, не отшельники [90].

– Раз так, почтенный Аюпала, то бессмыслен, выходит, ваш постриг; лишь из-за прежде свершен­ных греховных деяний шраманы, сыны шакьев [91], себя пострига­ют и чистые обеты [92] соблюдают. Те монахи, почтенный Аюпала, что ныне одноеды [93], – те были прежде ворами, у других добро отнимали. Раз они отнимали добро у других, то из-за такого деяния и стали теперь одноедами – время от времени, походя им есть не дано. Нет у них тапаса [94], нет добродетели, нет воздержания. Те монахи, почтенный Аюпала, что ныне бездомники [95], – те были прежде ворами, разоряли чужие деревни. Раз рушили они дома других, то из-за такого деяния и стали теперь бездомниками; приютом воспользоваться им не дано. Нет у них тапаса, нет добродетели, нет воздержания. Те монахи, почтенный Аюпала, что ныне нележальцы [96], – те были прежде ворами, грабили на дорогах. Они путников хватали, вязали, сидеть оставляли; из-за такого вот деяния они стали теперь нележальцами и им себе постель постелить не дано. Нет у них тапаса, нет добродетели, нет воздержания.

В ответ на это достопочтенный Аюпала смолчал, не нашелся, что воз­разить. И пятьсот греков сказали царю Милинде: «Государь! Умен тхера, а все же не уверен и возразить ничего не может».

А царь Милинда увидел, что достопочтенный Аюпала молчит. Он хлопнул в ладоши и воскликнул, обращаясь к грекам: «Увы, пусто на материке Джамбу, болтовня одна на материке Джамбу. Нет здесь ни шрамана, ни брахмана, кто смог бы со мной побеседовать, сомнение мое развеять».

Но вот царь Милинда, обозревая собрание, увидел, что монахи [97] бесстрашны и невоз­мутимы, и подумал: «Есть, несомненно, еще какой-то мудрый монах, кто сможет со мной побеседовать, иначе монахи не были бы так невозмутимы».

И царь Милинда спросил греков: «По­слушайте, нет ли еще какого мудрого монаха, кто смог бы со мной побеседовать, мое сомнение развеять?»

А тем временем достопочтенный Нагасена в окружении сви­ты подвижников, глава общины, учитель школы, руководитель школы [98], известный, прославленный, высоко чтимый многими людьми, ученый, мудрый, искусный, знающий, могучий, смирен­ный, опытный, образованный, помнящий все Три Корзины, све­дущий, разумом гибкий и мощный, наследник наследия, обла­датель толкующих знаний, хранящий в памяти девять частей наставления Учителя [99], достигший совершенства, по глаголу Победителя смысл Учения во благе проникновенно излагающий, толковник неизменно блистающий, рассказчик красноречивый, благие речи произносящий, несравненный, неотразимый, непревосходимый, неодолимый, неудержимый, неколебимый, как оке­ан, несокрушимый, как царь гор, гонитель мрака светлосиянный, велеречивый, множества иных школ сокрушитель, учений соперников истребитель; среди монахов, монахинь, мирян, миря­нок, царей, вельмож уважаемый, почитаемый, чтимый, признан­ный, ценимый; одежду, пропитание, приют, лекарства на случай болезни всегда получающий [100]; мудрым, знающим, к нему с вниманием прибегнувшим, Учение Победителя – девятичастное сокровище – вверяющий; указующий путь дхармы, держащий светоч дхармы, устанавливающий жертвенный столб дхармы, приносящий жертву дхармы, развертывающий знамя дхармы, вздымающий стяг дхармы, трубящий в боевую раковину дхар­мы, бьющий в литавры дхармы, издающий боевой клич дхар­мы, грохочущий громами Индры и из сладостно рокочущей громами, озаренной сетью молний познания, отягощенной вла­гою милосердия огромной дождевой тучи проливающий нектар дхармы на весь жаждущий мир, странствовал по деревням, торжкам и столицам и наконец прибыл в город Сагалу. Там достопочтенный Нагасена остановился вместе с восьмьюдесятью тысячами монахов в странноприимной обители. Ведь сказано:

«Ученый, красноречивый, опытный и искусный,

Умный, глубокомудрый, познавший, что есть стезя.

Три Корзины знали монахи, иные – пять Сводов сутр,

Иные – четыре Свода, но первым был Нагасена.

Достигший последней цели [101], Нагасена искусный

В окружении многих монахов знающих и правдивых

Шел городами и весями и в город Сагалу прибыл.

Там он остановился в странноприимной обители

И с народом беседовал, подобный гривастому льву».

И вот Девамантия [102] сказал царю Милинде: «Подожди, го­сударь, подожди, государь! Есть еще, государь, тхера по име­ни Нагасена: ученый, мудрый, смиренный, опытный, весьма све­дущий, рассказчик красноречивый, благие речи произносящий, достигший совершенства в толкующих знаниях предмета, дхар­мы, выражения и отражения. Он теперь остановился в странно­приимной обители. Поезжай, государь, и задай вопрос достопочтенному Нагасене. Он сможет с тобой побеседовать, сомне­ние твое развеять».

И тут на царя Милинду, когда вдруг услы­шал он имя «Нагасена», страх нашел, столбняк нашел, мороз по коже прошел [103]. И царь Милинда переспросил Девамантию «Правда ли сможет монах Нагасена со мной побеседовать?»

– Он сможет побеседовать даже с Индрой, Ямой, Варуной, Куберой, Праджапати, Суямой, Сантушитой – хранителями стран света [104] и даже с самим пращуром – Великим Брахмой [105]. Что уж говорить о людях?

И царь Милинда сказал Девамантии: «Раз так, Девамантия, пошли к почтенному вестника».

– Да, государь.

И Девамантия послал вестника к достопочтенному Нагасене: «Почтенный! Царь Милинда желает видеть достопочтенного Нагасену».

– Так пусть приходит,– отвечал достопочтенный Нагасена.

И царь Милинда взошел в окруже­нии пятисот греков на прекрасную колесницу и вместе с боль­шой военной силой прибыл в странноприимную обитель к достопочтенному Нагасене. А в то время достопочтенный Нагасе­на, окруженный восьмьюдесятью тысячами монахов, сидел в беседке. И издали уже завидел собрание достопочтенного Нага­сены царь Милинда.

Завидев его, он спросил у Девамантии: «Чье это собрание, Девамантия?»

– Это собрание достопочтен­ного Нагасены, государь.

И тут, когда царь увидел издалека собрание достопочтенного Нагасены, на него страх нашел, столбняк нашел, мороз по коже прошел. И царь Милинда, как слон, преследуемый носорогом, как змей, преследуемый Гарудой [106], как шакал, преследуемый удавом, как медведь, пресле­дуемый буйволом, как лягушка, загнанная змеей, как лань, загнанная барсом, как змея при встрече со змееловом, как крыса при встрече с кошкой, как бес при встрече с заклинате­лем духов, как месяц в пасти демона Раху [107], как змея, попав­шая в корзинку, как сокол, попавший в клетку, как рыба, по­павшая в сеть, как человек, забредший в полный хищников лес, как якша, провинившийся перед Вайшраваной [108], как небо­житель, когда пришла пора ему покинуть небеса [109], устрашенный, подавленный, ужаснувшийся, потрясенный, с волосами, вставшими дыбом, растерянный, потерянный, омраченный рас­судком, помутненный духом, собрался все же с мужеством, ре­шив: «Нет, на людях я не поддамся слабости», и сказал Дева­мантии: «Не нужно мне указывать на достопочтенного Нагасе­ну, Девамантия. Я сам узнаю, кто он здесь».

– Хорошо, госу­дарь, узнавай сам.

А в это время достопочтенный Нагасена сидел посреди собрания. Перед ним сидело сорок тысяч монахов старше его, а позади – сорок тысяч монахов младше его. И царь Милинда обозрел всю общину монахов – сидевших спе­реди, и сзади, и в середине – и издалека уже завидел достопоч­тенного Нагасену, сидевшего посреди общины, бесстрашного, бестрепетного, безбоязненного, подобного льву гривастому, и, увидев, тотчас узнал его по облику: «Вот Нагасена».

И царь Милинда сказал Девамантии: «Девамантия! Вон там Нагасе­на?»

– Да, государь, это и есть Нагасена. Верно ты узнал Нагасену, государь.

И царь был доволен: «Узнал я Нагасену, хотя мне его и не показали». И вот, когда царь Милинда уви­дел достопочтенного Нагасену, на него страх нашел, столбняк нашел, мороз по коже прошел. Об этом сказано: «Учтивого в обхождении, смирением высшим смиренного».

Увидел царь Нагасену и слово такое вымолвил:

«Немало знавал я спорщиков, во многих участвовал диспутах,

Но страха такого не было. Что ж я сегодня трясусь?

Наверное, поражение сегодня меня постигнет,

А победит Нагасена – слишком нестоек мой дух».

Внешнее повествование закончено.

КНИГА ВТОРАЯ. ВОПРОСЫ О СВОЙСТВАХ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Первый день беседы

Итак, царь Милинда пришел к достопочтенному Нагасене. Придя к нему, он приветствовал достопочтенного Нагасену, учтиво и дружественно расспросил его о жизни [110] и сел подле. Достопочтенный же Нагасена учтиво расспросил царя в ответ и расположил этим к себе сердце царя Милинды.

И вот царь спросил достопочтенного Нагасену: «Как зовут почтен­ного? Каково твое имя, почтенный?»

– Мое имя Нага­сена, государь. Нагасена – зовут меня сподвижники. Впро­чем, это родители дают имя – Нагасена ли, Шурасена ли, Вирасена ли, Симхасена ли. Ведь это, государь, назва­ние, знак, обозначение, обиходное слово, это только имя – Нагасена, здесь не представлена личность [111].

И царь Милинда сказал: «Послушайте меня, пятьсот греков и восемьдесят тысяч монахов [112]! Нагасена сказал сейчас, что «здесь не представлена личность». Приемлемо ли это, можно ли согласиться с этим?» [113]

И царь Милинда сказал достопочтенному Нагасене: «Но если, почтенный Нагасена, здесь не представлена личность, то кто же тогда вам, монахам, одежду, пропитание, приют, лекарства на случай болезни подает? Кто потребляет их? Кто нравствен­ность блюдет? Кто прилежит созерцанию? Кто следует стезей, получает плоды, осуществляет покой? [114] Кто живых убивает? Кто чужое ворует? Кто в похоти прелюбодействует? Кто ложь говорит? Кто пьянствует? [115] Кто совершает пять тотчас возда­ваемых деяний? [116] Нет тогда хорошего, нет дурного, нет у хоро­ших и дурных деяний ни совершителя, ни побудителя, нет у деяний праведных и неправедных ни плода, ни последствия [117]. Раз так, почтенный Нагасена, то, если кто-то умертвит вас, он не свершит убийства и у вас [118], почтенный Нагасена, нет учите­ля, нет наставника [119], нет посвящения. Ты говоришь, что спод­вижники зовут тебя Нагасеной. Так что же это за Нагасена? Может, почтенный, волосы – Нагасена?»

– Нет, государь.

– Волоски на теле – Нагасена?

– Нет, государь.

– Ногти, зубы, кожа, мышцы, жилы, кости, костный мозг, почки, сердце, печень, селезенка, пленки, легкие, кишечник, соединительная ткань, содержимое желудка, испражнения, желчь, слизь, гной, кровь, пот, жир, слезы, жировые выделения на коже, слюна, выделения из носа, суставная жидкость, моча, головной мозг [120] – Нагасена?

– Нет, государь.

– Может, почтенный, образ­ное – Нагасена?

– Нет, государь.

– Может, почтенный, ощущения – Нагасена?

– Нет, государь.

– Распознавание – Нагасена?

– Нет, государь.

– Слагаемые – Нагасена?

– Нет, государь.

– Сознание – Нагасена?

– Нет, государь.

– Так, может, почтенный, образное, ощущения, распознавание, слагаемые, сознание [121] вместе – Нагасена?

– Нет, госу­дарь.

– Так, может, почтенный, что-то помимо образного, ощущений, распознавания, слагаемых, сознания – Нагасена?

– Нет, государь.

– Ну, почтенный, спрашиваю я, спрашиваю, а Нагасены не вижу. Выходит, почтенный, что Нагасена – это звук один. Где же здесь Нагасена? Ложь ты говоришь, почтен­ный, неправду, нет Нагасены [122].

И вот достопочтенный Нагасена сказал царю Милинде: «Го­сударь, ты ведь утонченный кшатрий, весьма утонченный. Идя в полуденный час по нагретой земле, горячему песку, ты, должно быть, изранишь себе ноги об острые камни, гравий и щебень, у тебя заноет тело, испортится настроение, появится осязательное сознание, сопровождаемое болью. Итак, ты приехал или пришел пешком?»

– Я пешком не хожу, почтенный. Я приехал на колеснице.

– Раз ты приехал на колеснице, государь, то предъяви мне колесницу. Скажи, государь, дышло – колес­ница?

– Нет, почтенный.

– Ось – колесница?

– Нет, поч­тенный.

– Колеса – колесница?

– Нет, почтенный.

– Ку­зов – колесница?

– Нет, почтенный.

– Поручни [123] – колесница?

– Нет, почтенный».

– Ярмо – колесница?

– Нет, поч­тенный.

– Вожжи – колесница?

– Нет, почтенный.

– Стре­кало – колесница?

– Нет, почтенный.

– Так, может, го­сударь, дышло, ось, колеса, кузов, поручни, ярмо, вожжи, стрекало вместе – колесница? [124]

– Нет, почтенный.

– Так, может, государь, что-то помимо дышла, оси, колес, кузова, по­ручней, ярма, вожжей, стрекала – колесница?

– Нет, почтенный.

– Ну, государь, спрашиваю я, спрашиваю, а колесницы не вижу. Выходит, государь, что колесница – это звук один. Где же здесь колесница? Ложь ты говоришь, государь, неправ­ду, нет колесницы. Ты же на всем материке Джамбу первый царь, кого тебе бояться, зачем лгать, государь? Послушайте ме­ня, почтенные пятьсот греков и восемьдесят тысяч монахов! Царь Милинда сказал сейчас, что он-де приехал на колеснице. Я ему говорю: «Раз ты приехал на колеснице, государь, то предъяви мне колесницу». А у него с колесницей ничего не по­лучается. Приемлемо ли это, можно ли согласиться с этим?

Услышав эти слова, пятьсот греков одобрили достопочтенно­го Нагасену и сказали царю Милинде: «Ну же, государь, отве­чай, если можешь». И царь Милинда сказал достопочтенному Нагасене: «Я не лгу, почтенный Нагасена. Вследствие [125] дышла, вследствие оси, вследствие колес, вследствие кузова, вследствие поручней и используется название, знак, обозначение, обиход­ное слово, имя – колесница».

– Отлично, государь. Ты знаешь, что такое колесница. Вот точно так же и у меня: вследствие волос, вследствие волосков на теле и прочего, вследствие об­разного, вследствие ощущений, вследствие распознавания, вследствие слагаемых, вследствие сознания и используется на­звание, знак, обозначение, обиходное слово, просто имя [126] – На­гасена, однако в высшем смысле здесь не представлена лич­ность. Ведь есть, государь, изречение монахини Ваджры, ска­занное перед лицом Блаженного:

«Как говорят «колесница» о собранных вместе частях,

Так все назовут существом то, что всего только груды» [127].

– Чудесно, почтенный Нагасена! Необычайно, почтенный На­гасена! Блестящий ответ, и как находчиво! Был бы жив Про­светленный, и он бы тебя одобрил. Отлично, отлично, Нагасена. Блестящий ответ, и как находчиво! Ты сколько лет в монаше­стве, почтенный Нагасена?

– Я? Семь лет, государь [128].

– Как это «семь», почтенный? Это ты – семь или число – семь?

А в это время от нарядно одетого, сверкавшего драгоценным убором царя Милинды падала на землю тень, а в сосуде с во­дой виднелось его отражение. И достопочтенный Нагасена спросил царя Милинду: «Видишь, государь, свою тень на земле и отражение в воде? Скажи, государь, это ты – царь или тень с отражением [129] – царь?»

– Царь – это я, а не тень или отра­жение, почтенный Нагасена. А тень и отражение получаются благодаря мне.

– Вот точно так же, государь, семь – это чис­ло лет, это не я. Однако получается семь благодаря мне, как тень.

– Чудесно, почтенный Нагасена! Необычайно, почтен­ный Нагасена! Блестящий ответ, и как находчиво!

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, ты будешь со мною бе­седовать?»

– Если ты будешь беседовать по-ученому, государь, то буду, а если будешь беседовать по-царски, то не буду.

– А как, почтенный Нагасена, беседуют ученые?

– В ученой беседе, государь, противника запутывают перебором случаев, он выпутывается, выдвигает опровержения, делаются встречные ходы, делаются различения и встречные различения [130], и ученые при этом не сердятся. Вот так, государь, беседуют ученые.

– Ну а как, почтенный, цари беседуют?

– Цари в беседе от­стаивают какое-то свое положение, государь, а тем, кто им пере­чит, приказывают дать палок: дайте-ка, мол, такому-то палок. Вот так, государь, цари беседуют [131].

– Будем, почтенный, бе­седовать по-ученому, а не по-царски. Беседуйте, почтенный, без опаски, словно с монахом, или послушником, или мирянином, или монастырским служкой – вот так и со мной беседуйте, поч­тенный, не опасайтесь.

– Спасибо, государь,– поблагодарил тхера.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, могу я спросить те­бя?»

– Можешь, государь.

– Я уже спросил, почтенный [132].

– Я ответил, государь.

– Что же ты ответил, почтенный?

– А что ты спросил, государь?

И вот царю Милинде подума­лось: «Да, монах умен, ему под стать со мной беседовать. У ме­ня ведь будет к нему много вопросов; спросить все до захода солнца мне не успеть. Лучше я побеседую с ним завтра во дворце».

И царь сказал Девамантии: «Изволь уведомить поч­тенного, Девамантия, что беседовать мы с ним будем завтра во дворце». С этими словами царь встал с сиденья, попрощался с тхерой Нагасеной, сел на коня [133] и уехал, повторяя про себя: «Нагасена, Нагасена...» А Девамантия сказал достопочтенному Нагасене: «Почтенный, царь Милинда передает, что беседовать вы будете завтра во дворце».

– Спасибо,– поблагодарил тхера [134].

Второй день беседы

И вот, когда миновала ночь, Девамантия, Анантакая, Манкура [135] и Всё-отдам [136] пришли к царю Милинде и, придя, спро­сили царя Милинду: «Придет достопочтенный Нагасена?»

– Да, пусть приходит.

– А сколько монахов с ним придет?

– Пусть приводит столько монахов, сколько ему угодно.

А Всё-отдам сказал: «Государь, пусть с ним придет десять монахов». Царь же опять сказал: «Пусть приводит столько монахов, сколь­ко ему угодно». И Всё-отдам опять сказал: «Государь, пусть с ним придет десять монахов». Царь же сказал в третий раз: «Пусть приводит столько монахов, сколько ему угодно». И Всё-отдам сказал в третий раз: «Государь, пусть с ним придет десять монахов».

– Все же готово к приему гостей, я сказал: пусть приводит столько монахов, сколько ему угодно. Что это Всё-отдам мне перечит? Разве мы не в состоянии накормить монахов?

Услышав это, Всё-отдам рассердился [137].

И вот Девамантия, Анантакая и Манкура пришли к достопочтенному Нагасене и, придя, сказали достопочтенному Нага­сене: «Царь Милинда передает, почтенный, что ты можешь при­вести с собой столько монахов, сколько тебе угодно».

И вот достопочтенный Нагасена поутру оделся и, надев верхнюю одеж­ду и взяв в руку миску, вошел вместе с восьмьюдесятью тысячами монахов в Сагалу.

И вот Анантакая, идучи рядом с достопочтенным Нагасеной, спросил достопочтенного Нагасену: «Поч­тенный Нагасена! Когда я говорю «Нагасена», то что тут Нагасена?»

– А сам ты как думаешь, что это за Нагасена? – спросил тхера.

– Я думаю, почтенный, что Нагасена – это внут­ренний ветер, душа, которая то входит, то выходит.

– Ну а если этот воздух выйдет и не войдет или войдет и не выйдет, то будет жить человек?

– Нет, почтенный.

– Ну а как с раковиной: когда люди дуют в раковину, то входит воздух в них обратно?

– Нет, почтенный.

– Ну а как с дудочкой: когда люди дуют в дудочку, то входит воздух в них обратно?

– Нет, почтенный.

– Ну а как с рогом: когда люди дуют в рог, то входит воздух в них обратно [138]?

– Нет, почтенный.

– Как же они не умирают?

– Нет, с таким спорщиком, как ты, не мне тягаться. Пожалуйста, почтенный, подскажи мне, как на самом деле.

– Это не душа, это просто вдох и выдох, телес­ные отправления,– сказал ему тхера согласно абхидхарме [139].

И Анантакая назвал себя мирским последователем общины [140].

И вот достопочтенный Нагасена пришел в чертоги царя Ми­линды и, придя, сел на предложенное сиденье. И царь Милин­да сам прислуживал Нагасене и его спутникам – положил им отменной еды, твердой и мягкой. Каждого монаха он одарил мирской одеждой [141], а достопочтенного Нагасену – тремя мона­шескими одеяниями и сказал достопочтенному Нагасене: «Почтенный Нагасена, садитесь с десятью монахами здесь, а осталь­ные могут идти».

И вот, когда царь Милинда убедился, что достопочтенный Нагасена поел и вымыл миску и руки, он взял другое сиденье, пониже, и сел подле. И, сидя подле достопоч­тенного Нагасены, царь Милинда спросил его: «Почтенный На­гасена, каков же будет предмет нашей беседы?»

– У нас есть цель, государь [142]. Пусть предметом нашей беседы будет цель.

Царь молвил: «Какова цель вашего пострига, почтенный Нагасена, и какова ваша высшая цель?»

– Пожалуйста, государь: чтобы эта тягота пресеклась, иная тягота не появилась – вот какова цель нашего пострига. Упокоение же в непривязанности – это у нас высшая цель,– молвил тхера.

– И что же, поч­тенный Нагасена, все принимают постриг для этого?

– Нет, государь. Кто для этого принимает постриг, кого царь до этого доводит, кого грабители до этого доводят, кто – оттого, что весь в долгу, кто – чтобы добыть себе пропитание. Но те, кто истинно [143] принимает постриг, принимают его именно ради этого [144].

– А ты, почтенный, для этого ли постриг принял?

– Я еще маленький был, государь, когда принимал постриг. За­чем мне постриг, я тогда точно не знал. Мне тогда так дума­лось: «Шраманы, сыны шакьев,– люди ученые. Они меня вы­учат». А теперь я выучился, сам знаю и сам вижу [145], что пост­риг именно для этого.

– Прекрасно [146], почтенный Нага­сена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, есть ли такие, кто после смерти вновь не воплотится?»

– Одни воплотятся, госу­дарь, другие не воплотятся,– молвил тхера.

– Кто же вопло­тится, кто не воплотится?»

– У кого есть аффекты, государь, тот воплотится, у кого нет аффектов, тот не воплотится.

– А ты, почтенный, воплотишься еще?

– Если буду привязан, государь, то воплощусь, если не буду привязан, не воплощусь [147].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, верно ли, что тот, кто не воплотится, не воплотится благодаря своему подлинному вниманию?»

– Благодаря подлинному вниманию, государь, и мудрости, и другим благим дхармам.

– Но разве подлинное внимание и мудрость – не одно и то же, почтенный?

– Нет, государь. Внимание – одно, мудрость – другое. Внимание, государь, есть и у козлов, баранов, буйволов, верблюдов, ослов [148], а мудрости у них нет.

– Прекрасно, почтенный Нага­сена.

Царь молвил: «Каково свойство внимания, почтенный, и каково свойство мудрости?»

– Свойство внимания – замечать, государь, свойство мудрости – отсекать.

– Каким образом свой­ство внимания – замечать? Каким образом свойство мудро­сти – отсекать? Приведи пример.

– Представляешь себе жне­цов, государь?

– Да, почтенный, представляю.

– Как жнец жнет ячмень [149], государь?

– Левой рукой он хватает пук ко­лосьев, а в правой руке держит серп и отсекает серпом.

– Как жнец, государь, левой рукой хватает пук колосьев, а в правой руке держит серп и отсекает серпом, вот так же и подвизаю­щийся, государь: вниманием он держит ум [150], а мудростью отсе­кает аффекты. Вот так, государь, свойство внимания – заме­чать, свойство мудрости – отсекать.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, ты упомянул «другие благие дхармы». Каковы же эти благие дхармы?»

– Нравственность, государь, вера, усилие, памятование, сосредоточе­ние [151] – вот эти благие дхармы.

– Каково свойство нравствен­ности, почтенный?

– Свойство нравственности – быть основанием, почтенный. Нравственность – основа всем благим дхар­мам: орудиям, силам, звеньям просветления, стезе, постановкам памятования, истинным начинаниям, основам сверхобычных сил, уровням созерцания, развязкам, сосредоточениям, овладени­ям [152]. У того, кто нравственно основателен, ни одна благая дхарма не пропадет.

– Приведи пример.

– Вот любые ра­стения, государь, все, что растет, разрастается, размножается из отводков или семян, все это – из земли, основа их – земля. Только так они и могут расти, разрастаться, размножаться из отводков или семян [153]. Вот точно так же, государь, и подвизаю­щийся развивает в себе пять орудий: веру-орудие, усилие-ору­дие, памятование-орудие, сосредоточение-орудие, мудрость-ору­дие, и все они – из нравственности, основа их – нравствен­ность.

– Приведи еще пример.

– Вот любые пахотные рабо­ты, государь; все они делаются на земле, основа их – земля. Только так и можно выполнять пахотные работы [154]. Вот точно так же, государь, и подвизающийся осваивает пять орудий: ве­ру-орудие, усилие-орудие, памятование-орудие, сосредоточение-орудие, мудрость-орудие, и все они – из нравственности, основа их – нравственность.

– Приведи еще пример.

– Представь, государь, что зодчий решил заложить город. Для начала он велит расчистить строительную площадку, выкорчевать пни и колючие кусты, разровнять место, затем размечает, где быть улицам, площадям, перекресткам, и начинает строительство. Вот точно так же, государь, и подвизающийся осваивает пять ору­дий: веру-орудие, усилие-орудие, памятование-орудие, сосредото­чение-орудие, мудрость-орудие, и все они – из нравственности, основа их – нравственность».– «Приведи еще пример».– «Пред­ставь, государь, что акробат собирается устроить представление. Он велит перекопать землю, очистить ее от камней и щебня, разровнять поверхность, а потом на мягкой земле устраивает представление. Вот точно так же, государь, и подвизающийся осваивает пять орудий: веру-орудие, усилие-орудие, памятова­ние-орудие, сосредоточение-орудие, мудрость-орудие, и все они – из нравственности, основа их – нравственность. Ведь есть, государь, изречение Блаженного:

«Кто умен и, опершись на нравственность,

Мысль свою и мудрость развивает,

Ревностен и опытен в монашестве,–

Тот и расколтунит эдакий колтун» [155].

«Нравственность – опора, как земля для тварей.

Как из корня, из нее прорастет благое.

Первая она в наставленьях Будды.

Нравственность – опора Уставных Начал» [156].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, каково свойство ве­ры?»

– Свойства веры – прояснять и устремлять, государь.

– Каким образом, почтенный, свойство веры – прояснять?

– Когда возникает вера, государь, она ломает преграды, и мысль без преград становится чистой, прозрачной, незамутненной. Вот так, государь, свойство веры – прояснять.

– Приведи пример.

– Представь, государь, что царь-миродержец отпра­вился со своим четырехчастным войском [157] в поход и переправ­ляется через речку. Слоны, всадники, колесницы, пехота всю речку расплещут, замутят и взбаламутят. А царь-миродержец на том берегу прикажет вдруг слугам: «Эй, принесите-ка мне питьевой воды. Пить хочу». И есть у царя драгоценный камень, проясняющий воду [158]. «Слушаемся, владыка»,– ответят царю-миродержцу слуги, возьмут этот проясняющий воду камень и опустят его в воду. И едва он попадет в воду, как тотчас все ракушки, ряска, козявки пропадут, вся тина осядет и вода станет чистой, прозрачной, незамутненной. Тогда и поднесут воды царю-миродержду: «Вот питьевая вода, владыка».

Воду здесь, государь, следует уподоблять мысли, слуг уподоблять подвизающемуся, ракушки, ряску, козявки и тину уподоблять аффектам, камень, проясняющий воду, уподоблять вере. Стоит попасть этому камню в воду, и тотчас все ракушки, ряска, ко­зявки пропадают, вся тина оседает и вода становится чистой, прозрачной, незамутненной.

Вот точно так же, государь, когда возникает вера, она ломает преграды, и мысль без преград ста­новится чистой, прозрачной, незамутненной [159].

Вот так, госу­дарь, свойство веры – прояснять.

– Каким образом, почтен­ный, свойство веры – устремлять?

– Подвизающийся видит, что у других мысль свободна, и сам устремляется к плоду обре­тения слуха, плоду возвращения единожды, плоду безвозврат­ности, плоду святости; занимается йогой, чтобы обрести необретенное, достичь недостигнутого, осуществить неосуществлен­ное [160]. Вот так, государь, свойство веры – устремлять.

– При­веди пример.

– Представь, государь, что высоко в горах из большой тучи пролился дождь. Потоки дождевой воды устреми­лись вниз, заполнили горные расселины, ущелья, отроги и вли­лись в реку. И река вздулась и вышла из берегов [161]. И вот на берег пришла толпа народу; не зная, далеко ли тянется и глубока ли река, люди боятся и стоят на берегу.

Но тут приходит некий человек. Соразмерив свои силы и возможности, он затя­гивает потуже набедренную повязку, устремляется в воду – и переправляется. Видя его переправившимся, переправляется и вся толпа народу [162].

Вот точно так же, государь, подвизающий­ся видит, что у других мысль свободна, и сам устремляется к плоду обретения слуха, плоду возвращения единожды, плоду безвозвратности, плоду святости; занимается йогой, чтобы об­рести необретенное, достичь недостигнутого, осуществить не­осуществленное.

Вот так, государь, свойство веры – устремлять. Ведь есть, государь, изречение Блаженного:

«Преодолеешь реку верою,

Преодолеешь море рвением,

Страданья превозможешь мужеством,

Очистишься своею мудростью» [163].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, каково свойство уси­лия?»

– Свойство усилия – укреплять, государь. Ни одна бла­гая дхарма не пропадет, если укреплять их усилием.

– Приве­ди пример.

– Представь себе, государь, накренившийся дом. Человек укрепит его бревном. Будучи укреплен, дом не разва­лится. Вот так, государь, свойство усилия – укреплять. Ни од­на благая дхарма не пропадет, если укреплять их усилием.

– Приведи еще пример.

– Представь, государь, что маленькое войско разбито большим. Затем побежденный царь созвал, со­брал со всех концов подмогу. С нею сообща маленькое войско разобьет большое. Вот так, государь, свойство усилия – укреплять. Ни одна благая дхарма не пропадет, если укреплять их усилием [164]. Ведь есть, государь, изречение Блаженного: «Усерд­ный [165] арийский слушатель, о монахи, отбрасывает неблагое, осваивает благое, отбрасывает зазорное, осваивает незазор­ное, блюдет себя в чистоте.

– Прекрасно, почтенный Нага­сена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, каково свойство памя­тования?»

– Свойства памятования – упоминать и удерживать, государь.

– Каким образом, почтенный, свойство памятова­ния – упоминать [166]?

– Когда возникает памятование, госу­дарь, оно упоминает все дхармы: благие и неблагие, зазорные и незазорные, низкие и возвышенные, темные и светлые, проти­воположные друг другу: вот четыре постановки памятования, вот четыре истинных начинания, вот четыре основы сверхобыч­ных сил, вот пять орудий, вот пять сил, вот семь звеньев про­светления, вот арийская восьмизвенная стезя, вот спокойствие, вот прозрение, вот ведение, вот свобода. Тогда подвизающийся следует дхармам, которым должно следовать, не следует дхар­мам, которым не должно следовать, прилежит к дхармам, к ко­торым должно прилежать, не прилежит к дхармам, к которым не должно прилежать.

Вот так, государь, свойство памятова­ния – упоминать.

– Приведи пример.

– Представь, госу­дарь, что казначей царя-миродержца докладывает по утрам и вечерам царю-миродержцу: «Столько-то у тебя, владыка, сло­нов, столько-то конницы, столько-то колесниц, столько-то пехо­ты, столько-то золотых монет, столько-то золота, столько-то про­чего имущества. Да помнит владыка об этом». Так он упомина­ет имение царя.

Вот точно так же, государь, когда возникает памятование, оно упоминает все дхармы – благие и неблагие, зазорные и незазорные, низкие и возвышенные, темные и свет­лые, противоположные друг другу: вот четыре постановки па­мятования, вот четыре истинных начинания, вот четыре основы сверхобычных сил, вот пять орудий, вот пять сил, вот семь звеньев просветления, вот арийская восьмизвенная стезя, вот спокойствие, вот прозрение, вот ведение, вот свобода [167].

Тогда подвизающийся следует дхармам, которым должно следовать, не следует дхармам, которым не должно следовать, прилежит к дхармам, к которым должно прилежать, не прилежит к дхар­мам, к которым не должно прилежать.

Вот так, государь, свой­ство памятования – упоминать.

– Каким образом, почтен­ный, свойство памятования – удерживать?

– Когда возника­ет памятование, государь, оно следит за ходом хороших и пло­хих дхарм: вот хорошие дхармы, вот плохие дхармы, вот при­годные дхармы, вот непригодные дхармы. Тогда подвизающийся плохие дхармы гонит, хорошие дхармы удерживает, непригод­ные дхармы гонит, пригодные дхармы удерживает.

Вот так, го­сударь, свойство памятования – удерживать.

– Приведи при­мер.

– Например, государь, драгоценный наследник [168] царя-миродержца знает, что хорошо, что плохо, что пригодно, что не­пригодно для царя, а потому плохое гонит, хорошее удержива­ет, непригодное гонит, пригодное удерживает.

Вот точно так же, государь, когда возникает памятование, оно следит за хо­дом хороших и плохих дхарм: вот хорошие дхармы, вот плохие дхармы, вот пригодные дхармы, вот непригодные дхармы; то­гда подвизающийся плохие дхармы гонит, хорошие дхармы удерживает, непригодные дхармы гонит, пригодные дхармы удерживает.

Вот так, государь, свойство памятования – удер­живать [169]. Ведь есть изречение Блаженного, государь: «Памято­вание, монахи, я называю во всем нужным» [170].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, каково свойство сосре­доточения?»

– Свойство сосредоточения – главенство, госу­дарь. У всех благих дхарм глава одна – сосредоточение. Все они – низины сосредоточения, склоны сосредоточения, скаты сосредоточения [171].

– Приведи пример.

– Как в здании с островерхой кровлей, государь, все закрылины от конька идут, от конька спускаются, на коньке сходятся, конек их всех выше, вот точно так же, государь, у всех благих дхарм глава одна – сосредоточение, все они – низины сосредоточения, скаты со­средоточения, склоны сосредоточения [172].

– Приведи еще при­мер.

– Представь, государь, что некий царь вышел со своим четырехчастным войском на битву. Он тогда глава всего вой­ска – слонов, конницы, колесниц, пехоты, а они от него расхо­дятся, будто низины, будто склоны, будто скаты. Вот точно так же, государь, у всех благих дхарм глава одна – сосредо­точение [173]. Все они – низины сосредоточения, склоны сосредото­чения, скаты сосредоточения.

Вот так, государь, свойство со­средоточения – главенство. Ведь есть изречение Блаженного, государь: «Осваивайте сосредоточение, монахи. Сосредоточен­ный постигает то, что есть» [174].

– Прекрасно, почтенный На­гасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, каково свойство мудро­сти?»

– Я уже говорил раньше, государь, что свойство мудро­сти – отсекать, но и освещать – тоже свойство мудрости.

– Каким образом, почтенный, свойство мудрости – освещать?

– Когда возникает мудрость, государь, она рассеивает потемки неведения, порождает свет ведения, проливает сияние знания, освещает арийские истины, и тогда подвизающийся видит ис­тинной мудростью: все это бренно, тяжко, без самости.

– Приведи пример.

– Представь, государь, что в темный дом внесли светильник. Внесенный светильник рассеет потемки, по­родит свет, прольет сияние, осветит очертания предметов. Вот точно так же, государь, когда возникает мудрость, она рассеи­вает потемки неведения, порождает свет ведения, проливает сияние знания, освещает арийские истины [175], и тогда подвизаю­щийся видит истинной мудростью: все это бренно, тяжко, без самости.

Вот так, государь, свойство мудрости – освещать [176].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена! Верно ли, что все эти дхармы, будучи различными, содействуют достижению одной цели?»

– Да, государь, все эти дхармы, будучи различными, содействуют достижению одной цели: все они уничтожают аффекты.

– Каким образом, почтенный, все эти дхармы, будучи различны, содействуют достижению одной цели? Как все они уничтожают аффекты? Приведи пример.

– Скажем, государь, все рода войска – слоны, конница, колесницы, пехота, будучи различными, содействуют достижению одной цели – разгрому вражеского войска в сражении. Вот точно так же, государь, и все эти дхармы, будучи различными, содействуют достижению одной цели: все они уничтожают аффекты.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Первая глава закончена.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, тот, кто Становит­ся [177],– тот же или иной?»

– И не тот и не иной,– молвил тхе­ра.

– Приведи пример.

– Как ты полагаешь, государь: ты, быв­ший маленьким, слабым, несмышленым младенцем,– это тот же ты, теперешний, взрослый?

– Нет, почтенный. Маленький, слабый, несмышленый младенец – это было одно, а тепереш­ний, взрослый я – это другое.

– Но если так, государь, то тогда и матери не будет, и отца не будет, и учителя не будет, и умелого не будет, и нравственного не будет, и мудрого не бу­дет. Стало быть, государь, мать зародышевой капельки – од­на, мать листочка – другая, мать мешочка – иная, мать комоч­ка – иная [178], мать ребенка – иная, мать взрослого – иная? Тог­да учился один, а выучился другой? Злодейство чинит один, а ступни и кисти усекают другому?

– Нет, почтенный. А ты бы что сам сказал на это?

– Это все же я был, государь, ма­леньким, слабым, несмышленым младенцем, и это я же тепе­решний, взрослый, притом все это связано воедино благодаря телу [179],– молвил тхера.

– Приведи пример.

– Представь, го­сударь, что некто зажег светильник. Будет ли светильник гореть всю ночь?

– Да, почтенный, будет гореть всю ночь.

– И что же, государь, пламя его во время вечерней стражи и пламя его во время полночной стражи одно и то же?

– Нет, почтен­ный.

– Пламя его во время полночной стражи и пламя его во время утренней стражи одно и то же [180]?

– Нет, почтенный.

– И что же, государь, светильник был во время вечерней стражи один, а во время полночной стражи иной, во время утренней стражи иной?

– Нет, почтенный, но именно благодаря ему свет горел всю ночь.

– Вот так же, государь, и последователь­ность дхарм связуется: иным существо становится, иным пре­ходит [181], как бы безначально, бесконечно связуется, а потому и не тог и не иной не получается в сцеплении очередного созна­ния [182].

– Приведи еще пример.

– Например, государь, свеженадоенное молоко спустя некоторое время превращается в про­стоквашу, из простокваши получается сливочное масло, из сли­вочного масла – топленое [183]. Если кто-нибудь будет утверждать, что и молоко, и простокваша, и сливочное масло, и топленое масло – одно и то же, то будут ли его слова истинны, госу­дарь?

– Нет, почтенный, но одно возникло благодаря другому.

– Вот так же, государь, и последовательность дхарм связуется: иным становится, иным преходит, как бы безначально, бесконечно связуется, а потому и не тот и не иной полу­чается в сцеплении очередного сознания.

– Прекрасно, почтен­ный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, известно ли тому, кто не воплотится, что он не воплотится?»

– Да, государь. Тому, кто не воплотится, известно, что он не воплотится.

– Как это ему известно?

– Чтобы произошло воплощение, должны быть причина, основание [184]. Раз эта причина, это основание перестали действовать, то он знает, что не воплотится.

– Приведи при­мер.

– Например, государь, хозяин-пахарь вспахал, засеял, снял урожай и наполнил амбар, а потом не стал больше ни па­хать, ни сеять, а весь тот хлеб, что собрал, или потребил сам, или отдал – распорядился с ним так, как ему нужно. Знает ли этот хозяин-пахарь, что амбар его полным не останется?

– Да, почтенный, знает.

– Откуда он это знает?

– Чтобы ам­бар был полон, должны быть причина, основание. Раз эта при­чина, это основание перестали действовать, то он знает, что амбар его полным не останется.

– Вот так же, государь, что­бы произошло воплощение, должны быть причина, основание. Раз эта причина, это основание перестали действовать, то он и знает, что не воплотится.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, у кого возникло зна­ние, у того возникла и мудрость, не так ли?

– Да, государь. У кого возникло знание, у того возникла и мудрость.

– Зна­чит, почтенный, знание и мудрость – это одно и то же?

– Да, государь, знание и мудрость – это одно и то же [185].

– А тот, у кого это возникло – будь это знанием или мудростью,– может ли в чем-либо заблуждаться?

– В чем-то может, государь, в чем-то не может.

– В чем может заблуждаться, почтенный, в чем не может?

– Относительно неизвестных ему ранее навы­ков [186], незнакомой прежде местности, не встречавшегося прежде имени или знака он может заблуждаться, государь.

– А в чем не может заблуждаться?

– В том, государь, что произведено этой мудростью, то есть в том, что все это бренно, тяжко, без самости,– в этом он не может заблуждаться.

– Куда же де­вается его заблуждение, почтенный?

– Едва возникло знание, как заблуждение тотчас же исчезает, государь.

– Приведи пример.

– Представь, государь, что некто установил в темном доме светильник. Тогда потемки исчезнут, появится свет. Вот так же, государь, едва возникло знание, как заблуждение тот­час же исчезает.

– Ну а куда, почтенный, мудрость девает­ся?

– Сделав свое дело, мудрость тотчас же исчезает, государь. Но то, что эта мудрость сделала, то есть постижение то­го, что все это бренно, тяжко, без самости,– это не исчеза­ет.

– Почтенный Нагасена, по твоим словам, сделав свое де­ло, мудрость тотчас же исчезает, но то, что эта мудрость сде­лала, то есть постижение того, что все это бренно, тяжко, без самости,– это не исчезает. Приведи пример этому.

– Пред­ставь, государь, что некто хочет ночью отправить пись­мо. Он посылает за писцом, зажигает светильник, писец с его слов записывает письмо. А когда письмо уже написа­но, он тушит светильник. Письмо же не пропадет оттого, что светильник потушен? Вот так же, государь, сделав свое дело, мудрость тотчас же исчезает, но то, что эта мудрость сделала, то есть постижение того, что все это бренно, тяжко, без самости,– это не исчезает.

– Приведи еще пример.

– Например, государь, в восточных областях жители на случай пожара держат при каждом доме по пять кувшинов с водой. Если в доме начался пожар, они тушат его водою из этих пяти кувшинов. Скажи, государь, разве после этого нужно им будет опять брать кувшины и повторять все сначала?

– Нет, поч­тенный. Им этих кувшинов хватило, ни к чему им больше кув­шины.

– Здесь, государь, кувшинам следует уподобить пять орудий: веру-орудие, усилие-орудие, памятование-орудие, сосре­доточение-орудие, мудрость-орудие; жителям уподобить подви­зающегося, пожару уподобить аффекты. Как пожар гасится водою из пяти кувшинов, так аффекты гасятся пятью орудиями. Однажды погашенные, аффекты более не возникают.

Вот так, государь, сделав свое дело, мудрость тотчас же исчезает, но то, что эта мудрость сделала, то есть постижение того, что все это бренно, тяжко, без самости,– это не исчезает.

– Приведи еще пример.

– Например, государь, врач [187] пришел к больному с пятью целебными кореньями, истолок пять этих це­лебных кореньев и дал больному выпить отвар. Этим болезне­творные начала будут изгнаны.

Скажи, государь, разве нужно будет врачу брать целебные корни и повторять все сначала?

– Нет, почтенный. Ему хватило этих кореньев, ни к чему ему больше коренья.

– Здесь, государь, пяти целебным кореньям следует уподобить пять орудий: веру-орудие, усилие-орудие, памятование-орудие, сосредоточение-орудие, мудрость-орудие; вра­чу уподобить подвизающегося; болезни уподобить аффекты; бо­лящему – человека-из-толпы.

Как пять целебных кореньев из­гоняют болезнетворные начала, так и пять орудий изгоняют аф­фекты; однажды изгнанные, аффекты более не возникают.

Вот так же, государь, сделав свое дело, мудрость тотчас же исче­зает, но то, что эта мудрость сделала, то есть постижение того, что все это бренно, тяжко, без самости,– это не исчезает.

– Приведи еще пример.

– Например, государь, опытный в схватках воин вышел с пятью дротиками на схватку с вражес­ким отрядом, стремясь к победе. В ходе схватки он метнул эти пять дротиков, и они поразили врагов. Скажи, государь, разве нужно будет этому опытному в схватках воину брать дро­тики и повторять все сначала?

– Нет, почтенный. Ему хвати­ло этих дротиков, ни к чему ему больше дротики.

– Здесь, государь, пяти дротикам следует уподобить пять орудий: веру-орудие, усилие-орудие, памятование-орудие, сосредоточение-орудие, мудрость-орудие; опытному в схватках воину – подви­зающегося, вражескому отряду – аффекты. Как пять дротиков поражают врагов, так пятью орудиями поражаются аффекты. Однажды пораженные, аффекты более не возникают. Вот так же, государь, сделав свое дело, мудрость тотчас же исчезает, но то, что эта мудрость сделала, то есть постижение того, что все это бренно, тяжко, без самости,– это не исчезает.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, тот, кто больше не воплотится, испытывает ли какую-либо боль?»

– Одну испыты­вает, другой не испытывает,– молвил тхера.

– Какую испыты­вает боль, почтенный, а какой не испытывает?

– Он испыты­вает телесную боль, государь, и не испытывает душевной бо­ли [188].

– Почему, почтенный, он испытывает телесную боль и не испытывает душевной боли?

– Чтобы возникла телесная боль, государь, должна быть причина, основание. Раз эта при­чина, это основание не перестало действовать, то он и испыты­вает телесную боль. Чтобы возникла душевная боль, должна быть причина, основание. Раз эта причина, это основание пе­рестало действовать, то он не испытывает душевной боли. Ведь есть, государь, изречение Блаженного: «Одну лишь боль он испытывает: телесную, но не душевную» [189].

– Почтенный Нагасена, если такой человек испытывает боль, то почему он не уходит в покой? [190]

– Святые, государь, не влекутся и не от­вращаются; не рвут святые незрелый плод; разумные дожида­ются, пока он созреет [191]. Ведь есть, государь, изречение Шарипутры, полководца Учения:

«К смерти не пристращаюсь, к жизни не пристращаюсь,

Я дожидаюсь срока, как приказанья – слуга.

К смерти не пристращаюсь, к жизни не пристращаюсь,

Я дожидаюсь срока в трезвом уме и в памяти» [192].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, каково приятное ощу­щение: благое оно, неблагое или безразличное?»

– Бывает бла­гим, государь, бывает неблагим, бывает безразличным.

– Если, почтенный, благое не есть неприятное, если неприятное не есть благое, то благого неприятного не получается вооб­ще.

– Как ты полагаешь, государь: если в одну руку человеку положить накаленный железный шарик, а в другую руку положить холодный комок снега, то будут ли они оба жечь ему ру­ки?

– Да, почтенный, оба будут жечь.

– Разве они оба го­рячие, государь?

– Нет, почтенный.

– Или разве они оба холодные, государь?

– Нет, почтенный.

– Признай опровер­жение: допустим, что жжет нечто горячее, но они не оба горячие, стало быть, так не получается; допустим, что жжет неч­то холодное, но они не оба холодные, стало быть, так не получается. Почему же они жгут оба, государь? Ведь они ни горя­чие оба, ни холодные; один из них горячий, другой – холодный, а стало быть, так, чтобы жгли оба, у тебя не получается.

– Нет, с таким спорщиком, как ты, не мне тягаться. Пожалуйста, подскажи мне, как на самом деле.

Тогда тхера растолковал царю Милинде, используя абхидхарму: «Есть, государь, шесть мирских довольств, шесть беспохотных довольств, шесть мир­ских недовольств, шесть беспохотных недовольств, шесть мир­ских безразличий, шесть беспохотных безразличий, итого шесть раз по шести. Прошлое ощущение тридцати шести разновидно­стей, будущее ощущение тридцати шести разновидностей, тепе­решнее ощущение тридцати шести разновидностей. Итого, если все это собрать, сгрести воедино, получается сто восемь разновидностей ощущения [193].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, кто вновь воплощает­ся?

– Образно-знаковое [194] воплощается, государь,– молвил тхера.

– Как, то самое образно-знаковое воплощается?

– Нет, государь, воплощается не то самое образно-знаковое. Тем образно-знаковым существо совершает деяние, праведное или греховное, а через это деяние воплощается иное образно-знако­вое.

– Если, почтенный Нагасена, воплощается не то самое образно-знаковое, то существо, вероятно, освобождается or греховных деяний?

– Не будь нового воплощения, оно бы освобождалось от греховных деяний. Но раз воплощается, го­сударь, то не освобождается от греховных деяний,– молвил тхера.

– Приведи пример.

– Например, государь, один чело­век стащил у другого манго. Владелец манго схватил его и привел к князю: «Сиятельный! Этот человек стащил у меня манго! » А тот так скажет: «Не брал я, сиятельный, его манго. Те манго, что он посадил,– это одно, а те манго, что я взял,– это другое. Меня не за что наказывать».

Так как, государь, заслуживает этот человек наказания?

– Да, почтенный, за­служивает.

– Почему же?

– Что бы он ни говорил, но то первое манго ненаблюдаемо, а за позднейшее манго этот чело­век заслуживает наказания.

– Вот так же, государь, этим об­разно-знаковым существо совершает деяние, праведное или греховное, а через это деяние воплощается иное образно-знаковое. Поэтому оно не освобождается от греховных деяний.

– Приведи еще пример.

– Например, государь, один человек стащил у другого рис или сахарный тростник [195]. Или, иначе, государь: например, кто-то развел в зимнее время ко­стер, чтобы согреться, и ушел, не загасив его, а от этого кост­ра сгорело чужое поле. Хозяин поля схватил этого человека и привел к князю: «Сиятельный! Из-за этого человека у меня сгорело поле». А тот так скажет: «Не жег я его поля, сиятель­ный. Костер, что я не загасил,– это одно, а огонь, в котором: сгорело его поле,– это другое. Меня не за что наказывать».

Так как, государь, заслуживает этот человек наказания?

– Да, почтенный, заслуживает.

– Почему?

– Что бы он ни говорил, но тот первый костер ненаблюдаем, а за позднейший пожар этот человек заслуживает наказания.

– Вот так же, государь, этим образно-знаковым существо совершает деяние, праведное или греховное, а через это деяние воплощается иное образно-знаковое. Поэтому оно не освобождается от греховных деяний.

– Приведи еще пример.

– Например, государь, кто-то залез со светильником на сеновал [196] поесть. От светильника загорелось сено, от сена загорелся дом, от дома загорелась и сгорела деревня. Селяне схватили этого человека и говорят: «Ты что нам деревню спалил? »

А тот так скажет: «Я вам дерев­ню не палил. Огонь светильника, при свете которого я поел,– это одно, а огонь, который спалил деревню,– это другое». Представь, что они пререкаются так и пришли к тебе. В чью пользу ты бы решил дело, государь?

– В пользу селян, поч­тенный.

– Почему?

– Что бы он ни говорил, но ведь этот огонь получился именно из того.

– Вот так же, государь, то образно-знаковое, что кончается со смертью,– это одно, то образно-знаковое, что вновь воплощается,– это другое, но вто­рое получилось именно из первого, поэтому существо не освобождается от греховных деяний.

– Приведи еще пример.

– Например, государь, некто посватался к маленькой девочке, уплатил вено и ушел. Прошло время, и она выросла во взрос­лую, зрелую девушку. Пришел другой мужчина, заплатил вено и играет свадьбу. Тут является тот первый и говорит: «Ты что ж это, приятель, от меня жену уводишь?» А тот так скажет: «Не увожу я от тебя жену. Была маленькая нежная девочка, к которой ты посватался, за которую заплатил вено,– это было одно. А эта взрослая, зрелая девушка, к которой я посватался, за которую я заплатил вено,– это уже другое».

Представь, что они пререкаются так и пришли к тебе. В чью пользу ты бы решил дело, государь?

– В пользу первого, почтенный.

– По­чему?

– Что бы тот ни говорил, но ведь во взрослую девуш­ку она выросла именно из этой маленькой девочки.

– Вот так же, государь, то образно-знаковое, что кончается со смертью,– это одно, то образно-знаковое, что вновь воплощает­ся,– это другое, но второе получилось именно из первого, по­этому существо отнюдь не освобождается от греховных дея­ний.

– Приведи еще пример.

– Например, государь, некто ку­пил у пастуха кринку молока и у него же молоко оставил, ска­зав, что заберет-де завтра. Назавтра молоко уже скисло. При­ходит покупатель и говорит: «Давай мне мою кринку молока». Пастух показывает ему, что уже вышла простокваша [197]. А тот так скажет: «Я у тебя простоквашу не покупал. Давай сюда кринку с молоком».

– Ты, видно, не знаешь, что твое молоко уже скисло,– говорит ему пастух.

Представь, что они прере­каются так и пришли к тебе. В чью пользу ты бы решил дело, государь?

– В пользу пастуха, почтенный.

– Почему?

– Что бы тот ни говорил, но ведь второе получилось именно из первого.

– Вот так же, государь, то образно-знаковое, что кончается со смертью,– это одно, то образно-знаковое, что вновь воплощается,– это другое, но второе получилось именно из первого, поэтому существо отнюдь не освобождается от греховных деяний.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, а ты еще воплотишь­ся?»

– Оставь, государь, сколько можно спрашивать. Разве я не сказал уже: если буду привязан, то воплощусь, если не бу­ду привязан, то не воплощусь.

– Приведи пример.

– Напри­мер, государь, некто попросил у царя должность [198], расположил царя к себе и получил от него должность. На этой должности он зажил в холе и неге, ублажая все свои пять чувств, а лю­дям стал описывать дело так, что царь, мол, ничем его не на­градил. Скажи, государь, подобает ли так поступать?

– Нет, почтенный.

– Вот так же, государь, сколько можно спрашивать? Разве я не сказал уже: если буду привязан, то вопло­щусь; если не буду привязан, то не воплощусь.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, ты упомянул образно-знаковое. Что здесь знаковое, а что образное?»

– То, что там грубое, то образное, государь, а тонкое – ум и связанные с ним дхармы – это знаковое.

– Почтенный Нагасена, почему знаковое или образное не воплощается порознь?

– Эти дхар­мы взаимозависимы, государь, раздельно они не возникают.

– Приведи пример.

– Например, государь, если в курице не будет зародыша [199], то не будет и яйца. Оба – и зародыш и яйцо – взаимозависимы, порознь не возникают. Вот так же, го­сударь, если не будет знакового, то не будет и образного; оба они – образное и знаковое – взаимозависимы, раздельно не возникают. Так и составляется это долгое время.

– Прекрас­но, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, ты упомянул «долгое время». Что же такое долгое время?»

– Прошлое время, на­стоящее время, будущее время, государь.

– А есть ли время, почтенный?

– В одних случаях есть время, в других случаях нет времени [200].

– В каких случаях есть время, почтенный, и в каких случаях нет?

– Если слагаемые уже в прошлом, госу­дарь, прошли, пресеклись, разложились,– то этого времени нет, государь; если дхармы-последствия и дхармы, имеющие дхармы-последствия, создают новое воплощение в ином месте, то в таком случае время есть. Если, умерев, существа рождают­ся в ином месте, то в таком случае время есть; если, умерев, существа не рождаются в ином месте, то в таком случае вре­мени нет. Если же существа упокоеваются, то в таком случае времени нет из-за того, что они упокоились [201].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Вторая глава закончена.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, каков корень прош­лого, каков корень будущего, каков корень настоящего?»

– И у прошлого, и у будущего, и у настоящего корень один, госу­дарь,– неведение; на основании неведения – слагаемые, на основании слагаемых – сознание, на основании сознания – об­разно-знаковое, на основании образно-знакового – шесть кана­лов, на основании шести каналов – соприкосновение, на основа­нии соприкосновения – ощущение, на основании ощущения – жажда, на основании жажды – привязанность, на основании привязанности – существование, на основании существования – рождение, на основании рождения – старость со смертью: яв­ляются печаль, стенания, боль, уныние, отчаяние, и первый край всего этого времени не познается [202].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, как ты сказал, «пер­вый край не познается». Приведи этому пример».

– Например, государь, посадили в землю семечко. Из него поднимется ро­сток, будет постепенно расти, развиваться, разрастаться, даст плоды. Возьмут от него семя и снова посадят. Из него подни­мется росток, будет постепенно расти, развиваться, разрастать­ся, даст плоды. Есть ли у такого ряда конец?

– Нет, почтен­ный.

– Вот точно так же, государь, и первый край времени не познается.

– Приведи еще пример.

– Например, государь, от курицы яйцо, от яйца курица, от курицы яйцо. Есть ли у такого ряда конец?

– Нет, почтенный.

– Вот точно так же, государь, и первый край времени не познается.

– Приведи еще пример.

Тхера начертил на земле круг [203] и сказал царю Милинде: «Есть ли у этого круга конец, государь?»

– Нет, поч­тенный.

– Вот точно так же, государь, и Блаженный говорил о таких кругах: на основании зрения и зримого становится зрительное сознание, соединение их трех есть соприкосновение, на основании соприкосновения – ощущение, на основании ощу­щения – жажда, на основании жажды – деяние, от деяния вновь порождается зрение. Есть ли у такого ряда конец?

– Нет, почтенный.

– Так же и со слухом, и с обонянием, и со вкусом, и с осязанием, и с умом [204]: на основании ума и дхарм становится умное [205] сознание, соединение их трех есть соприкос­новение, на основании соприкосновения – ощущение, на основа­нии ощущения – жажда, на основании жажды – деяние, от деяния вновь порождается ум [206]. Есть ли у такого ряда конец?

– Нет, почтенный.

– Вот точно так же, государь, и первый край времени не познается.

– Прекрасно, почтенный Нага­сена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, ты сказал, что первый край не познается. Что же такое первый край?»

– Первый край – это прошлое, государь.

– Почтенный Нагасена, ты ска­зал, что первый край не познается. Всякий ли первый край не познается, почтенный?

– Один познается, государь, другой не познается.

– Какой познается, почтенный, какой не познает­ся?

– Не познается, государь, такой первый край, прежде кото­рого не оказалось бы неведения – всего, относительно всего, во всех отношениях. А если нечто, возникнув из небытия, вновь ухо­дит в небытие, то такой первый край познается.

– Почтенный Нагасена, если нечто, возникнув из небытия, вновь уходит в небы­тие, то у него ведь отсечены оба конца, а потому оно вообще пропадает?

– Да, государь, у чего отсечены оба конца, то пропадает вообще.

– Но отсеченное с обоих концов можно и нарастить?

– Да, государь, что касается странствующих в мирском кружении существ, то можно и нарастить.

– Я не об этом спрашиваю, почтенный. Можно ли нарастить нечто от первого края?

– Да, можно нарастить.

– Приведи пример.

Тхера привел ему пример с деревом: «Например, государь, может вырасти из семени дерево с сучьями [207]-грудами. Вот точно так же, государь, из семян–деяний и аффектов – появ­ляются существа с их пятью грудами.

– Прекрасно, почтен­ный Нагасена [208].

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, есть ли слагаемые, кото­рые возникают?»

– Да, государь, есть слагаемые, которые воз­никают.

– Каковы они, почтенный?

– Если есть зрение и зримое, государь, то будет зрительное сознание; если есть зрительное сознание, то будет зрительное соприкосновение; ес­ли есть зрительное соприкосновение, то будет ощущение; если есть ощущение, то будет жажда; если есть жажда, то будет привязанность; если есть привязанность, то будет существова­ние; если будет существование, то будет старость со смертью, явятся печаль, стенания, боль, уныние, отчаяние. Так идет сло­жение всего этого множества тягот.

А если нет зримого и зре­ния, то не будет зрительного сознания; если нет зрительного сознания, то не будет зрительного соприкосновения; если нет зрительного соприкосновения, то не будет ощущения; если нет ощущения, то не будет жажды; если нет жажды, то не будет существования; если нет существования, то не будет рождения; если нет рождения, то не будет старости со смертью, не явятся печаль, стенания, боль, уныние, отчаяние. Так идет пресечение всего этого множества тягот. Так же и со слухом, государь, и с обонянием, и со вкусом, и с осязанием, и с умом [209].

– Пре­красно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, есть ли слагаемые, воз­никающие из ничего?»

– Нет слагаемых, возникающих из ни­чего, государь. Все слагаемые возникают из чего-то [210].

– При­веди пример.

– Как ты думаешь, государь: дом, в котором ты находишься, из ничего возник?

– Нет, почтенный. Такого, что возникло бы из ничего, здесь нет. Все возникло из чего-то. Эти бревна были в лесу, почтенный; эта глина была в земле. Усилиями женщин и мужчин, приложенными к ним, и возник этот дом.

– Вот так же, государь, нет слагаемых, возникаю­щих из ничего. Все слагаемые возникают только из чего-то.

– Приведи еще пример.

– Например, государь, любые расте­ния, все, что растет, разрастается, развивается из брошенных в землю семян или отводков; деревья не возникли из ничего, напротив, они возникли из чего-то. Вот так же, государь, нет слагаемых, возникающих из ничего, все слагаемые возникают только из чего-то.

– Приведи еще пример.

– Например, го­сударь, гончар добывает из земли глину и изготовляет из нее разную утварь. Утварь не возникает из ничего, она возникает из чего-то.

Вот так же, государь, нет слагаемых, возникающих из ничего, все слагаемые возникают только из чего-то.

– Приве­ди еще пример.

– Например, государь, пусть нет корпуса вины, нет кожи, нет полости, нет грифа, нет деки, нет струн, нет плектра, нет усилия человека, приложенного к ней,– возникнет ли звук?

– Нет, почтенный.

– А теперь, государь, пусть есть корпус вины, есть кожа, есть полость, есть гриф, есть дека, есть плектр, есть усилие человека, приложенное к ней,– возникнет ли звук? [211]

– Да, почтенный, возникнет.

– Вот так же, госу­дарь, нет слагаемых, возникающих из ничего, все слагаемые возникают из чего-то.

– Приведи еще пример.

– Например, государь, пусть нет нижнего бруска, нет сверлильной палочки, нет веревки к сверлильной палочке, нет верхнего бруска, нет трута [212], нет усилия человека, приложенного к этому,– возник­нет ли огонь?

– Нет, почтенный.

– А теперь, государь, пусть есть нижний брусок, есть сверлильная палочка, есть веревка к сверлильной палочке, есть верхний брусок, есть трут, есть уси­лие человека, приложенное к этому, – возникнет ли огонь?

– Да, почтенный, возникнет.

– Вот так же, государь, нет сла­гаемых, возникающих из ничего, все слагаемые возникают из чего-то.

– Приведи еще пример.

– Например, государь, пусть нет солнечного света, нет зажигательного камня, нет кизяка – возникнет ли огонь?

– Нет, почтенный.

– А теперь, госу­дарь, пусть есть солнечный свет, есть зажигательный камень, есть кизяк – возникнет ли огонь?

– Да, почтенный.

– Вот так же, государь, нет слагаемых, возникающих из ничего, все слагаемые возникают только из чего-то.

– Приведи еще при­мер.

– Например, государь, пусть нет зеркала, нет света, нет лица – возникнет ли изображение [213]?

– Нет, почтенный.

– А теперь, государь, пусть есть зеркало, есть свет, есть лицо – возникнет ли изображение?

– Да, почтенный, возникнет.

– Вот так же, государь, нет слагаемых, возникающих из ниче­го, все слагаемые возникают из чего-то.

– Прекрасно, почтен­ный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, представляет ли собой знаток нечто [214]?»

– А что это такое, государь, «знаток»?

– Это та душа внутри, почтенный, которая зрением видит зри­мое, слухом слышит звук, обонянием чует запах, языком вку­шает вкус, телом [215] осязает осязаемое, умом осознает дхармы. Так же, как мы, сидя здесь в зале, смотрим в любое окно, в какое хотим: хотим – смотрим в восточное окно, или смотрим в западное окно, или смотрим в северное окно, или смотрим в южное окно.

Вот так же точно, почтенный, эта душа внутри смотрит в тот проход [216], в какой захочет.

– Я скажу сейчас о пяти проходах, государь, а ты слушай, хорошенько мне вни­май,– молвил тхера.

Если душа внутри зрением видит зримое, так же как мы, сидя здесь в зале, смотрим в любое окно, в какое хотим, и видим в нем зримое: хотим – видим зримое в восточном окне, или видим зримое в западном окне, или видим зримое в северном окне, или видим зримое в южном окне, то так же и душа внутри должна и слухом видеть зримое, и обо­нянием видеть зримое, и вкусом видеть зримое, и телом видеть зримое, и умом видеть зримое; и зрением слышать звук, и слу­хом слышать звук, и обонянием слышать звук; и зре­нием осознавать дхармы, и слухом осознавать дхармы, и обоня­нием осознавать дхармы, и вкусом осознавать дхармы, и телом осознавать дхармы?

– Нет, почтенный.

– Не вяжется у те­бя, государь, ни первое с последним, ни последнее с первым. Или иначе, государь: как мы, сидя здесь в зале, отчетливее уви­дим зримое, если выломать [217] эти сетчатые [218] окна, ибо к нам будет обращено большее пространство, то неужели и душа внут­ри должна так же отчетливее увидеть зримое, если вырвать проходы зрения [219], ибо к ней будет обращено большее прост­ранство; и если вырвать уши, вырвать нос, вырвать язык, разо­рвать поверхность тела, то она должна отчетливее услышать звук, почуять запах, вкусить вкус, осязать осязаемое, ибо к ней будет обращено большее пространство?

– Нет, почтен­ный.

– Не вяжется у тебя, государь, ни первое с последним, ни последнее с первым. Или иначе, государь: если этот имя­рек [220] выйдет в прихожую, ты будешь знать, государь, что имярек вышел и находится в прихожей?

– Да, почтенный, бу­ду знать.

– А теперь, государь, пусть этот имярек вошел внутрь и стал перед тобой. Ты будешь знать, государь, что имярек вошел и находится перед тобой?

– Да, почтенный, буду знать.

– Вот так же, государь, будет ли знать эта душа внутри о попавших на язык вкусах, какие они: кислое это, или соленое, или горькое, или острое, или вяжущее, или слад­кое? [221]

– Да, почтенный, будет знать.

– А если эти вкусы вошли внутрь, будет ли она знать, какие они: кислое это, или соленое, или горькое, или острое, или вяжущее, или сладкое?

– Нет, почтенный.

– Не вяжется у тебя, государь, ни первое с последним, ни последнее с первым. Или иначе, государь: вот некто велел принести сто кувшинов меду [222], слил весь мед в ка­душку, завязал одному человеку рот и ткнул его лицом в ка­душку. Сможет ли тот узнать, государь, вкусен ли мед?

– Нет, почтенный.

– Почему же?

– Мед же не попал ему в рот, почтенный.

– Не вяжется у тебя, государь, ни первое с последним, ни последнее с первым.

– Нет, с таким спорщиком, как ты, не мне тягаться. Пожалуйста, подскажи мне, как на самом деле.

Тхера растолковал царю Милинде, используя абхидхарму: «Основанное на зрении и зримом, государь, возника­ет зрительное сознание; с ним совозникают соприкосновение, ощущение, распознавание, побуждение, нацеленность, жизнь-орудие, внимание. Так эти дхармы являются благодаря основа­нию, а «знаток» представляет собой ничто. Так же со слухом, с обонянием, со вкусом, с осязанием, с умом: основанное на уме и дхармах, возникает умное сознание; с ним совозникают соприкосновение, ощущение, распознавание, побуждение, наце­ленность, жизнь-орудие, внимание. Так эти дхармы являются благодаря основанию; «знаток» же представляет собой ничто.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, если возникает зри­тельное сознание, то возникает и умное сознание?»

– Да, го­сударь, если возникает зрительное сознание, то возникает и умное сознание.

– И как это происходит, почтенный Нагасе­на: сначала возникает зрительное сознание, а потом умное или сначала возникает умное сознание, а потом зрительное?

– Сначала возникает зрительное сознание, государь, а потом умное.

– И что же, почтенный Нагасена, зрительное сознание обращается к умному: «Где я возникну, там и тебе возникать», или умное сознание обращается к зрительному: «Где ты возник­нешь, там и я возникну»?»

– Нет, государь, они друг с другом не разговаривают.

– Каким образом, почтенный Нагасена, если возникает зрительное сознание, то возникает и умное соз­нание?

– Под уклон, государь, в проход, по наезженной доро­ге, благодаря освоенности [223].

– Каким образом, почтенный На­гасена, если возникает зрительное сознание, то под уклон воз­никает и умное сознание? Приведи пример.

– Как ты пола­гаешь, государь: если пройдет дождь, то куда потечет вода?

– Под уклон потечет, почтенный.

– А если через некоторое время опять пройдет дождь, то эта вода куда потечет?

– Куда прежняя вода текла, туда и эта потечет.

– И что же, госу­дарь, прежняя вода обращается к новой воде: «Куда я теку, туда и тебе течь», или новая вода обращается к прежней: «Куда ты потечешь, туда и я потеку»?

– Нет, почтенный, они друг с другом не разговаривают, просто текут под уклон.

– Вот так же, государь, если возникает зрительное сознание, то под уклон возникает и умное сознание, притом ни зрительное сознание не обращается к умному: «Где я возникну, там и тебе возникать», ни умное сознание не обращается к зрительному: «Где ты возникнешь, там и я возникну». Они друг с другом не разговаривают, возникают под уклон.

– Каким образом, поч­тенный Нагасена, если возникает зрительное сознание, то в проход возникает и умное сознание? Приведи пример.

– Как ты полагаешь, государь: если некто захочет выйти из погранич­ного города, окруженного крепостной стеной с единственным проходом, то как он выйдет?

– Через проход выйдет, почтен­ный.

– А потом еще кто-то захочет выйти, он как выйдет?

– Как первый вышел, так и он выйдет, почтенный.

– И что же, государь, первый человек обращается ко второму: «Как я выйду, так и тебе выходить», или второй человек обращается к первому: «Как ты выйдешь, так и я выйду»?

– Нет, почтенный. Они друг с другом не разговаривают, просто идут через проход.

– Вот так же, государь, если возникает зрительное сознание, то в проход возникает и умное сознание, притом ни зрительное сознание не обращается к умному: «Где я возникну, там и тебе возникать», ни умное сознание не обращается к зрительному: «Где ты возникнешь, там и я возникну», они друг с другом не разговаривают, возникают в одном проходе.

– Каким образом, почтенный Нагасена, если возникает зритель­ное сознание, то по наезженной дороге возникает и умное сознание? Приведи пример.

– Как ты полагаешь, государь: если проехала по дороге одна телега, то вторая телега как по­едет?

– Как первая телега ехала, так и поедет, почтенный.

– И что же, государь, первая телега обращается ко второй: «Где я поеду, там и тебе ехать», или вторая телега обращается к первой: «Как ты поедешь, так и я поеду»?

– Нет, почтенный. Они друг с другом не разговаривают, просто едут по наезжен­ной дороге.

– Вот так же, государь, если возникает зритель­ное сознание, то по наезженной дороге возникает и умное со­знание, притом ни зрительное сознание не обращается к умно­му: «Где я возникну, там и тебе возникать», ни умное сознание не обращается к зрительному: «Где ты возникнешь, там и я возникну»; они друг с другом не разговаривают, возникают по наезженной дороге.

– Каким образом, почтенный Нагасена, если возникает зрительное сознание, то благодаря освоенности возникает и умное сознание? Приведи пример.

– Например, государь, занимающийся счетом на пальцах, вычислениями, подсчетами, письмом и прочими делами в начале обучения бывает неповоротлив, а потом, освоившись благодаря усидчивости, становится поворотлив. Вот так же, государь, если возникает зрительное сознание, то благодаря освоенности возникает и умное сознание; притом ни зрительное сознание не обращается к умному: «Где я возникну, там и тебе возникать», ни умное сознание не обращается к зрительному: «Где ты возникнешь, там и я возникну»; они друг с другом не разговаривают, возни­кают благодаря освоенности». Так же и со слуховым сознани­ем, обонятельным сознанием, вкусовым сознанием, осязатель­ным сознанием.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, если возникает умное сознание, то возникает и ощущение?»

– Да, государь, если возникает умное сознание, то возникает и ощущение, возникает и распознавание, возникает и побуждение, возникает и задумывание, возникает и продумывание, возникают все дхармы во главе с соприкосновением [224].

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, каково свойство соприкосновения?»

– Свойство соприкосновения – касаться, госу­дарь.

– Приведи пример.

– Например, государь, дерутся два барана. Здесь одному барану следует уподоблять зрение, другому барану уподоблять зримое, их сшибке уподоблять со­прикосновение.

– Приведи еще пример.

– Например, госу­дарь, кто-то ударил в ладоши. Здесь одной ладони следует уподоблять зрение, другой ладони уподоблять зримое, их сшиб­ке уподоблять соприкосновение [225].

– Приведи еще пример.

– Например, государь, кто-то ударил в музыкальные тарел­ки. Здесь одной тарелке следует уподоблять зрение, другой тарелке уподоблять зримое, их сшибке уподоблять соприкосновение.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, каково свойство ощу­щения?»

– Свойство ощущения – ощущать и переживать, госу­дарь.

– Приведи пример.

– Например, государь, некто по­просил у царя должность, расположил царя к себе и получил от него должность. На этой должности он зажил в холе и неге, ублажая все свои пять чувств, и сознавал: «Когда-то я попро­сил у царя должность, понравился царю и был пожалован должностью. Вот благодаря этому я и переживаю теперь та­кие приятные ощущения». Или иначе, государь: например, некто совершал благие деяния. Тогда после смерти и распада тела он родится в благом уделе, на небесах, заживет там в холе и неге, услаждая божественно все свои пять чувств, и будет сознавать: «Когда-то я совершал благие деяния. Вот бла­годаря этому я и переживаю такие приятные ощущения». Вот так, государь, свойство ощущения – ощущать и переживать.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, каково свойство рас­познавания?»

– Свойство распознавания – узнавать признак, государь. Вот что оно узнаёт: «вот синее» – узнаёт, «вот жел­тое» – узнаёт, «вот красное» – узнаёт, «вот белое» – узнаёт, «вот розовое» – узнаёт. Вот так, государь, свойство распознава­ния – узнавать признак.

– Приведи пример.

– Например, государь, царский казначей входит в казну, видит царские со­кровища – синие, желтые, красные, белые, розовые – и узнаёт их. Вот так, государь, свойство распознавания – узнавать при­знак.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, каково свойство по­буждения?»

– Свойство побуждения – намереваться и уст­раивать, государь.

– Приведи пример.

– Например, госу­дарь, некто изготовил яд, сам его выпил и других напоил. Он и сам будет мучиться, и другие будут мучиться. Вот так же, государь, если некто намерился побуждением свершить небла­гое деяние, то после смерти и распада тела он родится в злом уделе, в аду, в чистилище, в преисподней [226], а если кто-то возь­мет с него пример, то после смерти и распада тела тот тоже родится в злом уделе, в аду, в чистилище, в преисподней. Или, например, государь, некто изготовил смесь пахты, сливочного масла, растительного масла, меда и патоки, сам ее выпил и других напоил. Ему и самому будет хорошо, и другим будет хорошо. Вот так же, государь, если некто намеревался побуждением совершить благое деяние, то после смерти и распада тела он родится в благом уделе, в горнем мире [227], а если кто-то возьмет с него пример, то после смерти и распада тела тот то­же родится в благом уделе, в горнем мире.

Вот так, государь, свойства побуждения – намереваться и устраивать.

– Пре­красно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, каково свойство со­знания?»

– Свойство сознания – сознавать, государь.

– При­веди пример.

– Например, государь, городской страж, сидя на главной городской площади, видит человека, приближающегося с востока, видит человека, приближающегося с юга, видит че­ловека, приближающегося с запада, видит человека, прибли­жающегося с севера.

Вот точно так же, государь, то зримое, которое человек видит зрением, он осознает сознанием; тот звук, который он слышит слухом, он осознает сознанием; тот запах, который он чует обонянием, он осознает сознанием; тот вкус, который он вкушает языком, он распознает сознанием; то осязаемое, которое он осязает осязанием, он осознает сознани­ем; ту дхарму, которую он осознает умом, он осознает сознани­ем [228].

Вот так, государь, свойство сознания – сознавать.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, каково свойство задумывания?»

– Свойство задумывания – вставлять, государь.

– Приведи пример.

– Например, государь, со всех сторон обтесанное бревно плотник вставляет в сруб. Вот так же, государь, подготовленное другими дхармами задумыванием вставляется в мысль. Вот так, государь, свойство задумывания – встав­лять.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, каково свойство продумывания?»

– Свойство продумывания – притираться мыслью [229], государь.

– Приведи пример.

– Например, госу­дарь, если ударить по металлическому блюду, то оно после гу­дит, отзывается. Здесь, государь, удару следует уподоблять задумывание, отзвуку уподоблять продумывание [230].

– Пре­красно, почтенный Нагасена.

Третья глава закончена.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, возможно ли отчленить каждую из этих дхарм, слившихся воедино, и определить их различность: вот – соприкосновение, вот – ощущение, вот – распознавание, вот – побуждение, вот – сознание, вот – задумывание, вот – продумывание?»

– Нет, государь, невозможно от­членить каждую из этих дхарм, слившихся воедино, и опреде­лить их различность: вот – соприкосновение, вот – ощущение, вот – распознавание, вот – побуждение, вот – сознание, вот – задумывание, вот – продумывание.

– Приведи пример.

– На­пример, государь, царский повар готовит соус или приправу. Он положит туда и простоквашу, положит и соль, положит и им­бирь, положит и тмин, положит и перец, положит и всякое дру­гое. А тут царь ему скажет: выдели мне, мол, вкус простоква­ши, выдели вкус соли, выдели вкус имбиря, выдели вкус тмина, выдели вкус перца, выдели мне вкус всего, что ты туда поло­жил.

Возможно ли, государь, отчленить каждый из этих вкусов, слившихся воедино, и выделить вкусы отдельно: кислое, или соленое, или горькое, или острое, или вяжущее, или сладкое?

– Нет, почтенный, невозможно отчленить каждый из этих вку­сов, слившихся воедино, и выделить вкусы отдельно: ни кислое, ни соленое, ни горькое, ни острое, ни вяжущее, ни сладкое. Однако каждый из них присутствует своим свойством.

– Вот так же, государь, невозможно отчленить каждую из этих дхарм, слившихся воедино, и определить их различность: вот – сопри­косновение, вот – ощущение, вот – распознавание, вот – побуж­дение, вот – сознание, вот – задумывание, вот – продумывание. Однако каждая из них присутствует своим свойством– Прекрасно, почтенный Нагасена [231].

– Пре­красно, почтенный Нагасена.

Тхера молвил: «Чем соль распознается, государь? Зрени­ем?»

– Да, почтенный, зрением распознается.

– Хорошо по­думай, государь.

– Разве языком распознается, почтенный?

– Да, государь, языком распознается.

– Но разве, почтенный, всякий раз соль распознается языком?

– Да, государь, соль всякий раз распознается языком.

– Если, почтенный, соль всякий раз распознается языком, то как же ее возят волы на телегах? Разве соль не надо привозить?

– Одну соль привез­ти невозможно, государь, эти дхармы – соль и тяжесть – сли­лись воедино.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Вопросы Нагасены к царю Милинде закончены [232].

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, так называемые пять каналов возникли от различных деяний или от одного дея­ния?»

– От различных деяний возникли, государь, не от одно­го деяния.

– Приведи пример.

– Как ты полагаешь, госу­дарь: если на одном поле посеять пять разных семян, то дадут ли эти семена различные плоды?

– Да, почтенный, дадут.

– Вот так же, государь, так называемые пять каналов возникли от различных деяний, не от одного деяния.

– Прекрасно, поч­тенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, почему люди не все одинаковые: у одних век долог, у других век короток, одни бо­лезненные, другие не болезненные, у одних красивый цвет ко­жи, у других некрасивый цвет кожи, одни невлиятельные, дру­гие влиятельные, одни имущие, другие неимущие, одни низкого рода, другие высокого рода, одни худоумные, другие умные?» [233]

– А почему, государь, растения не все одинаковые: одни на вкус кислые, другие соленые, иные острые, какие-то вяжущие, неко­торые горькие, еще одни сладкие?

– Я думаю, почтенный, что из-за того, что семена различные.

– Вот так же, государь, люди не все одинаковые потому, что деяния их различны; по­тому у одних век долог, у других век короток, одни болезнен­ные, другие не болезненные, у одних красивый цвет кожи, у других некрасивый цвет кожи, одни влиятельные, другие не­влиятельные, одни неимущие, другие имущие, одни низкого ро­да, другие высокого рода, одни худоумные, другие умные.

Ведь есть, государь, изречение Блаженного: «У всех существ, брах­ман, свое деяние, все наследуют деяние, родятся из деяния, родные деянию, опираются на деяние. Деяние делит су­ществ – крушит или возносит» [234].

– Прекрасно, почтенный На­гасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, как это ты сказал: «Пожалуйста, государь: чтобы эта тягота пресеклась, иная тя­гота не появилась... »?

– Вот это и есть цель нашего пострига, государь.

– А зачем заранее стараться? Разве не следует стараться, когда пришла пора?

– Когда пора пришла, стараться уже бессмысленно, государь, смысл только в том, чтобы постараться заранее.

– Приведи пример.

– Как ты полага­ешь, государь: ты, когда пить захочешь, тогда и прикажешь ко­пать колодец или копать пруд: мне-де попить бы?

– Нет, поч­тенный.

– Вот так же, государь, когда пора пришла, то ста­раться уже бессмысленно; смысл только в том, чтобы постараться заранее.

– Приведи еще пример.

– Как ты полагаешь, государь: ты, когда проголодаешься, тогда и прикажешь вспа­хать поле, высадить рис, доставить зерна: мне-де каши бы по­есть?

– Нет, почтенный.

– Вот так же, государь, когда пора пришла, то стараться уже бессмысленно; смысл только в том, чтобы постараться заранее.

– Приведи еще пример.

– Как ты полагаешь, государь: когда вот-вот начнется сражение, ты тогда и прикажешь выкопать ров, возвести крепостные стены, срубить ворота, возвести сторожевые башни, накопить хлеба; тогда ты и станешь учиться езде на слоне, учиться верховой езде, учиться стрельбе из лука, учиться управлять колесницей, учиться владеть мечом?

– Нет, почтенный.

– Вот так же, государь, когда пора пришла, то стараться уже бессмысленно; смысл только в том, чтобы постараться заранее. Ведь есть, го­сударь, изречение Блаженного:

«В чем для себя нашел ты благо,

Тому заранее последуй

И будь решителен и стоек,

Иначе станется с тобою,

Как с незадачливым возницей:

С большой наезженной дороги

Свернул возница на ухабы;

Сломалась ось; и вот он горько

Над сломанною осью плачет.

Так глупый дхармой поступился

И устремился за недхармой.

Смерть встала перед ним: он горько

Над сломанною жизнью плачет» [235].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, вы утверждаете: адский-де огонь по сравнению с обычным огнем гораздо жарче. Ведь если положить в обычный огонь прокаливаться на целый день даже маленький камушек, то он не распадется, а если камень величиной с большой дом бросить в адский огонь, он тотчас распадется [236]. Мне в это не верится.

И вот еще что вы говорите, якобы рождающиеся в аду существа прокаливаются там много тысяч лет и не распадаются [237]. В это мне тоже не ве­рится.

– Как ты полагаешь, государь,– молвил тхера,– по­жирают ли самки дельфинов, крокодилов, черепах, павы, го­лубки – пожирают ли они твердые камни и гальку?

– Да, почтенный, пожирают.

– И распадаются они в утробах у них, попав в желудки?

– Да, почтенный, распадаются.

– А заро­дыши у них в утробах – те распадаются?

– Нет, почтен­ный.

– Почему же?

– Я полагаю, почтенный, что силою деяния [238] не распадаются.

– Вот так же, государь, силою дея­ния кромешники прокаливаются в кромешной много тысяч лет и не распадаются: там и рождаются, там и растут, там и уми­рают. Ведь есть, государь, изречение Блаженного: «Он до тех пор не умрет, пока греховных деяний не исчерпает».

– Приве­ди еще пример.

– Как ты полагаешь, государь: вот львицы, тигрицы, пантеры, суки – пожирают ли они грубые костистые куски мяса?

– Да, почтенный, пожирают.

– И распадаются эти куски в утробах у них, попав в желудки?

– Да, почтен­ный, распадаются.

– А зародыши у них в утробах – те тоже распадаются?

– Нет, почтенный.

– Почему нет?

– Я пола­гаю, почтенный, что силою деяния не распадаются.

– Вот так же, государь, силою деяния кромешники прокаливаются в кро­мешной много тысяч лет и не распадаются: там и рождаются, там и растут, там и умирают.

– Приведи еще пример.

– Как ты полагаешь, государь, едят ли холеные гречанки, холеные кшатрийки, холеные брахманки, холеные вайшийки [239] жесткие куски мяса, которые приходится пережевывать?

– Да, поч­тенный, едят.

– И эти куски распадатся в утробах у них, по­пав в желудки?

– Да, почтенный, распадаются.

– А зароды­ши у них в утробе – те тоже распадаются?

– Нет, почтен­ный.

– Почему же?

– Я полагаю, почтенный, что силою деяния не распадаются.

– Вот так же, государь, силою деяния кромешники прокаливаются в кромешной много тысяч лет и не распадаются. Ведь есть, государь, изречение Блаженного: «Он до тех пор не умрет, пока греховных деяний не исчерпает» [240].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, вы утверждаете, что земля держится на воде, вода держится на воздухе, воздух держится на пространстве. Мне в это не верится».

Тхера взял водяные часы, набрал в них воды и объяснил царю Милинде: «Так же, государь, как эту воду воздух держит, так и та вода держится на воздухе» [241].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, покой – это пресечение [242]?»

– Да, государь, покой – это пресечение.

– Каким образом, почтенный Нагасена, покой – это пресечение?

– Все глупые люди-из-толпы, государь, к источникам и каналам приваживаются, прилепляются, пристращаются; уносит их этим потоком, не освобождаются они от рождения, старости со смертью, печали, стенаний, боли, уныния, отчаяния. Поэтому я говорю: они не освобождаются от тяготы. Просвещенный же арийский слушатель, государь, к источникам и каналам не при­важивается, не прилепляется, не пристращается. А раз он к ним не приваживается, не прилепляется, ни пристращается, то жажда его пресекается, от пресечения жажды – пресечение привязанности; от пресечения привязанности – пресечение су­ществования; от пресечения существования – пресечение рожде­ния; от пресечения рождения – пресечение старости со смертью; пресекаются печаль, стенания, боль, уныние, отчаяние. Так идет пресечение всего этого множества тягот [243].

– Прекрасно, по­чтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, все ли обретают покой?»

– Нет, государь, не все обретают покой. Однако тот, государь, чье делание истинно, кто познаёт дхармы, которые должно познать, изведывает дхармы, которые должно изве­дать [244], оставляет дхармы, которые должно оставить, осваивает дхармы, которые должно освоить,– тот обретает покой.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, знает ли тот, кто не обретает покой, о том, что покой – это счастье?»

– Да, госу­дарь. Тот, кто не обретает покой, знает о том, что покой – это счастье.

– Каким образом, почтенный Нагасена, может он знать, что покой – это счастье, не обретя его?

– Как ты по­лагаешь, государь: те, кому не усекали кистей и стоп, знают ли, что усекновение кистей и стол тяжко?

– Да, почтенный, знают.

– Каким образом знают?

– Они слышат вопли тех, кому усекли кисти и стопы, потому и знают, что усекновение кистей и стоп тяжко.

– Вот так же, государь, он слышит, что говорят те, кто узрел покой, и потому знает, что покой – это счастье.

– Прекрасно, почтенный Нагасена [245].

Четвертая глава закончена.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, ты видел Просветленного?»

– Нет, государь.

– А твои учители видели Просвет­ленного?

– Нет, государь.

– Стало быть, почтенный, нет Просветленного.

– Скажи, государь, видел ли ты слияние всех рек [246]?

– Нет, почтенный.

– А твои предки видели слияние всех рек?

– Нет, почтенный.

– Стало быть, государь, нет слияния всех рек?

– Есть, почтенный. Хоть ни я не видел слияния всех рек, ни мои предки, но есть все же слияние всех рек.

– Вот так же, государь, хоть ни я не видел Блаженного, ни мои учители не видели Блаженного, но есть все же Блажен­ный [247].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, выше Просветленного нет?»

– Да, государь, выше Блаженного нет.

– Как ты мо­жешь знать, почтенный Нагасена, что выше Просветленного нет, если никогда его не видел?

– Как ты полагаешь, госу­дарь, те, кто никогда не видел океана, могут ли знать, что оке­ан велик, глубок, безбрежен, бездонен, ведь беспрерывно, бес­престанно питают его пять великих рек: Ганга, Ямуна, Ачиравати, Сараю, Махи [248], и незаметно, чтобы воды в нем убавилось или прибавилось?

– Да, почтенный, могут знать.

– Вот так же, государь, видя, как приходят к покою великие слушатели, я знаю, что выше Блаженного никого нет.

– Прекрасно, почтенный Нагасена [249].

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, возможно ли узнать, что выше Просветленного нет никого?»

– Да, государь, воз­можно узнать, что выше Блаженного никого нет.

– Каким образом, почтенный Нагасена, возможно узнать, что выше Про­светленного никого нет?

– Жил когда-то мастер письма [250] по имени тхера Тишья [251]. Он умер уже много лет назад. Как можно о нем узнать?

– По письму, почтенный.

– Вот так же, госу­дарь, кто видит дхарму, тот видит Блаженного, ибо дхар­ма преподана Блаженным.

– Прекрасно, почтенный Нага­сена [252].

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, ты видел дхарму?»

– Направляемые Просветленным, по указанному Просветленным слушатели должны поступать по дхарме всю свою жизнь [253].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, существо и не пере­ходит, и вновь воплощается?»

– Да, государь, и не переходит, и вновь воплощается [254].

– Каким образом, почтенный Нагасена, и не переходит, и вновь воплощается? Приведи пример.

– На­пример, государь, некто зажег от одного светильника другой светильник. Разве перешел один светильник в другой?

– Нет, почтенный.

– Вот так же, государь, и не переходит, и вновь воплощается.

– Приведи еще пример.

– Государь! Ты, оче­видно, выучил когда-то в детстве со слов учителя поэзии ка­кой-то стих, не так ли?

– Да, почтенный.

– Разве этот стих перешел к тебе от учителя?

– Нет, почтенный.

– Вот так же, государь, и не переходит, и вновь воплощается.

– Пре­красно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, представляет ли со­бой знаток нечто?»

– В высшем смысле [255] знаток представ­ляет собой ничто, государь»,– молвил тхера.

– Прекрасно, поч­тенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, переходит ли какое-либо существо из этого своего тела в иное тело?»

– Нет, госу­дарь.

– Если, почтенный Нагасена, нет переходящего из этого своего тела в иное тело, то существо, вероятно, освобождается от греховных деяний?

– Да, государь, не будь нового вопло­щения, оно бы освободилось от греховных деяний. Но раз воплощается, государь, то отнюдь не освобождается от грехов­ных деяний.

– Приведи пример.

– Например, государь, один человек стащил у другого манго. Заслуживает ли он наказа­ния?

– Да, почтенный, заслуживает.

– Но ведь он стащил не те манго, что посадил владелец; почему же он заслуживает наказания?

– Эти манго, почтенный, появились благодаря тем, поэтому он заслуживает наказания.

– Вот точно так же, государь, этим образно-знаковым существо совершает деяние, праведное или греховное, а через это деяние воплоща­ется иное образно-знаковое. Поэтому оно отнюдь не освобож­дается от греховных деяний.

– Прекрасно, почтенный Нага­сена [256].

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, существо совершает образно-знаковым благие и неблагие деяния; где находятся эти деяния?»

– Эти деяния следуют за ним «неотступно, как тень» [257], государь.

– Но возможно ли, почтенный Нагасена, показать эти деяния: вот там-то и там-то эти деяния находят­ся?

– Нет, государь. Невозможно показать эти деяния: вот там-то, мол, и там-то эти деяния находятся.

– Приведи пример.

– Как ты полагаешь, государь: можно ли показать пло­ды тех растений, которые еще не плодоносят,– вот там-то и там-то эти плоды находятся?

– Нет, почтенный.

– Вот так же, государь, невозможно показать деяния в непрервавшейся последовательности [258] – вот там-то, мол и там-то эти деяния находятся.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, знает ли тот, кто вопло­тится вновь, о том, что он воплотится?»

– Да, государь. Тот, кто воплотится вновь, знает о том, что воплотится.

– Приведи пример.

– Например, государь, хозяин-пахарь бросил семена в землю; знает ли он, если прошли хорошие дожди, что у него будет урожай?

– Да, почтенный, знает.

– Вот так же, го­сударь, тот, кто воплотится вновь, знает о том, что воплотит­ся.

– Прекрасно, почтенный Нагасена [259].

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, есть ли Просветлен­ный?»

– Да, государь, есть Блаженный.

– Но возможно ли показать Просветленного, почтенный Нагасена: вот там-то и там-то Просветленный?

– Блаженный ушел в окончательный и безостаточный покой, государь, поэтому невозможно показать Блаженного: вот там-то, мол, и там-то Блаженный.

– Приведи пример.

– Как ты полагаешь, государь, возможно ли пока­зать пламя большого, яркого костра: вот там-то, мол, и там-то это пламя – если оно уже потухло?

– Нет, почтенный. Пламя угасло, его не показать.

– Вот так же, государь, Блаженный ушел в окончательный безостаточный покой, поэтому невозмож­но показать его: вот там-то, мол, и там-то Блаженный. Но через тело дхармы [260] возможно показать Блаженного, ибо дхарма пре­подана Блаженным.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Пятая глава закончена.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, мило ли монахам те­ло?»

– Нет, государь, монахам тело не мило.

– Что же вы, почтенный, носитесь с ним, возитесь с ним?

– Скажи, госу­дарь, случалось ли тебе как-нибудь, когда-нибудь получать в сражении удар копьем?

– Да, почтенный, случалось.

– Ведь рану и мазью смазывают, и маслом умащают, и мягкой тканью перебинтовывают, не так ли, государь?

– Да, почтенный, и мазью смазывают, и маслом умащают, и мягкой тканью пере­бинтовывают.

– Что же, государь, мила тебе рана, раз ее тебе и мазью смазывают, и маслом умащают, и мягкой тканью пере­бинтовывают?

– Нет, почтенный. И мазью смазывают, и мас­лом умащают, и мягкой тканью перебинтовывают ее для того, чтобы мышцы срослись.

– Вот так же, государь, отшельникам тело не мило. Монахи не прилепляются к телу, а заботятся о нем, чтобы блюсти воздержание [261]. Вот и Блаженный, государь, уподобил тело ране, поэтому монахи заботятся о теле, как о ране. Ведь есть изречение Блаженного, государь:

«Влажной кожей обтянута рана девятивратная,

Кругом сочится гноем, нечистая, смердящая» [262].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, верно ли, что Просвет­лённый всеведущ и всевидящ?» [263]

– Да, государь, Блаженный всеведущ и всевидящ.

– Почему же правила поведения Просветлённый предписывает слушателям не все разом, а посте­пенно, почтенный Нагасена?

– Есть ли такой знахарь, кото­рый знал бы все на свете целебные травы, государь?

– Да, почтенный, есть.

– И когда же он поит больного отваром из них, государь: в должное время или в недолжное?

– В долж­ное время, почтенный, поит он больного отваром, не в недолж­ное.

– Вот так же, государь, Блаженный всеведущ и всеви­дящ; он не предписывал слушателям правила поведения в недолжное время, но предписывал их в должное время, и прави­ла эти следует блюсти всю жизнь.

– Прекрасно, почтенный Нагасена [264].

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, верно ли, что Просветлённый имеет тридцать два признака великого человека, отме­чен к тому же восьмьюдесятью второстепенными приметами, с кожей золотистого цвета, на сажень вокруг светится?» [265]

– Да, государь. Блаженный имеет тридцать два признака великого че­ловека, отмечен восьмьюдесятью второстепенными приметами, с кожей золотистого цвета, на сажень вокруг светится.

– А ро­дители его, почтенный, тоже таковы, тоже имеют тридцать два признака великого человека, отмечены восмьюдесятью второсте­пенными приметами, с кожей золотистого цвета, на сажень во­круг светятся?

– Нет, государь.

– И притом от них рожда­ется Просветленный, имеющий тридцать два признака великого человека, отмеченный восьмьюдесятью второстепенными приме­тами, с кожей золотистого цвета, на сажень вокруг светящий­ся? Но ведь бывает так, что сын или мать напоминает, в мать рождается, или отца напоминает, в отца рождается.

– Суще­ствует ли, государь, столепестковый лотос? – молвил тхера.

– Да, почтенный, существует.

– И где же встречается?

– В иле рождается, в воде покоится.

– Разве похож лотос на ил, государь, цветом, или запахом, или вкусом?

– Нет, почтен­ный.

– Тогда на воду похож цветом, или запахом, или вку­сом?

– Нет, почтенный.

– Вот так же, государь, Блаженный имеет тридцать два признака великого человека, отмечен восьмьюдесятью приметами, с кожей золотистого цвета, на са­жень вокруг светится, но его родители не таковы: не имеют тридцати двух признаков великого человека, не отмечены восьмьюдесятью второстепенными приметами, кожа их не золо­тистого цвета, на сажень вокруг не светятся.

– Прекрасно, по­чтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, Просветленный живёт по-брахмански целомудренно?»

– Да, государь, Блаженный живет по-брахмански.

– Стало быть, почтенный Нагасена, Просветленный – ученик Брахмы?

– Есть у тебя, государь, верховой слон?

– Да, почтенный, есть.

– И трубит этот слон кое-когда, иной раз?

– Да, почтенный, трубит.

– Он трубит, как журавли трубят, не так ли?

– Да, почтенный, так же трубит.

– Стало быть, государь, этот слон – журавлиный ученик?

– Нет, почтенный.

– А скажи, государь, Брахма светел умом или нет?

– Светел, почтенный.

– Стало быть, государь, Брахма – ученик Просветленного [266].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, посвящение прекрас­но?»

– Да, государь, посвящение прекрасно.

– А Просвет­ленный посвящен был или не был, почтенный?

– Блаженный стал посвященным у комля древа просветления, государь, тогда же, когда обрел всеведущее знание; никто иной Блаженного не посвящал. Слушателям же Блаженный предписывает во время посвящения правила поведения, которые следует блюсти всю жизнь, так что у них есть посвящение, получаемое от другого человека [267].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, если один по умершей матери плачет, а другой из любви к Учению плачет, то из этих двух плачущих чьи слезы целительны, чьи нецелительны?»

– У одного, государь, слезы жаркие, страстью, враждебностью, заблуждением загрязненные, у другого же – радостные, удов­летворенные, свежительные, незагрязненные; что свежительно, то целительно, государь, что жарко, то нецелительно.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, в чем различие страст­ного и бесстрастного?»

– Один вожделеет, другой не вожделе­ет, государь.

– Как это, почтенный: вожделеет и не вожделе­ет?

– У одного есть цель [268], государь, у другого нет цели.

– Мне это видится так, почтенный: страстному ли, бесстрастному ли, а каждому лучшего хочется – что еды, что питья; греховного никому не хочется.

– Когда страстный ест, государь, он испы­тывает ощущение вкуса и испытывает страсть к вкусу; а когда бесстрастный ест, он испытывает ощущение вкуса, но не страсть к вкусу [269].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, мудрость где обитает?»

– Нигде, государь.

– Стало быть, почтенный Нагасена, нет мудрости.

– Ветер, государь, где обитает?

– Нигде, почтенный.

– Стало быть, государь, нет ветра.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, ты упомянул «мирское кружение» [270]. Что такое мирское кружение?»

– Здесь родился, здесь и умер, государь; здесь умер, там родился; там родился, там и умер; там умер, в ином месте родился... Это и есть мир­ское, кружение, государь.

– Приведи пример.

– Например, государь, некто съел спелое манго, а косточку посадил; из нее вырастет большое манговое дерево, будет плодоносить; тогда тот человек опять съест спелое манго с этого дерева, а косточку посадит; из нее вырастет большое манговое дерево, и краю этим деревьям не видать. Вот так же, государь, некто здесь родился, здесь и умер; здесь умер – там родился, там и умер; там умер – в ином месте родился... Это и есть мирское кружение, государь.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, чем существо запо­минает прошлое, давно свершенное?»

– Памятью, госу­дарь [271].

– Да ведь мыслью запоминает, почтенный Нагасена, а не памятью.

– Ты ведь припоминаешь нечто, государь, что ко­гда-то сделал, а потом забыл?

– Да, почтенный.

– Разве ты был в то время немыслящим?

– Нет, почтенный, но памяти в то время у меня не было.

– Тогда почему ты говоришь, государь, будто запоминают мыслью, а не памятью?

– Прекрас­но, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, всегда ли память от понимания, или бывает и воспитанная [272] память?»

– Бывает и от понимания память, бывает и воспитанная память, государь.

– Все же, почтенный Нагасена, память всегда от понимания, нет воспитанной памяти.

– Если нет воспитанной памяти, госу­дарь, то и ремесленникам в ремеслах, в умениях, знаниях де­лать нечего, и в учителях толку нет. Но поскольку воспитанная память есть-таки, то и ремесленникам в ремеслах, в умениях, в знаниях есть что делать, и в учителях толк есть.

– Пре­красно, почтенный Нагасена.

Шестая глава закончена.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, сколькими способами [273] возникает память?»

– Шестнадцатью способами возникает па­мять, государь, вот такими шестнадцатью: прирожденной воз­никает память; воспитанной; от осознания величия, от осознания добра, от осознания зла, от подобия признаков, от расподобле­ния признаков, от узнавания речей, от метины, от старания вспомнить, от движения рук [274], от вычисления, от заучивания, от йогического освоения, от составления книги, от заклада.

– Но всегда память возникает о чем-то испытанном [275].

– Вот как па­мять возникает прирожденной: так же, как у достопочтенного Ананды, мирянки Кубджоттары или любого другого из тех, кто помнит свое собственное рождение [276]; вот как память возникает воспитанной: некто по природе забывчив, а другие не отступаются от него, покуда он не запомнит; вот как память возникает от осознания величия: царь помнит помазание на царство или арий помнит обретение слуха [277]; вот как память возникает от осознания добра: пережив где-то счастье, человек запоми­нает: «Там-то я пережил такое-то счастье»; вот как память возникает от осознания зла: пережив где-то несчастье, человек запоминает: «Там-то я пережил такое-то несчастье»; вот как от подобия признаков возникает память: увидевши человека, похожего на мать, или отца, или брата, или сестру, запоминают его; или, увидевши верблюда, или быка, или осла, запоминают и другого похожего верблюда, или быка, или осла; вот как память возникает от расподобления признаков: человек запо­минает, что у такого-то предмета вид – такой-то, звук – та­кой-то, запах – такой-то, вкус – такой-то, на ощупь он – такой-то [278]; вот как память возникает от узнавания речей: некто по природе забывчив, а другие ему напоминают, и он запоминает; вот как память возникает от метины: некто знает волов по тав­ру, знает по метине; вот как память возникает от старания вспомнить: некто по природе забывчив, и кто-то ему твердит: «Ну, вспомни же, вспомни же»; вот как память возникает от движения рук: выучившийся грамоте знает, что после такой-то буквы сразу же пишется такая-то [279]; вот как память возникает от вычисления: выучившиеся вычислениям вычислители могут считать большие числа; вот как память возникает от заучива­ния: выучившиеся заучиванию начетчики многое могут читать наизусть; вот как память возникает от йогического освоения: припоминает монах разные прежние свои обиталища: одно рож­дение назад, два рождения назад и так далее – так он припо­минает разные прежние свои обиталища [280]; вот как память воз­никает от составления книги: припоминая, какой следует от­дать приказ, цари велят принести книгу, и благодаря книге припоминают; вот как память возникает от заклада: человек, увидевши заложенную вещь, вспоминает.

А вот как память возникает о чем-то испытанном: раз видел, то вспоминает зри­мое, раз слышал, то вспоминает звук, раз обонял, то вспомина­ет запах, раз вкушал, то вспоминает вкус, раз осязал, то вспо­минает касание, раз осознавал, то вспоминает дхармы. Вот та­кими способами, государь, возникает память» [281].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, вы утверждаете: если кто-то сто лет будет творить дурные дела, но при смерти ему случится один раз вспомнить о Просветленном, то он родится среди небожителей. Мне в это не верится. И еще вы утверж­даете, что из-за убиения всего лишь одного живого существа [282] рождаются в кромешной. В это мне тоже не верится» [283].

– Как ты полагаешь, государь: поплывет ли по воде без лодки ка­мень, хоть маленький?

– Нет, почтенный.

– А если нагру­зить корабль камнями со ста возов, поплывет он по воде?

– Да, почтенный, поплывет.

– Благие деяния, государь, следует уподоблять лодке [284].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, вы стараетесь для то­го, чтобы отбросить прошлые тяготы?»

– Нет, государь.

– То­гда вы стараетесь для того, чтобы отбросить будущие тяго­ты?

– Нет, государь.

– Тогда вы стараетесь для того, чтобы отбросить теперешние тяготы?

– Нет, государь.

– Если, поч­тенный Нагасена, вы стараетесь ни для того, чтобы отбросить прошлые тяготы, ни для того, чтобы отбросить будущие тяготы, ни для того, чтобы отбросить теперешние тяготы, то для чего же вы стараетесь?

– Пожалуйста, государь: чтобы эта тягота пресеклась, иная тягота не появилась – вот для чего мы стара­емся.

– Но разве есть, почтенный, будущие тяготы [285]?

– Нет, государь.

– Перемудрили вы, почтенный Нагасена: тяго­ты, которых нет, отбросить стараетесь».

– Скажи, государь, бывает ли, что цари – соперники твои, неприятели, недруги на тебя войной идут?

– Да, почтенный, бывает.

– Что же, госу­дарь, тогда вы и прикажете выкопать ров, возвести крепостные стены, срубить ворота, возвести сторожевые башни, накопить хлеба?

– Нет, почтенный, все готовится заранее.

– Или, го­сударь, ты тогда же и станешь учиться езде на слоне, учиться верховой езде, учиться управлять колесницей, учиться стрельбе из лука, учиться владеть мечом?

– Нет, почтенный, всему за­ранее учатся.

– Зачем?

– Чтобы отразить будущие опасно­сти, почтенный.

– Но разве есть, государь, будущие опасно­сти?

– Нет, почтенный.

– Перемудрили вы, государь: опас­ности, которых нет, отразить готовитесь.

– Приведи еще при­мер.

– Как ты полагаешь, государь: ты, когда пить захочешь, тогда и прикажешь копать колодец, копать пруд, копать водо­ем – мне-де попить бы?

– Нет, почтенный, все готовится заранее.

– Зачем?

– Чтобы утолить будущую жажду, почтенный

– Но разве есть, государь, будущая жажда?

– Нет, почтенный.

– Перемудрили вы, государь: жажду, которой нет, утолить готовитесь.

– Приведи еще пример.

– Как ты полагаешь, государь: ты, когда проголодаешься, тогда и прикажешь вспахать поле и высадить рис – мне-де каши бы поесть?

– Нет, почтенный, все готовится заранее.

– Зачем?

– Чтобы утолить будущий голод, почтенный.

– Но разве есть, государь, будущий голод?

– Нет, почтенный.

– Перемудрили вы, госу­дарь: голод, которого нет, утолить готовитесь.

– Прекрасно, почтенный Нагасена [286].

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, далеко ли отсюда до мира Брахмы?»

– Очень далеко отсюда до мира Брахмы, го­сударь. Если оттуда свалится скала в дом величиной, то, про­летая в сутки сорок восемь тысяч йоджан, она достигнет земли через четыре месяца.

– Почтенный Нагасена, вы утверждаете: не быстрее сильный мужчина согнутую руку выпрямит или прямую руку согнет [287], как обладающий сверхобычными силами монах, господин своего духа, исчезнет с материка Джамбу и внезапно появится в мире Брахмы. Мне в это не верится, слиш­ком уж быстро преодолеет он все эти сотни йоджан.

– Где ты родился, государь? – спросил тхера.

– Есть, почтенный, остров Аласанда, там я и родился.

– Как далеко отсюда до Аласанды, государь?

– Добрых две сотни йоджан, почтенный.

– Помнишь ты о чем-нибудь, что там делал? Не правда ли, го­сударь?

– Да, почтенный, помню.

– Легко же ты, государь, добрых две сотни йоджан прошел.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, если один умрет здесь и родится в мире Брахмы, а другой умрет здесь же и родится в Кашмире, то кто раньше, кто позже?»

– Одновременно, госу­дарь.

– Приведи пример.

– Где твой родной город, госу­дарь?

– Есть местечко Каласи [288], почтенный, там я и родил­ся.

– Как далеко отсюда до Каласи, государь?

– Добрых две сотни йоджан, почтенный.

– А как далеко отсюда до Кашмира, государь?

– Двенадцать йоджан, почтенный.

– Ну-ка, государь, представь себе Каласи.

– Уже, почтен­ный.

– Ну-ка, государь, представь себе Кашмир,

– Уже, почтенный.

– Что ты себе быстрее представлял, а что дольше, государь?

– Одинаково, почтенный.

– Вот так же, государь, если один умрет здесь и родится в мире Брахмы, а другой умрет здесь и родится в Кашмире, то они родятся одновременно.

– Приведи еще пример.

– Как ты полагаешь, государь: вот ле­тели два сокола, один сел на высокое дерево, другой сел на низкое дерево, притом оба одновременно; чья тень раньше дой­дет до земли, чья тень позже дойдет до земли?

– Одновременно, почтенный.

– Вот так же, государь, если один умрет здесь и родится в мире Брахмы, а другой умрет здесь же и родится в Кашмире, то они родятся одновременно [289].

– Прекрасно, по­чтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, сколько всего звеньев просветления?»

– Семь, государь, звеньев просветления.

– И сколькими же звеньями просветления человек просветляет­ся?

– Одним звеном просветления просветляется, государь: звеном всепросветления, называемым «разбор дхарм».

– По­чему же, почтенный, говорится о семи звеньях просветления?

– Как ты полагаешь, государь: если меч лежит в ножнах, не взят в руку, может ли он что-либо разрубить?

– Нет, почтен­ный.

– Вот так же, государь, звеном всепросветления, назы­ваемым «разбор дхарм», без прочих шести звеньев просветле­ния человек не просветляется.

– Прекрасно, почтенный На­гасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, что больше – достойное или недостойное [290]?»

– Достойное больше, государь, недостой­ное меньше.

– Почему же?

– Совершающий недостойное раскаивается в том, что совершил грех, и потому, государь, грех не растет. Совершающий же достойное, государь, не рас­каивается, раз нет раскаяния, то является веселость, от весело­сти является радость, от радости тело [291] становится надежным, от надежности тела ощущается приятное, у ощущающего при­ятное мысль сосредоточивается, сосредоточенный постигает то, что есть [292], поэтому достойное растет. Да ведь если человек с усеченными ступнями и кистями рук подаст Блаженному стебе­лек лотоса, то он девяносто одну кальпу не попадет в преис­поднюю [293], потому я и говорю, что достойное больше, недостойное меньше.

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Если один заведомо грешит, почтенный На­гасена, а другой по неведению грешит, то у кого больше недо­стойного?»

– У того, кто по неведению грешит, недостойного больше,– молвил тхера.

– Стало быть, почтенный Нагасена, если у нас царевич или сановник грешит по неведению, то нам его вдвойне наказывать?

– Как ты полагаешь, государь: если нагретый железный жар, горячий, накаленный докрасна, жаром пышущий, двое схватят: один зная схватит, другой не зная схватит – то кто сильнее обожжется?

– Кто не зная схватил, почтенный, тот и обожжется сильнее.

– Вот так же, государь, кто грешит по неведению, у того недостойного больше.

– Прекрасно, почтенный Нагасена [294].

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, может ли кто-нибудь во плоти добраться до северного материка Куру, или до мира Брахмы, или еще до какого-то материка?»

– Да, государь, есть такие, кто может в этом же теле, составленном из четырех больших сутей [295], добраться и до северного материка Куру, и до мира Брахмы, и до другого какого-либо материка.

– Каким образом, почтенный Нагасена, они могут в этом же теле, состав­ленном из четырех больших сутей, добраться и до северного материка Куру, и до мира Брахмы, и до другого какого-либо материка?

– Ты ведь перепрыгиваешь на земле расстояние в пядь или две, государь, не так ли?

– Да, почтенный, конечно. Я и на шестнадцать пядей прыгаю.

– Как ты прыгаешь на шестнадцать пядей, государь?

– У меня является мысль: при­землиться туда-то. С появлением такой мысли тело становится для меня легким.

– Вот так же, государь, обладающий сверх­обычными силами монах, господин своего духа, устанавливает тело на мысль [296] и силой мысли летит по воздуху.

– Прекрас­но, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, вы говорите о костях длиной сто йоджан. Но ведь даже деревьев длиной сто йоджан и то нет. Откуда же взяться костям в сто йоджан длиной?»

– Как ты полагаешь, государь: водятся ли в океане рыбы дли­ною пятьсот йоджан? Слыхал ты об этом?

– Да, почтенный, слыхал.

– Но ведь у рыбы в пятьсот йоджан длиной как раз и будут кости длиной сто йоджан [297].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, вы утверждаете, будто можно пресечь вдохи и выдохи» [298].

– Да, государь, можно пре­сечь вдохи и выдохи.

– Каким образом, почтенный Нагасена, можно пресечь вдохи и выдохи?

– Ты когда-нибудь слышал, государь, как кто-то храпит?

– Да, почтенный, слышал.

– Если человек согнется, то прекратится его храп, государь?

– Да, почтенный, прекратится.

– Если этот звук у того, кто не освоил тело, не освоил нравственность, не освоил мысль, не освоил мудрость, может прекратиться, то неужели не может пресечь вдохи и выдохи тот, кто освоил тело, освоил нравствен­ность, освоил мысль, освоил мудрость, вошел в четвертую ста­дию созерцания?

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, есть такое слово «оке­ан». Почему вода называется океаном?»

– Столько-то воды, государь, соответственно соли; столько-то соли, соответственно воды, потому и называется океаном [299].

– Прекрасно, почтен­ный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, почему вкус океана один – соленый?»

– От долгого стояния в нем воды, государь, вкус океана один – соленый.

– Прекрасно, почтенный Нагасе­на.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, все ли тонкое можно помыслить?

– Да, государь, все тонкое можно помыслить.

– А что такое, почтенный, все тонкое?

– Все тонкое, государь, это дхарма, но не все дхармы тонки. И тонкое и грубое суть обозначения дхарм. Все, что должно быть помыслено, мыслит мудрость, помимо мудрости, мышления нет [300].

– Прекрасно, почтенный Нагасена.

Царь молвил: «Почтенный Нагасена, есть дхармы: созна­ние, мудрость, душа живого существа. Эти дхармы – и разные предметы, и разные слова или предмет один, слова только раз­ные?» [301]

– Свойство сознания – осознавать, государь, свойство мудрости – мудровать [302], а душа представляет собой ничто.

– Если душа представляет собой ничто, то кто же тогда зрением видит зримое, слухом слышит звук, обонянием чует запах, язы­ком вкушает вкус, телом осязает осязаемое, умом осознает дхар­мы?

– Если это душа зрением видит зримое (---) умом осознает дхармы,– молвил тхера,– то, если вырвать проходы зрения, она должна отчетливее увидеть зримое, ибо к ней будет обращено большее пространство, а если вырвать уши, вырвать нос, вырвать язык, разорвать поверхность тела, то она должна отчетливее услышать звук, почуять запах, вкусить вкус, ося­зать осязаемое, ибо к ней будет обращено большее пространст­во?.

– Нет, почтенный.

– Стало быть, государь, душа живо­го существа представляет собой ничто.

– Прекрасно, почтен­ный Нагасена [303].

Тхера молвил: «Трудное дело сделал Блаженный, госу­дарь».

– Какое трудное дело сделал Блаженный, почтенный Нагасена?

– Трудное дело сделал Блаженный, государь: по­следовательно описал различия всех безобразных дхарм – ума и дхарм, связанных с ним,– разворачивающихся на единой опоре: вот соприкосновение, вот ощущение, вот распознавание, вот побуждение, вот мысль [304].

– Приведи пример.

– Напри­мер, государь, некто вышел на корабле в открытое море, за­черпнул пригоршню воды и попробовал ее на вкус. Сможет ли, государь, этот человек узнать: вот вода из Ганги, вот вода из Ямуны, вот вода из Ачиравати, вот вода из Сараю, вот вода из Махи?

– Трудно узнать, почтенный.

– Но то, что сделал Блаженный, еще труднее: он последовательно описал различия всех безобразных дхарм – ума и дхарм, связанных с ним,– раз­ворачивающихся на единой опоре: вот соприкосновение, вот ощущение, вот распознавание, вот побуждение, вот мысль.

– Спасибо, почтенный,– поблагодарил царь [305].

Седьмая глава закончена.

Завершение беседы.

«Ты не знаешь, государь, который теперь час?» – спросил тхера.

– Знаю, почтенный. Сейчас вечерняя стража уже кончи­лась, полуночная стража идет; зажигают четыре факела из ткани, смоченной в конопляном масле,– тебя проводят, как меня самого [306].

– Прекрасно, государь, умен монах,– молви­ли греки.

– Верно, любезные, умен тхера. Если уж встретились такой учитель, как он, да такой ученик, как я,– тут быстро можно понять Учение.

Обрадованный ответами тхеры Нагасе­ны на свои вопросы, царь Милинда пожаловал ему шерстяное одеяло ценой сто тысяч каршапан и сказал: «Почтенный Нагасена! Я приглашаю тебя восемьсот дней совершать трапезу у меня [307]; если тебе что-то нужно во дворце, то этим тоже распо­лагай».

– Полно, государь, не нужно мне этого.

– Я пони­маю, почтенный Нагасена, что не нужно, но ты и себя огради от пересудов, и меня огради. Вот в каком смысле огради себя: пойдут досужие пересуды, что Нагасена-де удовлетворил царя беседой, но ничего не получил от него. Огради себя от этого. Вот в каком смысле огради меня: пойдут досужие пересуды, что царя Милинду-де сполна удовлетворили ответами и бесе­дой, а он и виду не подает, что удовлетворен. Огради меня от этого.

– Пусть так, государь.

– Я ведь, почтенный, как лев, царь зверей: сидит в золотой клетке, а смотрит наружу. Вот и я, почтенный, хоть и живу в миру, а все наружу смотрю. Если бы я из дому ушел в бездомность, я бы недолго прожил – много у меня недругов.

Итак, почтенный Нагасена ответил на вопросы царя Милин­ды, встал и ушел в обитель. Вскоре после ухода почтенного Нагасены царю Милинде подумалось: «Так ли я все спраши­вал? Так ли почтенный отвечал?» И царь Милинда решил: «Хорошо я все спрашивал, хорошо все почтенный отвечал». И достопочтенному Нагасене, когда он вернулся в обитель, по­думалось: «Так ли царь Милинда все спрашивал? Так ли я отвечал?» И достопочтенный Нагасена решил: «Хорошо все царь Милинда спрашивал, хорошо я все отвечал».

И вот рано поутру, когда миновала ночь, достопочтенный Нагасена встал, оделся, взял в руку миску, надел верхнюю одежду и пришел в чертоги царя Милинды. Придя, он сел на предложенное сиденье. А царь Милинда приветствовал достопочтенного Нагасе­ну и сел подле. И, сидя подле достопочтенного Нагасены, царь Милинда сказал ему: «Не думай, почтенный, будто я оттого не спал остаток ночи, что был доволен тем, как задал тебе вопро­сы. Это не так. В оставшуюся часть ночи я подумал: «Так ли я все спрашивал, так ли почтенный отвечал? Хорошо я все спрашивал, хорошо почтенный отвечал». И тхера сказал: «Не думай, государь, будто я оттого не спал остаток ночи, что был доволен тем, как отвечал на твои вопросы. Это не так. В ос­тавшуюся часть ночи я подумал: «Так ли все царь Милинда спрашивал, так ли я отвечал? Хорошо все царь Милинда спра­шивал, хорошо я все отвечал». Так эти великие мужи поблаго­дарили друг друга за хорошую беседу.

В «Вопросах Милинды» вопросы и ответы закончены.

КНИГА ТРЕТЬЯ. ВОПРОСЫ-РОГАТИНЫ

Спорщик, в диспутах искушенный, острый разумом, даровитый,

Царь Милинда пришел к Нагасене, чтобы силой знанья помериться.

Подступил он к нему вплотную, задавал вновь и вновь вопросы,

И строй мыслей его изменился, он взялся читать Три Корзины.

В уединении, ночью Речения Будды продумывал,

На рогатины напоролся путаных, спорных вопросов:

«В проповеданном Царем дхармы что-то сказано неоднозначно,

Что-то по поводу сказано, что-то по сущности сказано [308]

Не напоролись бы в будущем на эти вопросы-рогатины [309],

Не распознавши их смысла; не возникло бы несогласия.

Испрошу у наставника милость; пусть он сломит вопросы-рогатины,

Пусть укажет путь объяснения, чтобы так объясняли и впредь».

Итак, когда начало светать и забрезжил рассвет, царь Ми­линда омыл голову, приложил молитвенно сложенные ладони ко лбу, направив помыслы к истинновсепросветленным прошлого, будущего и настоящего, и принял на себя восемь обетов: «На­чиная с нынешнего дня я на неделю должен взять на себя вось­меричный обет и совершать тапас; свершив же тапас, я испро­шу милость у учителя и задам ему вопросы-рогатины».

Итак, царь Милинда снял свою всегдашнюю мирскую одежду [310], отце­пил украшения, надел желтое рубище, надел шапочку, уподо­бившую его голову бритой голове монаха [311], и, став как бы молчальником, принял восьмеричный обет: «Эту неделю я не должен заниматься царскими делами, не должен допускать мыс­лей, связанных со страстью, связанных с ненавистью, связанных с заблуждением; с рабами, прислугой и челядью должен быть кроток, в телесных и речевых действиях должен быть осмотрителен; с тем, что воспринимают шесть чувств, должен быть не­устанно осмотрителен, должен устремить помыслы на освоение доброты» [312].

Он взял на себя этот восьмеричный обет и, направ­ляя свои помыслы лишь на него, провел неделю взаперти, а на восьмой день, когда начало светать, он с раннего утра позавт­ракал, и, опустив очи долу, скупой на слова, держа себя весьма собранно, в сосредоточенном, радостном, веселом, приподнятом настроении он пришел к тхере Нагасене, земно ему поклонился и, стоя подле, сказал:

– Мне нужно обсудить с вами один предмет, почтенный На­гасена. Нежелательно, чтобы при этом присутствовал кто-либо третий. В безлюдном месте, в пустынном лесу, в восьми отно­шениях подобающем монаху [313],– вот где смогу я задать свой вопрос. Там мне не будет нужно скрываться и таиться. Право, я достоин услышать тайну в доверительной беседе. Если прибег­нуть к сравнению, то, как земная твердь достойна того, что­бы ей доверили клад, почтенный Нагасена, право, точно так же и я достоин того, чтобы услышать тайну в доверительной беседе.

Войдя же с учителем в пустынную рощу, он сказал: «Почтенный Нагасена, человеку, стремящемуся к беседе, следует избегать восьми мест. В этих восьми местах понимаю­щий человек о деле не беседует, ведь беседа там рассыпается, не получается. Вот эти места: неровной местности следует избе­гать, опасной избегать, продуваемой ветром избегать, слишком укромной избегать, храмов избегать, дорог избегать, проходов избегать, водоемов избегать [314]».

Тхера спросил: «В чем изъяны неровной местности, опасной, продувае­мой ветром, слишком укромной, храмов, дорог, проходов, водо­емов?»

– В неровной местности, почтенный Нагасена, предмет бе­седы разбрасывается, раскидывается, растекается, не получает­ся. В опасной ум пугается, а испуганный предмета толком не разумеет. В продуваемой ветром голоса не слыхать. В слишком укромной подслушивают. У храма беседа выходит тяжеловата. В дороге беседа делается пустой. В проходах вихляет. У водо­ема делается общеизвестна. Об этом сказано:

«Неровного, опасного, ветреного места,

Укромного, богам посвященного,

Дороги, прохода и водоема –

Таких восьми мест сторониться должно».

Восемь родов людей, почтенный Нагасена, портят беседу, если с ними беседовать. Вот они: влекомый страстью, влекомый ненавистью, влекомый заблуждением, влекомый гордостью, алч­ный, ленивый, озабоченный чем-то одним, глупец.

Тхера спросил: «В чем их изъяны?»

– Влекомый страстью, почтенный Нагасена, под влиянием страсти портит беседу, влекомый ненавистью под влиянием не­нависти портит беседу, влекомый заблуждением под влиянием заблуждения портит беседу, влекомый гордостью под влиянием гордости портит беседу, алчный под влиянием алчности портит беседу, ленивый своей леностью портит беседу, озабоченный чем-то одним своею озабоченностью портит беседу, глупец сво­ею глупостью портит беседу. Об этом сказано:

«Страстный, злобный и заблудший, гордый, алчный и ленивый,

Озабоченный и глупый – вот кто расстройство в беседу вносит».

Почтенный Нагасена, а вот эти девять родов поверенную им тайну не хранят, выбалтывают. Вот они: влекомый страстью, влекомый ненавистью, влекомый заблуждением, трус, корысто­любец, женщина, пьяница, скопец, дитя.

Тхера спросил: «В чем их изъяны?»

– Влекомый страстью, почтенный Нагасена, поверенную тайну из страсти не хранит, выбалтывает; влекомый ненавистью из ненависти поверенную тайну не хранит, выбалтывает; влеко­мый заблуждением в заблуждении поверенную тайну не хра­нит, выбалтывает; трус со страху поверенную тайну не хранит, выбалтывает; корыстолюбец корысти ради поверенную тай­ну не хранит, выбалтывает; женщина из вероломства поверенную тайну не хранит, выбалтывает; пьяница по пьяной распущенности поверенную тайну не хранит, выбалтывает; скопец из-за своего калечества поверенную тайну не хранит, выбалтывает; дитя по легкомыслию поверенную тайну не хра­нит, выбалтывает. Об этом сказано:

«Страстный, злобный и заблудший, трус и корыстолюбивый,

Пьяный, скопец и женщина и, наконец, ребенок.

Эти девять среди людей низки, неверны, изменчивы.

Тайна, им доверенная, тайной недолго останется».

Почтенный Нагасена, разум созревает и мужает от восьми причин.

Вот они: с наступлением зрелого возраста разум созре­вает и мужает; от доброжелательного внимания разум созре­вает и мужает; благодаря расспрашиванию разум созревает и мужает; благодаря житью рядом с источником знания разум созревает и мужает; от подлинного внимания разум созревает и мужает; благодаря диспутам разум созревает и мужает; от почитания с любовью разум созревает и мужает; от житья в благоприятной местности разум созревает и мужает. Об этом сказано:

«Доброжелательство, зрелость, вопросы,

Близость к источнику знания,

Внимание, спор, почитанье с любовью,

Житье в подходящей местности –

Эти восемь причин

Способствуют зрелости разума.

Развивается разум у тех,

Кому они способствуют».

Почтенный Нагасена, этому месту не свойственно ни одно из восьми препятствий для ведения беседы; да и я среди про­чих – лучший собеседник; и тайну способен я хранить – поку­да жив буду, тайну не разглашу; также от восьми причин со­зрел мой разум; право, трудно найти теперь ученика, подобного мне. С правильно действующим учеником и учителю следует вести себя поистине правильно, сообразно двадцати пяти досто­инствам, необходимым учителю.

Вот эти двадцать пять досто­инств:

~          постоянно, непрестанно должен учитель оберегать уче­ника;

~          должен знать, что тот любит, чего не любит;

~          должен знать, беспечен он или не беспечен;

~          должен знать, как тот спит и досуг проводит;

~          должен знать, не утомился ли он;

~          должен знать, подали ему еды или нет;

~          должен знать его особенности;

~          должен делиться с ним поданным пропитанием;

~          должен его ободрять: «Не огорчайся, смысл до тебя дойдет»;

~          должен знать о его общении: «с таким-то общается»;

~          должен знать, с кем тот общается в деревне;

~          должен знать, с кем тот общается в обители;

~          не должен с ним пустословить;

~          должен быть снисхо­дителен к его слабостям; должен быть вежлив;

~          должен быть последователен;

~          не должен что-то от него утаивать;

~          должен доделывать все до конца;

~          должен положить в себе родитель­скую мысль: «Я научу его различным умениям и этим словно дам ему второе рождение»;

~          должен положить в себе воспита­тельскую мысль: «Как бы не было ему ущерба»;

~          должен положить в себе такую мысль: «Я сделаю его сильным с помощью обучения»;

~          должен положить в себе мысль, исполненную доб­роты; в невзгодах покидать не должен;

~          от своего долга отсту­пать не должен;

~          оступившегося должен поддержать в согласии с Учением.

Таковы, почтенный, двадцать пять достоинств, необ­ходимых учителю [315]. Благоволи же вести себя со мной сообразно им.

– Сомнение нашло на меня, почтенный. Есть среди изреченно­го Победителем вопросы-рогатины. Они в будущем вызовут несогласие, а ведь тогда трудно будет найти людей с мощным разумом, подобным твоему. Раскрой же глаза мне на эти воп­росы; пресеки наветы.

– Хорошо,– согласился тхера и назвал десять достоинств, необходимых мирянину [316].– Мирянину необходимы десять досто­инств, государь, вот они:

~          горе и радость у мирянина – одни с общиной, государь;

~          превыше всего он ставит Учение;

~          с ра­достью посильно помогает общине своим достоянием;

~          видя уг­розу учению Победителя, ревнует о его поддержании;

~          истинновидящ;

~          праздники его более не привлекают [317];

~          к другому учителю даже под угрозой смерти не переметнется [318];

~          сдержан в те­лесных и словесных действиях [319];

~          согласию радуется не нара­дуется; охотно слушает проповедь;

~          Учению следует нелицемер­но;

~          нашел прибежище в Просветленном;

~          нашел прибежище в Учении; нашел прибежище в общине [320].

Таковы десять досто­инств, необходимых мирянину. Я вижу, что все они в тебе есть. Как это подобает, уместно, правильно, похвально, что, видя угрозу учению Победителя, ты хочешь поддержать его! Я согла­сен с тобою беседовать. Спрашивай меня, о чем хочешь.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вопрос 1 (1)

Итак, получив согласие на беседу, царь Милинда поклонил­ся в ноги наставнику, молитвенно сложив ладони над головою [321] и сказал:

– Почтенный Нагасена, иные проповедники так рассужда­ют: «Если Просветленный приемлет культ [322], то Просветленный не ушел в покой, но связан с миром, находится в мирских пре­делах, обычный мирской человек, а стало быть, служение ему тщетно и бесплодно. Если же ушел в покой, то не связан с миром, вне всякого существования, и культ его невозможен – ведь у ушедшего в покой нет никакого приятия, а служение тому, что служения не приемлет, тоже тщетно и бесплодно» [323]. Вот вопрос обоюдоострый [324]. Не по силам незрелым такая зада­ча, лишь великим такая задача по силам. Распутай эти тенета лжемудрия, выскажись однозначно. Тебе этот вопрос поставлен. Раскрой глаза будущим сынам Победителя, опровергни утверж­дения чужих.

Тхера сказал:

– Блаженный ушел в покой, государь, и Блаженный не при­емлет культа. Уже под древом просветления всякое приятие у Татхагаты пропало, тем более – у ушедшего в окончательный безостаточный покой. Ведь есть изречение тхеры Шарипутры, полководца Учения, государь:

«Просветленных, кому нет сравнения,

Почитают и боги и люди.

Но не нужно им поклонение –

Такова просветленных природа» [325].

Царь сказал:

– Почтенный Нагасена, пусть сын хвалит отца или отец хвалит сына. Чтобы опровергнуть утверждения чужих, это не довод, это всего лишь проявление приязни. Нет, ты скажи мне настоящий довод, который бы обосновал твое утверждение и распутал бы сети лжемудрия [326].

Тхера сказал:

– Блаженный ушел в покой, государь, и Блаженный не приемлет культа. Но богам и людям драгоценные мощи Татха­гаты становятся как бы основой, хотя ему это и безразлично. Они же, полагаясь на драгоценную его мудрость, прилежат правильному образу действия, а потому обретают три вида бла­годенствия [327]. Скажем, государь, яркий, жаркий костер прогорел и потух. Разве примет теперь этот костер какое-либо топливо, государь,– сено ли, хворост ли?

– Даже когда горел этот большой костер – и то он был безразличен к топливу – и к сену и к хворосту, почтенный, а потухший, затихший, неодушевленный [328] – и тем более.

– А когда этот костер прогорел и потух, что же, государь, разве не стало тогда в мире огня?

– Нет, почтенный. Ведь основа огня – это топливо, хво­рост. Если каким-то людям понадобится огонь, то они приложат свои собственные силы, старания, усердие, возьмут куски дере­ва, потрут их и извлекут огонь, а потом будут делать с огнем, что им надобно.

– Значит, государь, ложными выходят слова проповедни­ков, будто служение тому, кому оно безразлично,– тщетно и бесплодно. Как яркий, жаркий костер пылал, государь, так же точно Блаженный в десятитысячной мировой сфере пылал сла­вою Просветленного. Как яркий, жаркий костер отпылал и потух, государь, так же точно Блаженный в десятитысячной мировой сфере отпылал славою Просветленного и потух в окон­чательном безостаточном покое. Как у прогоревшего костра, го­сударь, нет приятия топлива – ни сена, ни хвороста, так же точно Благодетель человечества отбросил и успокоил всякое приятие. И если костер истощил топливо и потух, то люди приложат свои собственные силы, старание, усердие, возьмут кус­ки дерева, потрут их и извлекут огонь, а потом будут делать с ним, что им надобно, вот точно так же богам и людям драгоцен­ные мощи Татхагаты становятся как бы основой, хотя ему это и безразлично. Они же, полагаясь на драгоценную его муд­рость, прилежат правильному образу действий, а потому обре­тают три вида благоденствия.

Вот довод, государь, почему слу­жение ушедшему в покой Татхагате, которому оно безразлич­но, – нетщетно и небесплодно.

Слушай дальше, государь, еще довод, почему служение ушедшему в покой Татхагате, которому оно безразлично, – все же нетщетно и небесплодно. Скажем, го­сударь, дул сильный, крепкий ветер, а потом стих. Что же, госу­дарь, разве примет этот ветер попытку поднять его вновь?

– Нет, почтенный. У стихшего ветра нет ни усилия, ни вни­мания, чтобы его можно было поднять вновь, ибо стихия ветра не одушевлена.

­– А разве подходит этому стихшему ветру, государь, на­звание «ветер» [329]?

– Нет, почтенный. Но есть средства, чтобы вызвать ве­тер,– пальмовые листья или опахала. Если какие-то люди изму­чены жарою, истомлены зноем, то они берут пальмовый лист или опахало и, приложив свои собственные силы, старание, усердие, сами вызывают ветер и этим ветром умеряют жару, ослабляют зной.

– Значит, государь, ложными выходят слова проповедников, будто служение тому, кому оно безразлично, – тщетно и бес­плодно. Как сильный, крепкий ветер веял, государь, точно так же Блаженный овевал десятитысячную мировую сферу ветром свежести [330], услады, покоя, тонкой доброты. Как сильный, креп­кий ветер перестал веять и стих, государь, точно так же Бла­женный овеял десятитысячную мировую сферу ветром свеже­сти, услады, покоя, тонкой доброты и стих в окончательном безостаточном покое.

Как у стихшего ветра, государь, нет по­требности, чтобы его подняли вновь, так же точно Благодетель человечества отбросил и успокоил всякое приятие. А измучен­ные жарою и истомленные зноем люди, государь, что боги и люди, мучительно терзаемые пламенем тройного огня [331].

Как пальмовые листья или опахала – средство, чтобы вызвать ве­тер, так мощи и драгоценная мудрость Татхагаты – средство об­рести три вида благоденствия. И как измученные жарой и ис­томленные зноем люди берут пальмовый лист или опахало, сами вызывают ветер и им умеряют жару и ослабляют зной, точно так же боги и люди поклоняются мощам и драгоценной мудрости Татхагаты, хотя он и ушел в покой и ему это безразлично, порож­дают в себе благое и этим благим умеряют и ослабляют мучи­тельно терзающее их пламя тройного огня. Вот довод, государь, почему служение ушедшему в покой Татхагате, которому это без­различно, – нетщетно и небесплодно.

Слушай дальше, государь, еще довод, опровергающий наветы. Представь, что некто, уда­рив в барабан, извлек из него звук. Затем этот вызванный че­ловеком звук смолк. Скажи, государь, воспримет этот звук по­пытку вызвать его вновь?

– Нет, почтенный. Звук этот смолк, и у него нет ни усилия, ни внимания, чтобы он мог вновь возникнуть. Однажды возник­нув и отзвучав, этот звук пропал. Однако, почтенный, есть средство, чтобы вызвать звук, – это барабан, а раз есть средст­во, то человек может сам приложить усилие, ударить в барабан и извлечь из него звук.

– Вот точно так же, государь, Блаженный, поставив вместо себя учителем проникнутое нравственностью, сосредоточением, мудростью, свободой, знанием-видением свободы Учение, и Устав, и наставление, и драгоценные мощи, сам ушел в окончательный безостаточный покой.

Но оттого что Блаженный ушел в покой, достижение благоденствия не сделалось невоз­можным, и те из живущих, что измучены тяготой бытия, пользу­ются как средством драгоценными мощами, Учением, Уставом, наставлением и, стремясь к благоденствию, благоденствие об­ретают.

Вот довод, почему служение ушедшему в покой Татхагате, которому оно безразлично,– нетщетно и небесплодно, го­сударь. Ведь предвидел Блаженный грядущее, государь, изрек, возгласил, предсказал: «Вы, возможно, станете думать, Ананда, что наставление-де у вас от умершего учителя и что нет учителя больше. Не нужно так думать, Ананда. Явленное, про­поведанное мною учение-наставление [332] – вот кто учитель вам после моей смерти» [333]. Слова же проповедников, будто служение ушедшему в покой Татхагате, которому оно безразлично,– тщетно-де и бесплодно,– все эти слова неверны, неправильны, неистинны, ложны, лживы, превратны, приносят тяготы, рожда­ют тяготы, увлекают в преисподнюю. Слушай дальше, государь, еще довод, почему служение ушедшему в покой Татхагате, ко­торому оно безразлично,– все же нетщетно и небесплодно. Скажи, государь, есть ли у земной тверди приятие того, чтобы росли на ней всякие растения?

– Нет, почтенный.

– А если у земли нет приятия этого, как же тогда, госу­дарь, растения на ней разрастаются, пускают густую сеть кор­ней, простирают во все стороны сучья, ветви, побеги, цветут и плодоносят?

– Хотя у земли и нет приятия этого, почтенный, она дает растениям место, дает основание расти, а растения на этом ме­сте благодаря этому основанию разрастаются, пускают густую сеть корней, простирают во все стороны сучья, ветви, побеги, цветут и плодоносят.

– Значит, государь, опровергнуты, разбиты, сведены к про­тиворечию слова проповедников, если они утверждают, будто служение тому, кому оно безразлично,– тщетно и бесплодно. Земной тверди, государь, подобен Татхагата, святой, истинновсепросветленный; так же как у земной тверди нет никакого приятия, государь, так и у Татхагаты нет никакого приятия; как растения благодаря земле разрастаются, пускают густую сеть корней, простирают во все стороны сучья, ветви, побеги, цветут и плодоносят, так же благодаря мощам и драгоценной мудро­сти Татхагаты, ушедшего в покой и безразличного к приятию, боги и люди прорастают благими корнями [334] и простирают во все стороны сучья сосредоточения, ветви Учения, побеги нравст­венности, цветут цветом свободы, плодоносят плодами шраманства.

Вот еще довод, государь, почему служение ушедшему в покой Татхагате, которому оно безразлично,– нетщетно и небес­плодно. Слушай дальше, государь, еще довод, почему служение ушедшему в покой Татхагате, которому оно безразлично,– все же нетщетно и небесплодно. Приемлют ли, государь, верблюды, волы, ослы, козлы, скот, люди, чтобы у них в животах заводи­лись черви?

– Нет, почтенный.

– А если они этого не приемлют, государь, как же тогда черви у них в животах заводятся да плодят там множество сы­новей и внуков и благоденствуют?

– Из-за действенности последствий их греховных деяний, почтенный, вот из-за чего, хотя они того и не приемлют, в жи­вотах у этих существ заводятся черви, плодят там множество сыновей и внуков и благоденствуют.

– Вот точно так же, государь, благодаря действенности мо­щей и драгоценной мудрости Татхагаты, ушедшего в покой, без­различного к приятию, служение ему нетщетно и небесплодно. Слушай дальше, государь, еще довод, почему служение ушедшему в покой Татхагате, которому оно безразлично,– все же не­тщетно и небесплодно. Скажи, государь, приемлемо ли для людей болеть какой-либо из девяноста восьми [335] известных бо­лезней?

– Нет, почтенный.

– Как же тогда, государь, на них без приятия наваливают­ся болезни?

– Из-за прошлого их дурного образа жизни [336], почтенный.

– Если, государь, прежде свершенное неблагое деяние чув­ствуется теперь, то тогда любое деяние, благое или неблагое, совершенное прежде или теперь, все же нетщетно и небесплод­но [337]. Вот довод, почему служение ушедшему в покой Татхагате, которому оно безразлично,– нетщетно и небесплодно. Ты когда-либо слышал, государь, о якше Нандаке, что напал на тхеру Шарипутру и провалился сквозь землю [338]?

– Да, почтенный, слышал. Это хорошо известно.

– Что же, государь, разве для тхеры Шарипутры было при­емлемо, чтобы якшу Нандаку поглотила земля?

– Скорее весь мир вверх дном станет, скорее солнце и луна на землю свалятся, скорее Меру, царь гор, рассыплется, чем для тхеры Шарипутры будет приемлемо чужое страдание, ведь вы­рвана, пресечена была сама та вещественная причина [339], благодаря которой тхера Шарипутра мог бы гневаться и злобиться. Искоренив самоё вещественную причину гнева, тхера Шарипут­ра не испытывал более гнева, почтенный, даже к своему убийце.

– А если, государь, для тхеры Шарипутры не было прием­лемо, чтобы якшу Нандаку поглотила земля, как же провалил­ся тогда якша Нандака сквозь землю?

– Из-за действенности последствий своего неблагого дея­ния, почтенный.

– Если, государь, якша Нандака провалился сквозь землю из-за действенности последствий своего неблагого деяния, а, стало быть, даже преступление против того, для кого возмез­дие неприемлемо, оказывается нетщетным и небесплодным, то тогда, государь, благодаря действенности последствий благого деяния служение тому, кому оно безразлично,– тоже нетщетно и небесплодно.

Вот довод, государь, почему служение ушедше­му в покой Татхагате, которому оно безразлично,– нетщетно и небесплодно.

Хорошо, государь, а сколько всего тех, кто про­валился сквозь землю? Известно тебе это?

– Да, почтенный, я это знаю.

– Так я слушаю тебя, государь.

– Молодая брахманка Чинча, Супрабуддха из рода шакьев, тхера Девадатта, якша Нандака и молодой брахман Нанда; насколько я слышал, почтенный, эти пятеро провалились сквозь землю [340].

– Перед кем они провинились, государь?

– Перед Блаженным и перед его слушателями, почтенный.

– Что же, государь, разве для Блаженного и его слушате­лей было приемлемо, чтобы те провалились сквозь землю?

– Нет, почтенный.

– Значит, государь, служение ушедшему в покой Татхагате, которому оно безразлично,– все же нетщетно и небесплодно.

– Прекрасно объяснено, почтенный Нагасена! Вышло нару­жу бывшее в глубинах, раскрыта тайна, разрублен узел, про­режена чащоба, сгинули наветы, сломлено лжемудрие! Поблек­ли лжепроповедники рядом с тобою, о лучший из лучших наставников [341].

Вопрос 2 (2)

Почтенный Нагасена, Просветленный всеведущ?

– Да, государь, Блаженный всеведущ, но Блаженный не располагает своим знанием-видением постоянно и непрерывно. Всеведущее знание Блаженного связано с исследованием; ис­следовав, Блаженный узнаёт все что угодно.

– Если, почтенный, всеведущее знание достается Будде че­рез искание, то он не всеведущ.

(Далее текст, несомненно, испорчен: имеется также лакуна. Содержа­ние можно восстановить примерно так: Нагасена указывает, что «исследо­вание» занимает у Блаженного ничтожно малое время, которым вполне мож­но пренебречь, и ссылается при этом на общую всем людям необыкновенную быстроту мысли.)

– ...Ведь есть изречение Блаженного, государь: «До того, монахи, мысль меняется быстро, что и сравнить трудно».

– Почтенный Нагасена, если бы все мысли, протекшие за время, пока щелкнешь пальцами, сделались бы вещественными, то какая бы тогда куча вышла [342]?

– Если положить, что одно зерно риса – это одно измене­ние мысли, государь, то за время, пока щелкнешь пальцами, набралось бы сто повозок риса, считая полповозки равной семи корытам и двум адхакам [343]. (По-видимому, опять лакуна. Нагасена продолжает:) Мысль же бывает семи уровней [344].

Во-первых, государь, те, кому присущи страсть, ненависть, заблужде­ние, аффекты, не освоившие тело [345], не освоившие нравствен­ность, не освоившие мысль, не освоившие мудрость – их мысль возникает с трудом и разворачивается медленно, ибо мысль ими не освоена.

Представь, государь, что волокут срубленный бамбук – весь в листьях, разросшийся, с большой кроной, оплетённый-переплетенный кругом молодыми побегами, увитый сетью ветвей; подается он медленно, государь, только с трудом. Вот точно так же, государь, мысль тех, кому присущи страсти, ненависть, заблуждение, аффекты, кто не освоил тело, не осво­ил нравственность, не освоил мысль, не освоил мудрость,– их мысль возникает с трудом и разворачивается медленно, так как они оплетены-переплетены кругом аффектами. Такова мысль первого уровня.

Далее по порядку следует мысль второго уровня. Вот те, государь, что обрели слух и не съедут вниз [346], усвоили воззре­ние [347], вняли проповеди Учителя. Их мысль в трех отношениях легко возникает и легко разворачивается, а на высших уровнях возникает с трудом и разворачивается медленно, ибо в трех отношениях их мысль вполне очищенна, а выше аффекты у них еще не исчезли.

Представь, государь, что волокут срубленный бамбук, снизу до высоты третьего узла очищенный от побегов, а выше увитый сетью ветвей; пока протаскивают нижнюю часть до третьего узла, он легко подается, а выше – с трудом, ибо внизу он вполне очищен, а выше увит сетью ветвей. Вот точно так же, государь, мысль тех, что обрели слух и не съедут вниз, усвоили воззрение, вняли проповеди Учителя,– их мысль в трех отношениях легко возникает и легко разворачивается, а на высших уровнях возникает с трудом и разворачивается мед­ленно, ибо в трех отношениях их мысль вполне очищенна, а вы­ше аффекты у них еще не исчезли. Такова мысль второго уровня.

Далее по порядку следует мысль третьего уровня. Это те, государь, кто вернется еще раз, чьи страсть, ненависть и за­блуждение истончились. Их мысль в пяти отношениях легко возникает и легко разворачивается, а на высших уровнях воз­никает с трудом и разворачивается медленно, ибо в пяти от­ношениях их мысль вполне очищенна, а выше аффекты еще не исчезли.

Представь, государь, что волокут срубленный бам­бук, снизу до высоты пятого узла очищенный от побегов, а выше увитый сетью ветвей; пока протаскивают нижнюю часть до пятого узла, то он легко подается, а выше – с трудом, ибо снизу он вполне очищен, а выше увит сетью ветвей. Вот точно так же, государь, мысль тех, кто вернется еще раз, чьи страсть, ненависть и заблуждение истончились,– их мысль в пяти отно­шениях легко возникает и легко разворачивается, а на высших уровнях возникает с трудом и разворачивается медленно, ибо в пяти отношениях их мысль вполне очищенна, а выше аффекты еще не исчезли. Такова мысль третьего уровня.

Далее по порядку следует мысль четвертого уровня. Это, государь, безвозвратные, кто преодолел пять начальных помех. Их мысль в десяти отношениях легко возникает и легко раз­ворачивается, а на высших уровнях возникает с трудом и разво­рачивается медленно, ибо в десяти отношениях их мысль впол­не очищенна, а выше аффекты еще не исчезли.

Представь, го­сударь, что волокут срубленный бамбук, снизу до высоты десятого узла очищенный от побегов, а выше увитый сетью ветвей; пока протаскивают нижнюю часть до десятого узла, то он легко подается, а выше – с трудом, ибо снизу он вполне очищен, а выше увит сетью ветвей. Вот точно так же, государь, мысль безвозвратных, кто преодолел пять начальных помех, в десяти отношениях легко возникает и легко разворачивается, а на высших уровнях возникает с трудом и разворачивается медленно, ибо в десяти отношениях их мысль вполне очищенна, а выше аффекты еще не исчезли. Такова мысль четвертого уровня.

Далее по порядку следует мысль пятого уровня. Это, госу­дарь, святые, что сбросили путы, отмыли грязь, извергли аф­фекты, достигли искомого, свершили должное, сняли ношу, осуществили цель, преодолели привязанность к бытию, обрели толкующие знания, вполне очистились на уровне слушателей. Их мысль в пределах, доступных слушателям, легко возникает и легко разворачивается, но на уровнях просветленных-для-самих-себя возникает с трудом и разворачивается медленно, ибо в пределах, доступных слушателям, их мысль вполне очищен­на, а в пределах просветленных-для-самих-себя не вполне очищенна.

Представь, государь, что волокут срубленный бамбук, снизу доверху очищенный от побегов,– он легко подается, без труда, ибо он снизу доверху вполне очищен и ни за что не цепляется. Вот точно так же, государь, мысль святых, что сбросили путы, отмыли грязь, извергли аффекты, достигли ис­комого, свершили должное, сняли ношу, осуществили цель, преодолели привязанность к бытию, обрели толкующие зна­ния, вполне очистились на уровне слушателей,– их мысль в пределах, доступных слушателям, легко возникает и легко разворачивается, но на уровнях просветленных-для-самих-себя возникает с трудом и разворачивается медленно, ибо в преде­лах, доступных слушателям, их мысль вполне очищенна, а в пределах просветленных-для-самих-себя не вполне очищенна. Такова мысль пятого уровня.

Далее по порядку следует мысль шестого уровня. Это, го­сударь, просветленные-для-самих-себя, самобытные, без учите­ля, бредущие в одиночестве, как носорог со своим рогом. Их мысль в своих пределах вполне очищенна и незапятнанна. В сво­их пределах их мысль легко возникает и легко разворачивает­ся, но на уровнях всеведущих просветленных возникает с тру­дом и разворачивается медленно, ибо в своих пределах их мысль вполне очищенна, а пределы всеведущих будд велики для них.

Представь, государь, что некто привык без всякой опас­ки, днем ли, ночью ли, переправляться через местную речку, и увидел потом этот человек великий океан, глубокий, необъят­ный, бездонный, безбрежный, и убоялся, и усомнился, и не осмелился переправиться. Ведь у себя ему все знакомо, а вели­кий океан и впрямь велик. Вот точно так же, государь, мысль просветленных-для-самих-себя, самобытных, без учителя, бре­дущих в одиночестве, как носорог со своим рогом, чья мысль в своих пределах вполне очищенна и незапятнанна,– их мысль в своих пределах легко возникает и легко разворачивается, но на уровнях всеведущих просветленных возникает с трудом и разворачивается медленно, ибо в своих пределах их мысль впол­не очищенна, а пределы всеведущих будд велики для них. Такова мысль шестого уровня [348].

Далее по порядку следует мысль седьмого уровня; вот, го­сударь, истинновсепросветленные, всеведущие, десятисильные, четырежды уверенные, обладатели восемнадцати свойств про­светленных, бесконечно-победные, беспрепятственные в знании. Их мысль везде легко возникает и легко разворачивается, ибо их мысль везде вполне очищенна. Представь, государь: вот в тонкий лоскут льняной, или хлопчатой, или шерстяной ткани с силой пускают стрелу – не кривую, не гнутую, без сучка без задоринки, с железным наконечником – без ржавчины, отчищен­ным и остро отточенным. Скажи, завязнет ли, застрянет ли в ткани стрела?

– Нет, почтенный. Лоскут же тонок, а стрела отточена и выпущена с силой.

– Вот точно так же, государь, мысль истинновсепросветленных, всеведущих, десятисильных, четырежды уверенных, обла­дателей восемнадцати свойств просветленных, бесконечно-по­бедных, беспрепятственных в знании – их мысль всюду легко возникает и легко разворачивается, ибо она всюду вполне очищенна. Такова мысль седьмого уровня, И эта мысль всеведу­щих просветленных, государь, в бессчетное число раз превосхо­дит мысль прочих шести уровней чистотою и легкостью, и так как мысль Блаженного вполне чиста и легка, то Блаженный яв­ляет двойное чудо [349], государь. По двойному чуду и распозна­ют, что мысль просветленных, блаженных разворачивается столь Легко. Больше здесь никаких доводов быть не может. И эти чудеса мысли всеведущих просветленных, государь, не требуют ни счета, ни вычисления, ни нескольких мгновений, ни даже ча­сти того [350]; всеведущее знание Блаженного, государь, связано только с исследованием; исследовав, он узнает все что угодно.

Представь, государь, что человек переложил вещь из одной ру­ки в другую, или закричал, разинув рот, или проглотил кусок, или открыл и закрыл глаза, или закрыл и открыл их, или со­гнутую руку разогнул, или разогнутую руку согнул – это и то долго, государь! Проще для Блаженного всеведущее знание, проще ему исследование; а исследовав, он узнает все что угодно. Не называют просветленных, блаженных невсеведущими только из-за того, что их знание достигается исследованием.

– Но ведь и исследование, почтенный Нагасена, это тоже поиски. Поясни мне это, пожалуйста.

– Представь себе, государь, зажиточного, состоятельного, богатого хозяина, у кого много золота, серебра и прочего име­ния, кладовая заполнена рисом муссонных и поливных сортов [351], ячменем, полбой, кунжутом, горохом, фасолью, злаками и бо­бовыми, топленым маслом, сливочным, растительным, молоком, простоквашей, медом, патокой, тростниковым сиропом; у кого в достатке котлов, горшков, кринок, сковородок и прочей посу­ды; и вот приходит к этому хозяину гость, которого следует угостить и который сам рассчитывает на угощение; а в доме, как оказывается, никакой готовой еды нет, и приходится тут отсыпать зерна из мешка и стряпать. Скажи, государь, неуже­ли этот хозяин беден, нищ – и только оттого, что у него в не­урочное время не нашлось в доме еды?

– Нет, почтенный. В неурочное время даже в доме миродержца может не оказаться еды, а о вайшье и говорить нечего.

– Вот точно так же, государь, всеведущее знание Татхага­ты связано только с исследованием; исследовав, он узнаёт все что угодно. Или представь себе, государь, плодовое дерево, все согнувшееся и пригнувшееся к земле под тяжестью плодов; только вот еще ни одного плода с него не упало. Скажи, госу­дарь, неужели лишь оттого, что дереву этому недостает упав­ших плодов, оно уже неплодоносно?

– Нет, почтенный. Плодам с этого дерева остается только упасть; когда упадут, можно будет любой взять.

– Вот точно так же, государь, всеведущее знание Татхагаты связано только с исследованием; исследовав, он узнаёт всё что угодно.

– Почтенный Нагасена, непременно ли Просветлённый, исследовав, узнаёт все что угодно?

– Да, государь; исследовав, Блаженный непременно узнаёт все что угодно. Как миродержец: стоит ему вспомнить о драгоценном колесе: «Пусть-де прикатится ко мне драгоценное коле­со», так оно тут же и прикатится; вот точно так же и Татхагата, государь: исследовав, он непременно узнаёт все что угодно.

– Весомые доводы, почтенный Нагасена. Да, Просветлён­ный всеведущ. Мы признаём, что Просветлённый всеведущ [352].

Вопрос 3 (3)

Почтенный Нагасена, кто свершил постриг Девадатты?

– Было шестеро отпрысков кшатрийских родов, государь: Бхадрия, Анируддха, Ананда, Бхригу, Кимбила и Девадатта; а седьмой был цирюльник Упалий. Все они оставили мирскую жизнь и ушли за Блаженным, когда он, Учитель, отрада рода шакьев, достиг всепросветления. Блаженный и совершил их постриг [353].

– Приняв постриг, Девадатта расколол общину, не так ли, почтенный?

– Да, государь, приняв постриг, Девадатта расколол общи­ну. Не мирянин же общину раскалывает, и не монахиня, не ученица, не послушник и не послушница. Лишь правоспособ­ный монах, живущий в той же общине, находящийся в той же ограде [354], раскалывает общину.

– А к чему приводит раскольника общины это его деяние?

– Он на целую кальпу отправляется в кромешную, го­сударь.

– Почтенный Нагасена, знал ли Просветленный, что Дева­датта, получив постриг, расколет общину и, расколов общину, целую кальпу будет гореть в кромешной?

– Да, государь, Татхагата знал, что Девадатта, приняв по­стриг, расколет общину и, расколов общину, целую кальпу бу­дет гореть в кромешной.

– Если, почтенный Нагасена, Просветленный знал, что Де­вадатта, приняв постриг, расколет общину и, расколов общину, целую кальпу будет гореть в кромешной, то ложны слова, что Просветленный сострадателен, что жалеет живых, желает им блага, никому не причиняет зла и всем делает добро. Если же он совершил постриг Девадатты, о том не зная, то он не всеве­дущ. Вот еще вопрос обоюдоострый. Расчеши этот большой кол­тун, пресеки чуждые наветы. Трудно найти будет в будущем монаха с мощным разумом, твоему подобным. Яви свою мощь теперь же.

– Блаженный равно сострадателен и всеведущ, государь. Сострадательно взирая на участь Девадатты всеведущим зна­нием, Блаженный увидел, как тот, громоздя одно злодейство на другое, миллионы миллионов кальп странствует из кромеш­ной в кромешную, из преисподней в преисподнюю. И Блаженный познал своим всеведущим знанием: «Если этот человек примет постриг под моим началом, то безгранично длящемуся его неблагому деянию положен будет предел. Он испытает лишь ограниченное страдание из-за прежних своих деяний. Не приняв же пострига, этот никчемный человек нагромоздит еще зло­действ на целую кальпу». Вот так, из сострадания, он совершил постриг Девадатты.

– Значит, почтенный Нагасена, нанеся рану, Просветленный умащает ее маслом, столкнув в пропасть, протягивает руку, убив, возвращает жизнь, причинив сначала страдание, приносит потом счастье?

– Если ранит живых Татхагата – то на благо им, если в пропасть живых толкает – то на благо им, если убивает жи­вых – то на благо им, государь. И рану нанося, государь, Татхагата делает живым добро, и убивая, делает живым добро. Как родители, государь, и ранив, и столкнув детей, делают им только добро, точно так же и Татхагата, государь: и рану нано­ся, делает живым добро, и в пропасть толкая, делает живым добро, и убивая, делает живым добро. Всегда и всем живым делает он добро, так чтобы достоинства [355] их возрастали [356].

Если бы Девадатта не принял пострига, государь, и остался бы мирянином, он совершил бы много греховных деяний, влекущих в кромешную; он исстрадался бы, странствуя миллионы мил­лионов кальп из кромешной в кромешную, из преисподней в преисподнюю. Но Блаженный знал, государь: «Если Девадатта примет постриг под моим началом, то страданию его положен будет предел». Вот так, сострадая, он облегчил его тяжкие страдания.

Представь, государь, что некий человек, влиятель­ный благодаря своему богатству, известности, славе, родне, ис­пользует влияние и большие возможности, которыми располага­ет, и добивается для своего родича или друга облегчения тяжко­го наказания, наложенного на того царем. Вот точно так же, государь, совершив постриг Девадатты, которому предстояло бы страдать миллионы миллионов кальп, Блаженный облегчил его тяжкие страдания мощью и могуществом своей добродетели, сосредоточения, мудрости и освобожденности.

Или представь, государь, что опытный врач-исцелитель облегчает сильнодейст­вующим средством страдание от тяжелой болезни. Вот точно так же, государь, Блаженный, зная должный способ, совершил постриг Девадатты, которому предстояло страдать миллионы миллионов кальп, и облегчил его тяжкие страдания сильнодей­ствующим средством Учения, подкрепленного состраданием. Облегчив многострадальному Девадатте его страдания, неуже­ли стал в чем-то повинен Блаженный?

– Нет за ним вины, почтенный, ни на горчичное зерно.

– Таково разъяснение, государь, почему Блаженный совер­шил постриг Девадатты. Я думаю, его стоит принять.

Далее, еще разъяснение слушай, государь, почему Блаженный совер­шил постриг Девадатты. Представь, государь: поймали лютого разбойника и привели его к дарю: «Вот, владыка, лютый раз­бойник. Приговаривай его к чему хочешь». А царь и говорит: «Ведите-ка вы, любезные, этого разбойника за городские стены на лобное место и рубите ему голову».– «Слушаемся, влады­ка»,– повинуются те, выводят его из города и тащат к лобному месту. И видит тут его некий человек, богатый, состоятельный, что у царя в чести и почете, чей голос весом, чьи возможности велики, и проникается он состраданием к разбойнику и говорит слугам: «Полно, голову-то уж зачем рубить? Отсеките ему кисти и ступни, да в живых оставьте, а уж я замолвлю слово перед царем». Послушаются слуги этого знатного человека, от­секут разбойнику кисти и ступни и оставят его в живых. Ска­жи, государь: такой поступок – благодеяние для разбойника или нет?

– Да он же спас жизнь разбойнику, почтенный! Спасти жизнь – разве этого мало?

– А не повинен ли этот человек в том, что больно было разбойнику, когда ему рубили кисти и ступни?

– Тяжко и больно разбойнику было вследствие того, что он совершил прежде сам, а спаситель его в этом никак не повинен.

– Вот точно так же, государь, Блаженный совершил по­стриг Девадатты из сострадания, ибо знал: «Если Девадатта примет постриг под моим началом, то страданию его положен будет предел». И в самом деле, государь, страданию Девадатты был положен предел. Уже будучи при смерти, Девадатта ис­кал в Блаженном прибежища:

«К нему, всех восьмерых превосходящему,

К богу богов, к мужей укротителю,

К всевидящему, к стократ достойному,

К Будде с надеждой припадаю» [357].

Когда Девадатта раскалывал общину, государь, прошла одна шестая часть кальпы. Пять шестых частей кальпы он бу­дет прожариваться в аду, а затем станет просветленным-для-самого-себя под именем Аттхиссара [358]. Скажи, государь, такой поступок Блаженного – благодеяние для Девадатты или нет?

– Да ведь Татхагата все для Девадатты сделал, почтен­ный! Сделать человека просветленным-для-самого-себя – разве этого мало?

– А не повинен ли Блаженный в чем-либо из-за того, что больно и тяжко Девадатте, расколов общину, находиться в кро­мешной?

– Нет, почтенный. Девадатта горит в кромешной вследст­вие того, что совершил сам, а Учитель положил его страданию предел и ни в чем не повинен.

– Таково, государь, еще одно разъяснение, почему Бла­женный совершил постриг Девадатты. Я думаю, его стоит при­нять. Далее, государь, слушай еще разъяснение, почему Бла­женный совершил постриг Девадатты.

Представь, государь, что опытный врач-исцелитель берется лечить застарелую, изъязв­ленную рану, разболевшуюся из-за нарушения ветров, и желчи, и слизи, и всех их вместе, и перемены погоды, и неправильного образа жизни, и внешнего повреждения [359], зловонно смердящую трупной гнилью, нарвавшую, полную гноя и сукровицы, да еще с обломком стрелы, застрявшим внутри. Чтобы созрел нарыв, он смазывает поверхность раны жгучим, острым, едким, разъе­дающим лекарством. Когда нарыв созреет и рана размягчится, он иссекает ее ножом, прижигает раскаленным щупом, а после прижигания накладывает повязку с ляписом [360] и смазывает лекарством, чтобы рана зарубцевалась и больной поправился.

Скажи, государь, с не доброй разве мыслью этот врач-исцели­тель смазывает рану лекарством, иссекает ножом, прижигает щупом, накладывает повязку с ляписом?

– Нет, почтенный. Все это он делает с доброй мыслью, стараясь вылечить больного.

– А не повинен ли этот врач-исцелитель в чем-либо из-за того, что лекарства и лечение для больного болезненны?

– Врач-исцелитель делает все это с доброй мыслью, ста­раясь вылечить больного, почтенный. Как может быть он в чем-то повинен? Такому врачу, почтенный, небеса предуготованы.

– Вот точно так же, государь, Блаженный совершил постриг Девадатты из сострадания, чтобы избавить его от стра­дания. Далее, государь, слушай еще разъяснение, почему Бла­женный совершил постриг Девадатты. Представь, государь, что человеку впилась в тело колючка [361]. Желая добра ему, стараясь его вылечить, кто-то другой делает вокруг занозы надрезы ост­рой колючкой или концом ножа, и заноза вместе со струйкой крови выходит. Что же, государь, зла он ему желал, вытаски­вая занозу?

– Нет, почтенный. Вытаскивая колючку, этот человек, же­лает ему добра, старается его вылечить. Не вытащи он зано­зу, тот бы из-за этой занозы умер, почтенный, или болел бы до самой смерти.

– Вот точно так же, государь, Блаженный совершил пост­риг Девадатты из сострадания, чтобы избавить его от страда­ния. Если бы Блаженный не совершил пострига Девадатты, Девадатта бы миллионы миллионов кальп, из рождения в рож­дение жарился бы в аду [362].

– Да, почтенный Нагасена. По течению плывшего Девадатту Блаженный против течения направил, по бездорожью бред­шего Девадатту на дорогу вывел, в пропасть падавшему Девадатте опору подставил, криво шедшего Девадатту прямо поставил. И никто, почтенный Нагасена, кроме человека с мощ­ным разумом, подобным твоему, не смог бы указать этих причин и доводов.

Вопрос 4 (4)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «От таких восьми причин, восьми оснований, о монахи, может про­изойти великое землетрясение» [363]. Это окончательное слово, непреложное слово, недвусмысленное слово; ни по какой девя­той причине великое землетрясение произойти не может. Если бы, почтенный Нагасена, великое землетрясение могло про­изойти по какой-то девятой причине, то Блаженный упомянул бы и эту причину. Раз Блаженный ничего более не назвал, то это и значит, что ни по какой девятой причине великое земле­трясение произойти не может. Но вот находится и девятая при­чина произойти великому землетрясению: когда царь Вессантара совершал великие даяния, земная твердь сотряслась семь раз. Если, почтенный Нагасена, «от восьми причин, восьми ос­нований может произойти великое землетрясение», то ложны слова, будто, когда царь Вессантара совершал великие даяния, земная твердь сотряслась семь раз. Если, когда царь Вессанта­ра совершал великие даяния, земная твердь сотряслась семь раз, то тогда ложны слова: «От восьми причин, восьми основа­ний может произойти великое землетрясение».

Вот еще вопрос обоюдоострый, тонкий, закрученный, темный, глубокий. Тебе он поставлен. Только человек с мощным разумом, подобным твоему, и не уступающий тебе мудростью, способен разрешить его.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «От таких восьми причин, восьми оснований, о монахи, может произойти великое землетрясение». Когда же царь Вессантара совершал великие даяния, то земная твердь сотряслась семь раз. Но это случилось однажды, не в срок [364], помимо восьми причин, а потому среди восьми причин и не перечислено. Скажем, государь, на­считывают, как известно, три рода облаков: осенние, зимние и муссонные [365]. Если из какого-то другого облака пойдет дождь, то такое облако к признанным облакам не причисляют, оно считается облаком «не в свой срок». Вот точно так же, госу­дарь, хотя действительно, когда царь Вессантара совершал ве­ликие даяния, земная твердь сотряслась семь раз, но это слу­чилось однажды, не в срок, помимо восьми причин, а потому среди восьми причин и не перечислено.

Или, скажем, государь, в Гималайских горах берет начало пятьсот рек; но если пере­числяют реки, то из этих пятисот, государь, упоминаются лишь десять, а именно Ганга, Ямуна, Ачиравати, Сараю, Махи, Инд, Сарасвати, Ветравати, Витаста и Чандрабхага [366]. Прочие же реки при перечислении рек не упоминаются, ибо вода в этих реках бывает не постоянно. Вот точно так же, государь, хотя действительно, когда царь Вессантара совершал великие дая­ния, земная твердь сотряслась семь раз, но это случилось однажды, не в срок, помимо восьми причин, а потому среди восьми причин и не перечислено.

Или, скажем, государь, у ца­ря бывает и по сто и по двести советников, однако если пере­числяют советников, то упоминают из них только шестерых, а именно полководца, придворного жреца, судью, казначея, хра­нителя зонта и хранителя меча. Лишь эти советники упомина­ются, ибо они связаны с царским достоинством. Прочих же не упоминают, считается, что это и есть все советники.

Вот точно так же, государь, хотя действительно, когда царь Вессантара совершал великие даяния, земная твердь сотряслась семь раз, но это случилось однажды, не в срок, помимо восьми причин, а потому среди восьми причин и не перечислено. Известны ли те, государь, кто, обретя некогда заслуги перед Учением Побе­дителя, еще при жизни счастливо вкусили плоды своего деяния, чья слава вознеслась среди богов и людей?

– Да, почтенный, известны те, кто, некогда обретя заслуги перед учением Победителя, еще при жизни счастливо вкусили плоды своего деяния, чья слава вознеслась среди богов и лю­дей. Таких людей было семь.

– Кто же они, государь?

– Цветочник Суманас, брахман Экашатака, мирянка Суприя, наемный слуга Пурна, царица Маллика, царица – мать Гопалы, рабыня Пурна [367] – вот семеро тех, почтенный, кто еще при жизни счастливо вкусили плоды своего деяния, чья слава вознеслась среди богов и людей.

– А известны ли, кроме них, те, что некогда в земном, че­ловеческом теле вознеслись в обитель Тридцати Трех?

– Да, почтенный, известны.

– Кто же они, государь?

– Музыкант Гуттила, царь Ними, царь Садхина и царь Мандхатар. О них четырех известно, что они в земном, человече­ском теле вознеслись в обитель Тридцати Трех [368]. Ведь и о доб­рых и о злых деяниях очень долго помнится.

– Но случалось ли тебе, государь, слышать, чтобы в бы­лые ли времена или в нынешние времена, когда имярек та­кой-то совершал даяние, содрогнулась единожды, или дважды, или трижды земная твердь?

– Нет, почтенный.

– Вот и мне, государь, не случалось слышать, чтобы, когда какой-то имярек совершал даяние, земная твердь единожды, или дважды, или трижды содрогнулась, если не считать лучше­го даяния Вессантары, льва из царей. А ведь я, государь, све­дущ в сутрах, понимаю их, учен, образован, способен к учению, был прилежен, настойчив, внимал учителю. От прошлого до нынешнего Просветленного, с времен Блаженного Кашьяпы до времен Блаженного Шакьямуни прошли многие миллионы лет, однако не слышал я, чтобы, когда какой-то имярек совершал даяние, земная твердь единожды, или дважды, или трижды со­дрогнулась.

Нет, государь, обычной решимости, обычной добле­сти не поколебать земную твердь. Но если, государь, ее отяго­тило бремя совершенств, если действие, проникнутое чистотой, отяготило земную твердь бременем своих совершенств, то их она не в силах удержать – содрогнется, сотрясется, поколеблет­ся. Как у воза, государь, если перегрузить его поклажей, ступицы и ободья сломаются, оси полопаются, вот точно так же, го­сударь, если действие, проникнутое чистотой, отяготило земную твердь бременем своих совершенств, то их она не в силах удер­жать – содрогнется, сотрясется, поколеблется.

Или как грозо­вые тучи, государь, что несутся в ненастном небе, отягощенные поднявшейся в воздух влагой; разрываемые на части порывами ветра, они громыхают, рокочут, ревут; вот точно так же, госу­дарь, когда великая, возвышенная, безмерная щедрость царя Вессантары отяготила земную твердь, то земля не смогла ее выдержать – содрогнулась, сотряслась, поколебалась. Ведь не страстью, государь, была мысль царя Вессантары движима, не враждебностью движима, не гордостью движима, не лжемудрием движима, не аффектами движима, не мечтаниями движима, не отвращением движима, но мощно была движима даянием: «О, пусть те нуждающиеся, что еще не пришли ко мне, придут ко мне; пусть те нуждающиеся, что пришли ко мне, получат то, что им желанно, пусть будут они удовлетворены». Так постоян­но, непрестанно его помыслы устремлялись к даянию.

К десяти добродетелям, государь, постоянно, непрестанно устремлялись помыслы царя Вессантары: даянию, спокойствию, терпению, сдержанности, самообузданию, самоутеснению, безгневию, невреждению, правдивости, чистоте [369]. Царь Вессантара, государь, отринул стремление к обладанию, крайне ослабил стремление к бытию [370], он принял на себя труды из стремления к истинному деланию. Царь Вессантара, государь, отринул попечение о са­мом себе, он принял на себя труды, печась о других: «Пусть бу­дут живые в добром согласии, здравы, богаты, пусть живут долго!» Этим были мощно движимы его помыслы.

И когда царь Вессантара совершал свои даяния, он делал это не ради дости­жения процветания, не ради богатства, не ради ответного да­ра, не из тщеславия, не ради долголетия, не ради родовитости, не ради счастья, не ради силы, не ради чести, не ради сына, не ради дочери, но ради всеведущего знания, ради обретения драгоценности всеведущего знания совершил он столь безмер­ные, неизмеримые, несравненные, превосходнейшие даяния. И, обретя всеведущее знание, он изрек такие стихи:

«О своем сыне Джалии, о дочери Кришнаджине,

О Мадрии-царице, супруге моей верной,

Я не печалился, их отдавая в рабство:

Я это совершил, взыскуя просветленья» [371].

Царь Вессантара гнев побеждал безгневием, недоброе по­беждал добрым, скупость побеждал щедростью, лжеца побеж­дал истиной; все зло, государь, он побеждал добром [372].

Вот, на дхарму уповая, дхарму ставя превыше всего, он совершает даяние и в своем даянии являет безмерную силу решимости. Взметнулся великий круг ветров подземных [373]; раз за разом вихрь за вихрем подымается; гнутся деревья, теряя листву, выпрямляются, вновь склоняются; гряды туч грозовых небосвод застилают; мглу наволакивая, веют ветры свирепые; вдавились небеса; с устрашающим завыванием, с оглушитель­ным свистом внезапным ветры неистово дуют; вот взбунтовались ветры – и море разыгралось; разыгралось море – черепахи и рыбы пугаются; валы вереницей вздымаются; зыбью море по­дернулось, все сильнее клокочет; гребни волн устрашающе рас­сыпаются; изо всех берегов выходит океан в венце прибрежной пены; вспять, к истокам, текут ручьи и потоки; асуры, гаруды, якши, наги [374] дрожат, трепещут: «Как! Что! Неужели море идет на нас!»; ищут пути-дороги, страхом объятые; взволновалось, помутилось лоно вод; твердь земная с горами и долами содро­гается; скалистая вершина горы Меру качается, кренится; безумеют змеи, мангусты, кошки, шакалы, кабаны, лани, пернатые; верещат тщедушные якши, хохочут дюжие якши, а твердь зем­ная сотрясается.

Представь, государь, что в огромный котел доверху налили воды, всыпали риса и поставили его на огонь. Сначала на огне котел нагреется, от нагретого котла вода нагреется, от нагре­той воды зерно нагреется. Когда нагреется зерно, отвар заки­пит, забурлит, появятся пузыри, у стенок образуется пена. И вот так же, государь, что трудно отринуть людям, то отри­нул в даянии царь Вессантара, и самой природы его, отринув­шего то, что трудно отринуть, великие подземные ветры выдер­жать не смогли – и заметались. А как заметались великие вет­ры, то взволновались воды; как взволновались воды, сотряслась земная твердь. И тогда от великого его даяния, от безмер­ной мощи его решимости три стихии были как бы единодушны: великие ветры, воды и земля [375]. Не было миру явлено чудес в даянии, государь, подобных чудесам в великом даянии царя Вессантары. Вот, государь, много разных самоцветов известно в мире: изумруд, сапфир, «сгусток сияния», «кошачий глаз», «цветок льна», «цветок алой акации», чарующий камень, солнечный камень, лунный камень, алмаз, болеисцеляющий ка­мень, топаз, рубин, коралл [376], но самоцвет миродержца превос­ходит их все и признан первейшим. Самоцвет миродержца, го­сударь, вокруг на йоджану светится. Вот точно так же, госу­дарь, разное даяние бывает на свете, пусть даже высшее, бес­примерное даяние, но великое даяние царя Вессантары любое превосходит и признано первейшим. И лишь когда царь Вес­сантара совершал великое даяние, земная твердь сотряслась семь раз [377].

Необычайно это у просветленных, чудесно это у просвет­ленных, почтенный Нагасена! Обладая подобной стойкостью, подобной мыслью, подобной решимостью, подобной целью, еще бодхисаттвой Татхагата был несравненен среди людей. Ты от­крыл мне устремленность бодхисаттв, почтенный Нагасена, еще раз объяснил, какова запредельность победителей, показал мне, что Татхагата, следуя своим путем, превосходит всех богов и людей. Отлично, почтенный Нагасена! Прославлено Учение Победителя, воссияла запредельность Победителя, разрублен узел речей проповедников, расколот горшок чужих наветов, вышло наружу бывшее в глубинах, прорежена чащоба; поисти­не обрели уверенность сыны Победителя! Да, это так, о лучший из лучших наставников. Мы с этим согласны.

Вопрос 5 (5)

Почтенный Нагасена, вы утверждаете, что шибийский царь отдал свои глаза просившему и ослеп, но потом обрел дивное зрение [378]. Эти слова неприемлемы, несообразны, уязви­мы. В сутре сказано: «Если вещественная причина уничтожена, если нет вещественной причины, нет места, то дивное зрение не возникает» [379]. Если, почтенный Нагасена, шибийский царь отдал свои глаза просившему, то ложны слова, будто он потом обрел дивное зрение. Если он обрел дивное зрение, то ложны слова, будто шибийский царь отдал свои глаза просившему. Вот еще вопрос обоюдоострый, узла завязаннее, язвы язвительнее, чащобы непролазнее. Тебе он поставлен. Соизволь же уничто­жить недоумение, опровергнуть утверждения чужих.

– Верно, что шибийский царь отдал свои глаза просившему; не сомневайся в этом, государь. Верно также, что потом он обрел дивное зрение; и в этом не сомневайся.

– Стало быть, почтенный Нагасена, если и уничтожена ве­щественная причина, если нет вещественной причины, нет места, то дивное зрение все же может возникнуть?

– Нет, государь.

– Что же здесь действует, почтенный? Если вещественная причина уничтожена, если нет вещественной причины, нет места, то как тогда возникает дивное зрение? Вразуми меня, приведи мне довод.

– Скажи, государь, есть ли на свете правда, силою которой изрекающие правду вершат заклятие [380]?

– Да, почтенный, есть на свете правда. Силою правды, почтенный Нагасена, изрекающие правду вершат заклятие: дождь вызывают, пожар тушат, яд обезвреживают [381], многое и другое делают, что им нужно.

– Тогда все сходится, все последовательно, государь. Си­лою правды обрел шибийский царь дивное зрение. Силою прав­ды, государь, дивное зрение порождается и без телесного ме­ста. Сама правда оказывается тогда тем местом, на котором возникает дивное зрение. Например, государь, произносят сиддхи заклятие и приговаривают: «Пусть большая туча появится и дождь прольется». И стоит им промолвить это заклятие, как и вправду из большой тучи льется дождь [382]. Скажи, государь, в воздухе ли тогда находится причина того, что из большой ту­чи дождь полился?

– Нет, почтенный, сама правда оказывается тогда причи­ной, благодаря которой из большой тучи полился дождь.

– Вот точно так же, государь, и здесь естественной причи­ны нет. Сама правда оказывается здесь тем местом, на котором возникает дивное зрение. Или, например, государь, произносят сиддхи заклятие и приговаривают: «Эта палящая, полыхающая огненная стена пожара не отступит». И стоит им промолвить это заклятие, как в тот же миг палящая, полыхающая огнен­ная стена пожара отступает [383]. Скажи, государь, в этой ли палящей, полыхающей огненной стене пожара находится тогда причина того, что она отступает?

Нет, почтенный, сама правда оказывается здесь причи­ной, благодаря которой эта палящая, полыхающая огненная стена пожара в тот же миг отступает.

– Вот точно так же, государь, и здесь естественной причи­ны нет. Сама правда оказывается здесь тем самым местом, на котором возникает дивное зрение. Или, например, государь, произносят сиддхи заклятие и приговаривают: «Смертельный яд да обратится в противоядие». И стоит им промолвить это заклятие, как в тот же миг смертельный яд обращается в про­тивоядие [384]. Скажи, государь, в смертельном ли яде находится тогда причина того, что он в тот же миг обращается в проти­воядие?

– Нет, почтенный, сама правда оказывается тогда причиною, благодаря которой обезвреживается смертельный яд.

– Вот точно так же, государь, без всякой естественной причины сама правда оказывается здесь тем местом, на котором возникает дивное зрение. Да и четыре арийские истины, госу­дарь, не на каком-либо ином месте, иной основе постигаются. Правда и есть то место, та основа, на которой постигаются четыре арийские истины [385].

В китайских пределах, государь, живет царь китайцев. Же­лая принести жертву посреди океана, он каждые четыре меся­ца клянется правдою, а затем на йоджану заезжает в океан на запряженной львами колеснице. Огромная толща воды рас­ступается перед его колесницей, а когда он возвращается, вновь смыкается за ним. Скажи, государь, может ли какая-нибудь ес­тественная сила заставить океан расступиться, будь она хоть силою всего мира людей и богов?

Да ведь даже воду в крохотном пруду, почтенный, ника­кая естественная сила, будь она хоть силою всего мира людей и богов, заставить расступиться не может. Что уж говорить об океанских водах!

Вот и этот пример, государь, убеждает в силе правды. Нет ничего недостижимого для правды.

Некогда в граде Паталипутре, когда Ашока, царь во дхарме, стоял в окружении горожан, крестьян, советников, телохраните­лей, вельмож и взирал на переполненный полой водою, вздув­шийся вровень с берегами многоводный поток Ганги-реки, простирающейся на пятьсот йоджан в длину и на целую йоджану в ширину, он сказал советникам: «Возьмется ли кто, любезные, повернуть вспять течение великой Ганги?» – «Трудно, влады­ка»,– молвили советники. А там же, на берегу Ганги, стояла некая блудница, Биндуматия по имени, и она услыхала эти слова царя: «Возможно ли повернуть вспять великую Гангу?» Она промолвила: «Вот я, из города Паталипутры блудница, своею красотой живущая, худшим из ремесел занимаюсь. Пусть же узрит царь мое заклятие». И она поклялась правдой. Стоило ей поклясться, как в тот же миг на глазах у огромной толпы великая Ганга заклокотала и хлынула вспять. А царь заслышал гул водоворотов, порожденных напором волн на великой Ганге, и, изумленный, пораженный, потрясенный, спросил советников: «Отчего это, любезные, великая Ганга вспять потекла?» – «Блудница Биндуматия, государь, услыхав твои слова, произнес­ла заклятие правдой. От этого заклятия и хлынула Ганга к истокам». Содрогнулся царь в душе и, поспешая как только мог, подошел сам к блуднице и спросил: «Эй, неужели и впрямь это ты, поклявшись правдой, повернула вспять течение Гаи­ти?» – «Я, владыка».– «Да откуда у тебя силы на это? Что за безумец тебе поверит? Какой же силой повернула ты вспять течение Ганги?» – «Силою правды, владыка, повернула я вспять течение великой Ганги»,– промолвила она. Царь мол­вил: «Да ты же плутовка, воровка, срамница, грешница, мо­шенница, распутница, преступница, простаков обирательница, откуда у тебя сила правды возьмется?» – «Я и впрямь такая, государь, да только, хоть я и такая, есть-таки у меня заклятие правдой. Им я, если захочу, весь мир с богами вместе переверну». Царь молвил: «Какое же это заклятие правдой, поведай мне его».– «Кто бы мне ни платил – кшатрий ли, брахман ли, вайшья ли, шудра ли, иной ли кто, всем я равно угождаю, ни кшатрия не отличаю, ни шудрой не гнушаюсь. Я от пристрастия и неприязни свободна [386], кто мне платит, того и ублажаю. Тако­во мое заклятие. Им-то я и повернула вспять течение великой Ганги». Так что, государь, для тех, кто крепок в правде, неисполнимого нет. Итак, государь, шибийский царь и отдал глаза просившему, и дивное зрение обрел, но это – через заклятие. А то, что сказано в сутре: «Если вещественная причина уничто­жена, если нет вещественной причины, нет места, то дивное зрение не возникает»,– так это сказано о зрении, обретаемом йогическим освоением [387], так это и запомни, государь.

– Отлично, почтенный Нагасена! Поистине распутан вопрос, указано опровержение, в порошок стерты наветы. Да, это так, я с этим согласен [388].

Вопрос 6 (6)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «От со­единения трех условий, о монахи, происходит зачатие [389]: мать с отцом соединяются, мать может в ту пору забеременеть, и присутствует гандхарва. От соединения вот этих трех усло­вий, о монахи, и происходит зачатие» [390]. Это окончательное слово, непреложное слово, недвусмысленное слово, вполне ясное слово произнесено во всеуслышание среди богов и людей. Но вот, оказывается, и от соединения двух условий происходит за­чатие: подвижник Дукула потер большим пальцем правой руки подвижнице Парике пуп, когда та могла забеременеть, и от этого прикосновения родился юный Шьяма [391]. Так же и мудрец Матанга большим пальцем правой руки потер брахманской де­вице пуп, когда та могла забеременеть, и от этого прикоснове­ния родился юный брахман Мандавья [392]. Если, почтенный Нага­сена, Блаженный сказал: «От соединения трех условий, о мо­нахи, происходит зачатие», то ложны слова, будто юный Шья­ма и юный брахман Мандавья родились оттого, что их матерям потерли пуп. Если Татхагата сказал, что юный Шьяма и юный брахман Мандавья родились оттого, что их матерям потерли пуп, то ложны слова, будто «от соединения трех условий происходит зачатие». Вот еще вопрос обоюдоострый, глубочайший, изощренный, лишь умнейшим по силам. Тебе он поставлен; пресеки путь сомнениям, подними яркий светоч знания.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «От соединения трех условий, о монахи, происходит зачатие: мать с отцом соединяются, мать может в ту пору забеременеть, и присутству­ет гандхарва». И сказано также, что юный Шьяма и юный брах­ман Мандавья родились оттого, что их матерям потерли пуп.

– Тогда каким доводом, почтенный Нагасена, разрешается этот вопрос? Вразуми меня, приведи этот довод.

– Ты когда-либо слыхал, государь, каким образом появи­лись на свет юный Санкритья и подвижник Ришьяшринга, а еще тхера Кашьяпа-царевич?

– Да, слыхал, почтенный, их рождения знамениты. Две оленихи в пору течки пришли на место, где помочились два подвижника, и выпили их мочи, к которой подмешалось семя. От выпитой ими мочи с семенем родились юный Санкритья и подвижник Ришьяшринга [393].

Как-то тхера Удайин зашел в келью к монахине (своей быв­шей жене в миру), распалился, заглядевшись на детородные части тела монахини, и излил семя в исподнюю одежду. Тут достопочтенный Удайин говорит монахине: «Сходи, сестрица [394], принеси воды, мне исподнее постирать нужно».– «Да что ты, почтенный, я сама постираю». Монахиня могла в ту пору забе­ременеть. Семя она долею взяла себе в рот, а долею капнула им себе на детородные части. От этого появился на свет Кашья­па-царевич [395]. Вот так говорят люди об этом.

– А ты веришь этим речам, государь?

– Да, почтенный, я имею на то твердое основание. На этом основании я и верю, что они появились на свет именно так.

– Какое же это основание, государь?

– Попав во вполне подготовленный к принятию его ил, се­мя быстро прорастает, почтенный.

– Да, государь.

– Вот точно так же, почтенный, монахиня могла в ту пору забеременеть, был «ил» [396], месячное кровотечение уже прекра­тилось, ткани были подготовлены. Захваченное ею семя попало в этот «ил», и она забеременела. На этом основании мы можем допустить, что они появились на свет действительно так.

– Это так, государь, я с этим согласен. Зародыш возни­кает от попадания семени в чрево. Значит, ты соглашаешься, что Кашьяпа-царевич появился на свет именно так?

– Да, почтенный.

– Отлично, государь, часть дела уже сделана. Если ты при­знаешь еще одну разновидность зачатия, то и вовсе со мной согласишься. А как теперь быть с теми двумя оленихами, ко­торые затяжелели, выпив мочи? Веришь ты, что такое зачатие возможно?

– Да, почтенный. Ведь все, что съедено, выпито, сгрызено, слизнуто, – все это притекает к зародышу, собирается там и накапливается. Скажем, почтенный, все водные потоки, сколько их ни есть, все притекают к океану, собираются там и накапли­ваются. Вот точно так же, почтенный Нагасена, все, что съеде­но, выпито, сгрызено, слизнуто,– все это притекает к зародышу, собирается там и накапливается. На этом основании я верю, что зачатие может произойти и от попадания в рот [397].

– Отлично, государь, еще большая часть дела сделана. При питье через рот тоже бывает соединение двух [398]. Ты, значит, согласен, что юный Санкритья, подвижник Ришьяшринга и тхе­ра Кашьяпа-царевич появился на свет именно так?

– Да, почтенный, но здесь было соединение.

– А юный Шьяма и юный брахман Мандавья тоже были зачаты от соединения всех трех условий, так же как в этих случаях. Я расскажу, как это было.

Подвижник Дукула с под­вижницей Парикой жили пустынниками, преданными уедине­нию, взыскуя высшую цель, и пылом своего подвижничества опаляли весь свет вплоть до миров Брахмы. Сам Шакра тогда, глава богов, по утрам и вечерам им прислуживал. Он примечал глубоко сердечное их расположение друг к другу; а в будущем, провидел он, им обоим суждено было ослепнуть. Предвидя это, он молвил им: «Право же, сделайте один раз по-моему, поч­тенные! Согласитесь родить себе сына; был бы он вам опорю и поддержкой».– «Полно, Каушика [399], помолчи»,– не слушали те его совета. Сострадая им и желая им добра, Шакра промол­вил им во второй раз и в третий: «Право же, сделайте один раз по-моему, почтенные! Согласитесь родить себе сына; был бы он вам опорой и поддержкой». На третий раз они сказали: «Полно тебе, Каушика, подстрекать нас к беспутству. Пусть помирает наше тело, когда ему помирается,– все едино ему помирать! Да пусть земля расколется, горы рассыплются, небо лопнет, луна и солнце на землю свалятся, – не желаем мы мирским - обычаем совокупляться. А тебя мы у нас чтобы не видели – бес­путство, видно, у тебя на уме». Не добившись их согласия, по­мрачнел тут Шакра, глава богов, и вновь, просительно руки сложив, сказал: «Если нельзя вам сделать по-моему, то ты, почтенный, потри, пожалуй, большим пальцем правой руки по­движнице пуп в ту пору, когда она может забеременеть; от это­го она понесет. Такого соединения для зачатия достаточно».– «Вот это, Каушика, я могу выполнить, от такой малости наше­го подвижничества не убудет. Так и быть»,– согласились они.

А как раз тогда в обители богов некий небожитель, мощный своими благими корнями, доживал свой век. Дожив свой век на небесах, он мог где угодно родиться, вплоть до семьи миро­держца. И Шакра, глава богов, пришел тогда к тому небожите­лю и молвил: «Истинно, друг, светел день для тебя, принес я тебе исполнение чаяний. В благодатном краю обретешь ты жизнь, в подобающей тебе семье родишься. Прекрасные мать и отец будут тебе воспитатели, сделай только по-моему». И дваж­ды и трижды он, воздев просительно руки, просил. Тогда мол­вил ему тот небожитель: «И какую же, друг, ты семью мне сейчас восхваляешь да превозносишь?» – «Подвижника Дукулу и подвижницу Парику». Услышав такой ответ, тот радостно согласился: «Отлично, друг, пусть будет, как ты желаешь. Ведь я могу родиться где захочу. Вот я и думал, как мне родить­ся: из яйца ли, из утробы, из влаги, самородно ли». – «Рождай­ся из утробы, друг». И Шакра, глава богов, исчислил день, благоприятный для зачатия, и предупредил подвижника Дуку­лу: «В такой-то день подвижница будет способна забереме­неть. Тогда ты, почтенный, потри, пожалуй, ей пуп большим пальцем правой руки». В тот день, государь, и подвижница мог­ла забеременеть, и небожитель явился туда и присутствовал при сем, и подвижник потер подвижнице пуп большим пальцем правой руки. Так соединились все три условия. Прикосновение к пупу пробудило страсть подвижницы, однако эта страсть бы­ла именно из-за прикосновения к пупу, не думай, государь, что соединение непременно срамное. И игривость – соединение, и улещивание – соединение, и распадение помыслов – соединение. Соединение происходит от касания, которое должно вызвать страсть [400], а от соединения получается зачатие, так что, госу­дарь, зачатие бывает и от несрамного соединения. Скажем, го­сударь, костер согревает и того, кто стоит близко, но не каса­ется пламени, вот точно так же, государь, зачатие бывает и от несрамного соединения.

Четыре вещи, государь, обусловливают зачатие: деяние, лоно, племя, просьба. Впрочем, все живые порождены деянием, возникают через деяние. Вот так, государь, зачатие обусловли­вается деянием: те, у кого мощные благие корни, государь, рождаются где им угодно – в богатом кшатрийском роду, или в богатом брахманском роду, или в богатом вайшийском роду, богом ли, из яйца ли, из утробы ли, из влаги или самородно [401].

Представь себе, государь, зажиточного, состоятельного, богато­го человека, у кого много серебра и золота, много богатства и имения, много зерна и денег, много родни и друзей – что бы ему ни приглянулось, он то и купит, пусть вдвое, втрое переплатив: раба ли, рабыню, поле, угодье ли, деревню, торжок или целый край. Вот точно так же, государь, те, у кого мощные благие корни, рождаются где им угодно: в богатом кшатрийском роду, или в богатом брахманском роду, или в богатом вайшийском ро­ду, богом ли, из яйца ли, из утробы ли, из влаги или самород­но. Так зачатие обусловливается деянием.

Вот как лоном обусловливается зачатие: у кур зачатие бы­вает от ветра, государь, у белых цапель зачатие бывает от звука грома; у богов же детей никто не носит, у них зачатие на разный лад бывает. Скажем, государь, люди ходят по земле каждый на свой лад: кто спереди прикрывается, кто сзади при­крывается, кто ходит нагишом, кто бреет голову и одевается в белое, кто отпускает чуб, кто бреет голову и одевается в желтое, кто одевается в желтое и отпускает чуб, кто косматым ходит и носит лубяницу, кто в шкуры одевается, кто в лучи света облачается – все люди ходят по земле на свой лад. Вот точно так же, государь, у разных живых существ зачатие на свой лад. Так зачатие обусловливается лоном.

Вот как племенем обусловливается зачатие: племен, госу­дарь, всего четыре – яйцеродное, живородящее, влагородящее и самородное. Если гандхарва попадает в яйцеродное племя, от­куда бы он ни явился, он родится из яйца. Так же и с живо­родящим, влагородящим, самородным племенами: живые, рож­дающиеся в каждом из племен, подобны этому племени. Ска­жем, государь, все звери и птицы, попадая на гору Меру в Ги­малаях, утрачивают свою природную окраску и приобретают золотую. Вот точно так же, государь, если гандхарва попадает в яйцеродное племя, то, откуда бы он ни явился, он утрачивает свое прежнее естество и рождается из яйца. Так же и с живо­родящим, влагородящим, самородным племенами: попав в лю­бое из них, гандхарва утрачивает свое прежнее естество и рож­дается подобно этому племени. Так зачатие обусловливается племенем.

Вот как просьбой обусловливается зачатие: представь, госу­дарь, что есть богатая, верующая, благочестивая, добродетель­ная, нравственная, преданная тапасу семья, но она бездетна и есть небожитель с мощными благими корнями, доживающий свой век на небесах.

И вот, сострадая этой семье, глава богов Шакра просит этого небожителя: «Воплотись, друг, во чрево госпожи такой-то в такой-то семье», и тот по его просьбе воплощается в этой семье. Скажем, государь, люди, стремящиеся накопить достоинств, просят монаха зайти к ним в дом, предла­гая ему что-то радующее сердце; они знают, что он принесет счастье всей семье.

Вот точно так же, государь, глава богов Шакра просит такого небожителя и приводит его в подобную семью. Так зачатие обусловливается просьбой. И юный Шьяма, государь, сошел во чрево подвижницы Парики по просьбе главы богов Шакры. Юный Шьяма сам обладал достоинствами, государь; родители его были добродетельны и нравственны, просивший был могуществен – юный Шьяма родился упования­ми их троих.

Представь, государь, что опытный человек высадил рассаду в хорошо вспаханную болотистую почву. Скажи, раз­ве помешает что-нибудь росту этой рассады, если все мешающее убрано заранее?

– Нет, почтенный. Если ее не испортить, то рассада будет быстро расти, почтенный.

– Вот точно так же, государь, юный Шьяма родился упова­ниями тех троих, и ничто этому не мешало. Скажи, государь, случалось ли тебе слышать, чтобы обширный, богатый, благо­денствующий край сгинул вместе с жителями из-за гнева про­видца?

– Да, почтенный. Известно в мире, что пуща Дандака, пу­ща Медхья, пуща Калинга, пуща Матанга – все эти леса не всегда ими были; все эти края из-за гнева провидцев запу­стели [402].

– А если от их гнева богатейшие края сгинули, государь, то милость их разве ничего сделать не может?

– Может, почтенный.

– Стало быть, государь, юный Шьяма родился милостью трех могущественных сил: провидческой, божественной и досто­инств, так это и запомни, государь. Три раза, государь, так бы­ло, что по просьбе главы богов Шакры боги нисходили в зем­ную семью сыновьями. Эти трое – это юный Шьяма, великий Панада и царь Куша [403], все трое – бодхисаттвы.

Поистине прояснено зачатие, почтенный Нагасена, назва­но основание, осветились потемки, расчесан колтун, сокрушены наветы. Да, это так, я с этим согласен.

Вопрос 7 (7)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Те­перь же, Ананда, пятьсот лет сохранится истое Учение» [404]. Не­задолго же до окончательного покоя Блаженный, отвечая бродя­чему подвижнику Субхадре, сказал: «Но эти монахи, Субхадра, жить смогут правильно, и святыми мир не оскудеет» [405]. Это окончательное слово, непреложное слово, недвусмысленное сло­во. Если, почтенный Нагасена, Татхагата сказал: «Теперь же, Ананда, пятьсот лет сохранится истое Учение», то ложно утверж­дать, что «святыми мир не оскудеет». Если Татхагата сказал, что «святыми мир не оскудеет», то ложно утверждать, будто «теперь пятьсот лет сохранится истое Учение».

Вот еще вопрос обоюдоострый, чащобы непролазнее, трудного труднее, узла завязаннее. Тебе он поставлен. Яви же в знании мощь и стреми­тельность, словно кит [406] в океанских глубинах.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Теперь же, Анан­да, пятьсот лет сохранится истое Учение». Незадолго же до окончательного покоя Блаженный сказал бродячему подвижни­ку Субхадре: «Но эти монахи, Субхадра, жить смогут правиль­но, и святыми мир не оскудеет». Речи Блаженного, государь, могут разниться и по своему смыслу, и по выражению. Из этих двух одно есть суждение о конце Учения, другое же опреде­ляет следование Учению, так что им одному до другого дале­ко. Как от земли до небосвода далеко, государь, как от преис­подней до небес далеко, как от благого до неблагого далеко, как от счастья до беды далеко – так и им одному до другого далеко. Впрочем, государь, не впустую же тебе спрашивать: я расскажу тебе, в чем здесь суть. Когда Блаженный говорит: «Теперь же, Ананда, пятьсот лет сохранится истое Учение», то этим он объявляет о потере и определяет, что же осталось: «Не будь монахинь, Ананда, тысячу бы лет истое Учение сохрани­лось. Теперь же, Ананда, пятьсот лет сохранится истое Учение». Говорит ли Блаженный, высказываясь так, об утрате истого Учения, бранит ли он постижение?

– Нет, почтенный.

– Так, государь, здесь он говорит об убыли и определяет, что же осталось. Скажем, государь, обеднел некий человек. Вот он собирает все оставшееся у него добро и объявляет: «Столь­ко-то, мол, добра убыло, а это вот осталось». Вот точно так же, государь, Блаженный говорил об убыли и объявил богам и людям, что же осталось: «Теперь же, Ананда, пятьсот лет со­хранится истое Учение». Стало быть, когда Блаженный сказал: «Теперь же, Ананда, пятьсот лет сохранится истое Учение», то это – суждение о конце Учения. Когда же он незадолго до окончательного покоя хвалил бродячему подвижнику Субхадре шраманов, говоря: «Но эти монахи, Субхадра, жить смогут правильно, и святыми мир не оскудеет», то это определяло сле­дование Учению. А у тебя и суждение о конце, и это опреде­ление на один лад. Ну, раз уж ты склонен смешивать их, я тебе поясню. Хорошенько слушай, внимай и не отвлекайся. Представь: вот озерцо, государь, свежею влагою вровень с бере­гами полнится, насыпью кругом обведено. Не черпают из озер­ца воду, и вновь и вновь изливаются на него дождем тучи, прибавляя в нем воды. Скажи, государь, оскудеет ли влагою озерцо, пересохнет ли?

– Нет, почтенный.

– Отчего же?

– Оно дождевою водой пополняется, почтенный.

– А озерцо это, государь, вот каково: истое Учение – дхар­ма Победителя изысканная; свежей, прозрачной влагой нрав­ственности, добродетели, достоинств, совершенства в следова­нии вровень с берегами полнится, самое макушку бытия [407] превосходит. И если вновь и вновь сыны Просветленного нравст­венности, добродетели, достоинств, совершенства в следовании будут дождь на него изливать и тому озерцу не дадут пересох­нуть – Учению Победителя изысканному не дадут оскудеть, то надолго тогда, не на малое время, сохранится истое Учение и святыми мир не оскудеет. Вот какой смысл имеется в виду в изречении Блаженного: «Но эти монахи, Субхадра, жить смогут правильно, и святыми мир не оскудеет». Иначе, государь: пред­ставь, вот полыхает громадный костер и то и дело подбрасыва­ют в него сена, кизяка, хвороста. Скажи, государь, потухнет костер?

– Нет, почтенный, жарче запылает этот костер, ярче за­сияет.

– Вот точно так же, государь, пылает, сияет изысканное учение Победителя нравственностью, добродетелью, достоинст­вами, совершенством в следовании. И если будут сыны Про­светленного обладать пятеркой свойств, что должно обрести [408], если всегда небеспечливо упражняться будут, трем предметам [409] с охотою будут учиться, всею нравственностью исполнятся – предписаниями и запрещениями [410], то непременно надолго тог­да, не на малое время, сохранится истое Учение и святыми, мир не оскудеет. Вот какой смысл имеется в виду в изречении Блаженного: «Но эти монахи, Субхадра, жить смогут правиль­но, и святыми мир не оскудеет». Иначе, государь: представь, вот зеркало гладкое, без пятен, ровное, отчищенное, прозрачное протирают то и дело тонко измельченным красным мелом. Ска­жи, государь, могут ли появиться на зеркале пятна, муть, поте­ки, грязь?

– Нет, почтенный, напротив, оно только чище станет.

– Вот точно так же, государь, лишено загрязнений по своей природе изысканное Учение Победителя, нет на нем пятен, мути, потеков-аффектов. И если будут сыны Просветленного выскаб­ливать изысканное учение Победителя чистым скребком нравственности, добродетели, достоинств, совершенства в следовании ему, то надолго тогда, не на малое время, сохранится изыскан­ное Учение Победителя и святыми мир не оскудеет. Вот какой смысл имеется в виду в изречении Блаженного: «Но эти монахи, Субхадра, жить смогут правильно, и святыми мир не оскудеет». Корень учения Учителя, государь,– следование ему, суть его – следование ему, если следование ему не утратится – сохранится оно [411].

– Почтенный Нагасена, ты упомянул «утрату истого Уче­ния». Что же такое утрата истого Учения?

– Учение может претерпеть три утраты, государь, вот ка­кие: утрату понимания, утрату следования, утрату внешней при­надлежности. Когда утрачено понимание, государь, даже пра­вильно следующий Учению не приходит к его постижению. Ког­да утрачено следование, то утрачивается и наставление в осно­вах нравственности, остается одна внешняя принадлежность. Когда утрачивается внешняя принадлежность, то прерывается преемство. Вот каковы три утраты [412], государь.

– Отлично объяснен вопрос, почтенный Нагасена! Вышло наружу бывшее в глубинах, разрублен узел, сгинули наветы, разбиты, поблекли рядом с тобой, о лучший из лучших настав­ников [413]!

Вопрос 8 (8)

Почтенный Нагасена, все ли дурное сжег в себе Татхага­та с достижением всеведения? Или, когда он достиг всеведения, осталось еще в нем дурное?

– Блаженный сжег в себе все дурное с достижением все­ведения, государь. Больше дурного у Блаженного не оста­валось.

– Скажи, почтенный, а болел ли Татхагата когда-нибудь?

– Да, государь. В Раджагрихе обломком скалы Блаженно­му поранило ногу; он однажды болел кровавым поносом; еще как-то раз он был нездоров, и Дживака дал ему слабительного; однажды его ломило, и тхера-служитель парил его в горячей воде [414].

– Если, почтенный Нагасена, Блаженный сжег в себе все дурное с достижением всеведения, то ложны слова, будто облом­ком скалы Блаженному поранило ногу или будто он болел кровавым поносом. Если Блаженному поранило ногу обломком скалы или если он болел кровавым поносом, то ложны слова, будто Блаженный сжег в себе все дурное с достижением всеве­дения. Не бывает болезней помимо деяния, почтенный: всякой болезни корень – в содеянном; любая болезнь – следствие дея­ния. Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Не всякой болезни корень – в содеянном, государь. Всего болезни могут быть вызваны восьмью причинами. Именно из-за этих восьми причин множество живых существ страдает разны­ми болезнями.

А причины таковы: иногда, государь, болезни вызваны расстройством жизненных ветров, иногда, государь, болезни вызваны расстройством желчи (---) слизи (---) одновременным расстройством этих начал (---) переменой погоды (---) неправильным образом жизни (---) внеш­ним повреждением (---) вследствие деяния. Вот из-за этих восьми причин множество живых существ страдает разными болезнями. Те же, кто говорит, что все болезни вследствие дея­ния, преувеличивают, и слова их ложны.

– Неважно, почтенный Нагасена, пусть это расстройство жизненных ветров, или желчи, или слизи, или одновременное их расстройство, или перемена погоды, или неправильный образ жизни, или внешнее повреждение – все эти болезни все равно только вследствие деяния, все вследствие одного деяния воз­никают.

– Если бы все болезни порождались только деянием, госу­дарь, не было бы у них множества разных проявлений.

Рас­стройства жизненных ветров, государь, бывают десяти разно­видностей: от жары, от холода, от голода, от жажды, от пере­едания, от праздности, от перенапряжения, от бега, от непра­вильного лечения и вследствие деяния. Из них девять разно­видностей проявляются в том же самом существовании – ни в прошлом, ни в будущем, а поэтому нельзя утверждать, что все болезни возникают вследствие одного деяния.

Расстройства желчи, государь, бывают трех разновидностей: от жары, от хо­лода и от неправильного питания.

Расстройства слизи, государь, бывают трех разновидностей: от жары, от холода и от еды и питья.

Расстройства каждого из них – жизненных ветров, желчи, слизи,– произойдя каждое от своей причины, могут смешиваться, государь, и каждое влечет свою болезнь. Болез­ни от перемены погоды, государь, вызваны переменой погоды; болезни от неправильного образа жизни – неправильным обра­зом жизни; болезнь от внешних повреждений бывает или слу­чайной, государь, или вследствие деяния; болезнь вследствие деяния возникает вследствие совершенного прежде.

Так что, государь, болезней вследствие деяния мало, прочих больше. А глупцы преступают меру и считают, что все болезни – вслед­ствие деяния. Не обладая присущим просветленным знанием, невозможно отграничить здесь деяние от прочего.

Что же до обломка скалы, поранившего Блаженному ногу, то эта болезнь была не из-за расстройства жизненных ветров, не из-за рас­стройства желчи, не из-за расстройства слизи, не из-за одновре­менного их расстройства, не из-за перемены погоды, не из-за неправильного образа жизни, не вследствие деяния, а из-за внешнего повреждения. Многие сотни тысяч рождений, государь, Девадатта копил злобу на Татхагату. Охваченный этою злобой, он однажды сбросил с горы на Татхагату огромный, тяжелый камень, целя в голову Татхагате. Но тут откуда-то взялись две скалы и задержали камень. При их столкновении откололся об­ломок, он упал Блаженному на ногу и в кровь ее разбил. Эта болезнь могла быть вызвана либо деянием, либо случайностью, но никак не иначе.

Скажем, государь, семя не всходит или отто­го, что почва негодная, или оттого, что само семя негодное. Вот точно так же, государь, эта болезнь могла быть вызвана либо деянием, либо случайностью, но никак не иначе.

Или, ска­жем, государь, пища или оттого плохо переваривается, что же­лудок не варит, или оттого, что сама пища испорчена. Вот точно так же, государь, эта болезнь Блаженного могла быть вызвана либо деянием, либо случайностью, но никак не иначе.

Но, государь, ни болезней вследствие деяния, ни болезней от неправильного образа жизни у Блаженного не могло быть; от прочих причин могли быть болезни. Впрочем, эти болезни не могли лишить Блаженного жизни. Этому телу, составленному из четырех больших сутей, государь, приходится испытывать приятные и неприятные, желанные и нежеланные ощущения. Когда подкидывают вверх ком земли, государь, он падает вниз на землю. Но не вследствие же прошлого деяния земли падает на нее этот ком [415]?

– Нет, почтенный. В земле нет никакой вещественной при­чины, чтобы она могла ощущать последствия благих и неблагих деяний. Причина падения кома на землю присутствует в тот самый миг и с деянием не связана.

– Считай, государь, что Татхагата подобен земной тверди. Как ком падает на землю не вследствие какого-то прошлого ее деяния, точно так же, государь, и тот обломок скалы упал Тат­хагате на ногу не вследствие какого-то прошлого его деяния. Скажи, государь: вот копаются и роются люди в земле; не вследствие же прошлого деяния земли, государь, люди копают­ся и роются в ней?

– Нет, почтенный.

– Вот точно так же, государь, если и упал обломок скалы на ногу Блаженному, то он упал Блаженному на ногу не вслед­ствие какого-то его деяния. Когда же Блаженный болел кровавым поносом, то это было вызвано не прошлым деянием, а одно­временным расстройством жизненных начал. Ни одна из телес­ных болезней Блаженного не была вызвана деянием, государь, все они были порождены какою-то из шести прочих причин. Ведь в тонком, изысканном Своде связок по предметам есть изречение Блаженного, где он отвечает Маулья-Сиваке: «Иной раз, Сивака, болезни вызваны расстройством желчи. Можно и самому убедиться, что иной раз болезни вызваны расстройством желчи, Сивака; и люди считают верным, что иной раз болезни вызваны расстройством желчи, Сивака. Иные же шраманы и брахманы, о Сивака, считают и полагают, будто все, что пере­живает каждый человек, – приятное ли, неприятное ли или ни то и ни другое – все это вследствие свершенного прежде. Они идут и против того, что можно узнать самому, идут и против того, что люди верным считают. Поэтому я говорю: это у шраманов и брахманов неправильно. Иной раз, Сивака, болезни вызваны расстройством слизи (---) ветров (---) одновре­менным их расстройством (---) переменой погоды (---) неправильным образом жизни (---) внешним повреждением (---) вследствие деяния (---). Иные же шраманы и брахманы (---) это у шраманов и брахманов неправиль­но» [416]. Так что, государь, не всякая болезнь – вследствие дея­ния. Все дурное сжег в себе Блаженный с достижением всеве­дения, государь, так это и запомни.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим со­гласен.

Вопрос 9 (9)

Почтенный Нагасена, вы утверждаете: «Все дела свер­шил Татхагата под древом просветления, не осталось у Татха­гаты более ни дел, ни нужды повторять свершенное» [417]. Однако, считается, что он три месяца пребывал в созерцании [418]. Если, почтенный Нагасена, «все дела свершил Татхагата под древом просветления» и «не осталось у Татхагаты более ни дел, ни нужды повторять свершенное», то ложно утверждать, будто три месяца он провел в созерцании. Если он три месяца провел в созерцании, то ложно утверждать, будто «все дела свершил Татхагата под древом просветления, не осталось у Татхагаты более ни дел, ни нужды повторять свершенное». Не нужно со­зерцание всего достигшему, лишь недостигшему нужно созерца­ние. Ведь только голодному нужна еда, что сытому до еды? Только больному нужно лекарство, что здоровому до лекарства? Вот точно так же, почтенный Нагасена, не нужно созерцание всего достигшему, лишь недостигшему нужно созерцание. Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и ре­шать.

– Все дела, государь, свершил Татхагата под древом про­светления, не осталось у Татхагаты более ни дел, ни нужды повторять свершенное. И пребывал Блаженный три месяца в созерцании. У созерцания много достоинств, государь; созерцая, достигли всеведения все татхагаты, и прилежат они созерцанию, убедившись, что оно приносит благо. Ведь если некий человек был однажды награжден царем за службу, нажил себе состоя­ние, то он будет служить царю и впредь, убедившись, что это приносит благо.

Вот точно так же, государь, созерцая, достигли всеведения все татхагаты, и прилежат они созерцанию, убедившись, что оно приносит благо. Или, государь, если расхворав­шийся, измучившийся, тяжелобольной человек последовал сове­там врача и благодаря им поправился, то он будет следовать его советам и впредь, убедившись, что это приносит благо. Вот точно так же, государь, созерцая, достигли всеведения все тат­хагаты, и прилежат они созерцанию, убедившись, что оно при­носит благо.

У созерцания есть двадцать восемь достоинств, памятуя о них, прилежат татхагаты созерцанию. Достоинства эти вот какие: находящемуся в созерцании оно служит защитой, продлевает жизнь, дает силы, оберегает от зазорного, не допус­кает до бесчестия, дает славу, избавляет от неудовлетворенно­сти, доставляет удовлетворенность, устраняет опасность, наделя­ет опытностью, избавляет от вялости, возбуждает усердие, из­бавляет от страсти, избавляет от враждебности, избавляет от заблуждения, смиряет гордыню, разрешает сомнения, сосредо­точивает мысли, смягчает ум, веселит, придает значительности, приводит к успеху, дарует великое уважение, приносит доволь­ство, приводит в восхищение, проясняет ему природу слагаемых, пресекает корень бытию, приобщает ко всем плодам шраманства. Таковы, государь, двадцать восемь достоинств созерцания. Памятуя о них, прилежат татхагаты созерцанию.

А еще, госу­дарь, хоть и исчерпаны у татхагат все намерения, прилежат они созерцанию, стремясь испытать счастливую, сладостную, умиро­творенную сосредоточенность. По четырем причинам, государь, прилежат татхагаты созерцанию, вот по каким: покойно пребы­вать в нем, государь, потому прилежат татхагаты созерцанию; обильно оно чистыми достоинствами, потому прилежат татхага­ты созерцанию; таков путь всех без изъятия ариев, потому прилежат татхагаты созерцанию; славно оно, прославлено, вос­хвалено, возвеличено всеми просветленными, потому прилежат татхагаты созерцанию. Вот по этим причинам, государь, приле­жат татхагаты созерцанию – не потому, что остались у них де­ла или нужда повторять свершенное [419].

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим со­гласен.

Вопрос 10 (10)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Тат­хагата породил, познал, умножил, подчинил, оседлал, воплотил, осуществил, обрел четыре основы сверхобычных сил, о Ананда. Если пожелает Татхагата, то кальпу еще проживет, о Ананда, или остаток кальпы» [420]. Говорится, однако: «Через три месяца уйдет Татхагата в окончательный покой» [421]. Если, почтенный Нагасена, Блаженный говорил: «Татхагата породил, познал, умножил, подчинил, оседлал, воплотил, осуществил, обрел четы­ре основы сверхобычных сил. Если пожелает Татхагата, то кальпу еще проживет, о Ананда, или остаток кальпы», то ог­раничение оставшегося ему срока жизни тремя месяцами лож­но. Если Татхагата сказал: «Через три месяца уйдет Татхагата в окончательный покой», то ложно утверждать, будто «Татха­гата, если пожелает, кальпу еще проживет или остаток каль­пы». Не сотрясают татхагаты воздух впустую; просветленные, блаженные не говорят понапрасну, они говорят то, что есть, высказываются недвусмысленно. Вот еще вопрос обоюдоострый, глубокий, изощренный, с трудом постижимый. Тебе он по­ставлен. Распутай эти тенета лжемудрия, развей сомнения, со­круши клеветнические речи.

– Есть, государь, изречения Блаженного: «Татхагата поро­дил, познал, умножил, подчинил, оседлал, воплотил, осущест­вил, обрел четыре основы сверхобычных сил, о Ананда. Если пожелает Татхагата, то кальпу еще проживет, о Ананда, или остаток кальпы». Говорил он и о том, что ему осталось жить три месяца. Кальпа значит здесь срок жизни [422]. Слова Блажен­ного о сверхобычных силах, государь, не есть прославление собственного его могущества, это прославление могущества сверхобычных сил. Представь, государь: есть у царя чистокровный скакун, резвый, как ветер. И вот в окружении горожан, кресть­ян, своих людей и телохранителей, брахманов, вайшьев, совет­ников царь, расхваливая его резвость, говорит: «Если пожелает этот мой скакун – по всей земле промчится до самых океанских вод, ее омывающих, и мигом вернется сюда» [423]. Хотя собрав­шиеся воочию и не видят, насколько резв скакун, но он дейст­вительно резв, действительно может он мигом промчаться по всей земле до самых океанских вод, омывающих ее. Вот точно так же, государь, Блаженный, сидя в окружении обладателей тройного ведения и шестерного сверхзнания, сияющих, сбросив­ших путы святых, в окружении богов и людей, произнес, про­славляя могущество своих сверхобычных сил, такие слова: «Татхагата породил, познал, умножил, подчинил, оседлал, вопло­тил, осуществил, обрел четыре основы сверхобычных сил, о Ананда. Если пожелает Татхагата, то кальпу еще проживет, о Ананда, или остаток кальпы». И действительно есть у Блажен­ного эти силы, действительно может Блаженный мощью сверх­обычных сил прожить еще кальпу или остаток кальпы, хотя собравшиеся и не видели этого воочию [424]. Блаженному не нуж­но никакое существование, государь, всякое существование по­рицал Татхагата. Ведь есть изречение Блаженного, государь: «Дерьма хоть мало, монахи, все едино смердит. Вот и существо­вание я не стану хвалить, монахи, пусть даже малое, на миг, чтобы только щелкнуть пальцами» [425]. Если, государь, Блажен­ный понимал, что все виды и способы существования подобны дерьму, то, даже имея сверхобычные силы, разве стал бы он стремиться продлить существование [426]?

– Нет, почтенный.

– Значит, государь, могущество сверхобычных сил прослав­ляя, возгласил Блаженный этот победный клич Просвет­ленного.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим согласен.

Первая глава закончена.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Вопрос 1 (11)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Со сверхзнаниями [427] не иначе, монахи, проповедую я Учение». О положениях Устава говорится, однако: «После моей смерти, Ананда, пусть отменяет община, если того пожелает, малые и меньшие правила поведения» [428]. Что же, почтенный Нагасена, плохо были установлены малые и меньшие правила поведения? Или напрасно установлены, по незнанию? Почему разрешил Блаженный отменить после своей смерти малые и меньшие пра­вила поведения? Если, почтенный Нагасена, Блаженный гово­рил: «Со сверхзнанием, и не иначе, монахи, проповедую я Учение», то ложно утверждать: «После моей смерти, Ананда, пусть отменяет община, если того пожелает, малые и меньшие прави­ла поведения». Если Татхагата сказал о положениях Устава: «После моей смерти, Ананда, пусть отменяет община, если того пожелает, малые и меньшие правила поведения», то ложно ут­верждать: «Со сверхзнанием, и не иначе, монахи, проповедую я Учение». Вот еще вопрос обоюдоострый, тонкий, скользкий, изо­щренный, глубокий-преглубокий, с трудом постижимый. Тебе он поставлен. Яви же в знании мощь и стремительность.

– Есть изречение Блаженного, государь: «Со сверхзнанием, и не иначе, монахи, проповедую я Учение». О положениях же Устава говорится: «После моей смерти, Ананда, пусть отменяет община, если того пожелает, малые и меньшие правила поведе­ния». Но последнее, государь, Татхагата сказал, желая испы­тать монахов: «Если дам я ученикам послабление, то отбросят ли они после моей смерти малые и меньшие правила поведения или будут им следовать?» Представь, государь, что царь-миро­держец обращается к сыновьям: «Огромна эта страна, сыновья мои; омывается она со всех сторон морями. Тем войском, что у нас есть, сыновья мои, трудно будет ее удержать. После моей смерти лучше бы вам отступиться от дальних, окраинных зе­мель». Скажи, государь, разве откажутся царевичи после смер­ти отца от власти над дальними, окраинными землями, от обла­стей, которыми владеют?

– Нет, почтенный. Цари – народ ненасытный; вдвое, втрое против прежнего, почтенный, загребут себе земли жадные до власти царевичи, не то что не отступятся от областей, которыми владеют.

– Вот, государь, точно так же и Блаженный, желая испы­тать монахов, сказал: «После моей смерти, Ананда, пусть от­меняет община, если того пожелает, малые и меньшие правила поведения». Но жадные до Учения сыны Просветленного, госу­дарь, скорее установят полтораста новых правил поведения, только чтобы избавиться от тягот, не то что не отменят правил поведения, установленных прежде.

– Почтенный Нагасена, слова Блаженного «малые и мень­шие правила поведения» вызывают у многих сомнения, смуще­ние, колебания, неуверенность: «Что такое малые правила пове­дения, а что меньшие правила поведения?»

– Малые правила поведения, государь, касаются дурных действий, а меньшие правила поведения – дурных речей. Вот что такое малые и меньшие правила поведения. Даже у вели­ких тхер прошлого, государь, были в этом разногласия, даже они не были едины. Блаженный ответил на этот вопрос в про­поведи о сохранности Учения [429].

Давно утраченное, забытое в Учении Победителя, почтен­ный Нагасена, явил, открыл ты сегодня миру.

Вопрос 2 (12)

– Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Тат­хагата Учение в кулак не прячет, Ананда» [430]. Но на вопросы тхе­ры, сына Малункьи, он не ответил [431]. У моего вопроса, почтенный Нагасена, может быть два решения: или Блаженный не знал ответа, или скрывал. Если, почтенный Нагасена, Блаженный сказал: «Татхагата Учение в кулак не прячет, Ананда», то на вопрос тхеры, сына Малункьи, он не ответил по незнанию. Если же заведомо не ответил, то тогда выходит, что Татхагата Уче­ние в кулак прячет. Вот вопрос обоюдоострый. Тебе он постав­лен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Татхагата Уче­ние в кулак не прячет, Ананда». А на вопрос тхеры, сына Малункьи, он действительно не ответил, но не по незнанию и не из скрытности. Есть четыре рода вопросов, государь, по ним и ответы. Бывает однозначный ответ, ответ с оговоркой, ответ встречным вопросом, ответ отклонением вопроса [432].

Каковы, государь, вопросы, на которые отвечают однознач­но? Например: «Образное бренно?» – на такой вопрос отвечают однозначно. Или: «Ощущение бренно?», «Распознавание брен­но?», «Слагаемые бренны?», «Сознание бренно?» – на такие вопросы отвечают однозначно [433].

Каковы вопросы, на которые отвечают с оговоркой? Напри­мер: «Бренное – это образное?» – на такой вопрос отвечают с оговоркой. Или: «Бренное – это ощущение?», «Бренное – это распознавание?», «Бренное – это слагаемые?», «Бренное – это сознание?» – на такие вопросы отвечают с оговоркой [434].

Каковы вопросы, на которые отвечают встречным вопросом? Например: «Зрением ли существо все распознает?» – на та­кой вопрос отвечают встречным вопросом [435].

Каковы вопросы, на которые отвечают отклонением вопроса? Вот они: «Мир вечен?», «Мир невечен?», «Мир конечен?», «Мир бесконечен?», «Мир и конечен и бесконечен?», «Мир ни конечен, ни бесконечен?», «Одно ли и то же душа и тело?», «Душа – одно, а тело – другое?», «Существует татхагата после смерти?», «Не существует татхагата после смерти?», «И существует тат­хагата после смерти, и не существует?», «И не существует татхагата после смерти, и не не существует?» – таковы вопросы, на которые отвечают отклонением их.

Тхера, сын Малункьи, задал вопросы, на которые отвечают отклонением их. Блаженный их отклонил. Почему же на такие вопросы отвечают отклонением их? Нет ни причины, ни основы, чтобы отвечать на них, потому их и отклоняют. Беспричинно, безосновно просветленные, бла­женные не говорят, не высказываются [436].

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим со­гласен.

Вопрос 3 (13)

– Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Все существа страшатся кары, всех существ ужасает смерть» [437]. Од­нако говорится: «Святой все страхи преодолел» [438]. Как же так, почтенный Нагасена? Святой страшится кары, а мучимые, палимые, терзаемые, сожигаемые, в огне горящие обитатели ада ужасаются грядущей смерти, когда их жизнь в кромешном аду кончается? Если, почтенный Нагасена, Блаженный сказал: «Все существа страшатся кары, всех существ ужасает смерть», то ложно утверждать, что «святой все страхи преодолел». Если Блаженный сказал: «Святой все страхи преодолел», то ложно утверждать: «Все существа страшатся кары, всех существ ужа­сает смерть». Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Высказывание Блаженного: «Все существа страшатся ка­ры, всех существ ужасает смерть» – не имеет в виду святых, на святых оно не распространяется, ибо святой искоренил самое вещественную причину страха. Слова Блаженного: «Все суще­ства страшатся кары, всех существ ужасает смерть» – подразу­мевают существ, имеющих аффекты, чрезмерно привязанных к мнениям о самости, тех, государь, кто радуется счастью и горю­ет в беде.

Святой же вышел за пределы бытия, пресек для себя всякой будущей жизни возможность, отрезал пути к новому рождению, силки распутал; он вне всех областей существования, с благим и неблагим покончил, убил неведение; в сознании его нет боль­ше ростков будущего; все аффекты он прокалил и все мирские дхармы превзошел, поэтому никакие страхи святого не стра­шат. Представь, государь: есть у царя четверо советников, пре­данных, испытанных, надежных, облеченных большою властью. И вот по каким-то обстоятельствам царь для всех своих под­данных издает указ: «Пусть все принесут мне подать. А вы, со­ветники, об исполнении сего позаботьтесь». Скажи, государь, убоятся разве, устрашатся подати эти четверо советников?

– Нет, почтенный.

– Отчего же?

– Они, почтенный, у царя в высшем звании, они подать не платят, стоят выше всяких податей. А указ о том, чтобы все платили ему подать, царь издал, имея в виду всех прочих людей.

– Вот точно так же, государь, то высказывание Блаженно­го не имеет в виду святых, на святых оно не распространяется, ибо святой искоренил самое причину страха. Слова Блаженно­го: «Все существа страшатся кары, всех существ ужасает смерть» – подразумевают существ, имеющих аффекты, чрезмер­но привязанных к мнениям о самости, тех, кто радуется счастью и горюет в беде. Святого поэтому никакие страхи не страшат.

– Но, почтенный Нагасена, в этом высказывании исключе­ния не подразумеваются. Раз сказано «все», то никаких исклю­чений не может быть. Приведи мне еще какой-нибудь подкреп­ляющий довод.

– Представь, государь, что хозяин деревни отдает распоря­жение своему управляющему [439]: «Ну-ка, управляющий! Быстро созови ко мне всю деревню, да чтобы все пришли».– «Сейчас, хозяин»,– отвечает тот и, выйдя на деревенскую площадь, трижды громко объявляет: «Хозяин всю деревню требует не­медленно к себе». Услышав распоряжение, селяне тут же сбега­ются к хозяину и дают знать ему: «Вся деревня в сборе, хозяин, говори, чего тебе надобно». Ясно, государь, что хозяин деревни требовал к себе только глав семей, хотя позвал он, распоря­жаясь об этом, «всю деревню». Но собралась не «вся деревня», собрались только главы семей. При этом и сам хозяин деревни вполне согласен, что народу у него ровно столько, сколько собралось. А ведь тех, кто не пришел, гораздо больше – тут и мужчины, и женщины, рабы, рабыни, батраки, работники, деревенские больные, быки, буйволы, козы, овцы, птица. Но те, кто не пришел, в счет не идут, потому что в распоряжении явиться всей деревне имелись в виду только главы семей. Вот точно так же, государь, то высказывание Блаженного не имеет в виду святых, на святых оно не распространяется, ибо святой искоре­нил самое причину страха. Слова Блаженного: «Все существа страшатся кары, всех существ ужасает смерть» – подразумева­ют существ, имеющих аффекты, чрезмерно привязанных к мне­ниям о самости, тех, кто радуется счастью и горюет в беде. Святого поэтому никакие страхи не страшат.

Бывает, государь, что и словами говорится об исключениях, и по смыслу есть исключения; бывает, что словами не говорит­ся об исключениях, а по смыслу исключения есть; бывает, что словами говорится об исключениях, а по смыслу исключений нет; бывает, что и словами не говорится об исключениях, и по смыслу исключений нет. Следует всякий раз смотреть, прием­лем ли смысл. На пяти основаниях смысл может быть прием­лемым: если слова заимствованы, или по сути, или по наследст­ву от учителя, или как мнение, или по более весомой причине. Здесь под заимствованными словами имеются в виду слова из сутр; под сутью – нечто, согласующееся с сутрами; под на­следством учителя – сказанное учителем; под мнением – собст­венная точка зрения; под более весомой причиной – совместное действие каких-либо из первых четырех причин. Вот на этих пяти основаниях, государь, смысл может быть приемлемым. Так разрешается этот вопрос.

– Пусть так, почтенный Нагасена. Здесь я с тобой согла­сен: на святых эти слова не распространяются, а прочие суще­ства испытывают страх. Но обитатели ада? Пребывая в этой злейшей из юдолей, они терпят пытки тяжкие, жестокие, непе­реносимые; каждую клеточку и каждый член их тела жжет и гложет огонь; плачут они, рыдают и горюют, и уста их исторга­ют лишь жалобные вопли и причитания; подавленным нестерпи­мо тяжелыми страданиями, истерзанным великой мукой, нет им ни защиты, ни прибежища, ни облегчения, и они предаются, безысходному отчаянию. В кромешном аду, зарево от которого видно за сто йоджан, в жарком, знойном, губительно палящем, раскаленном пекле, где их со всех шести сторон лижут языки пламени, а оглушительный гул порождает в них смятение и ужас,– как могут они бояться смерти?

– Могут, государь.

– Но, почтенный Нагасена, ведь пребывание в аду – это же беспрестанная мука. Почему же обитатели ада боятся смерти, если с нею их беспрестанная мука кончается? Почему они до­вольны адом?

– Вовсе не довольны адом, государь, его обитатели; напро­тив, им бы только вырваться из ада. Но таково уж величие смерти, что оно повергает их в трепет.

– Нет, почтенный Нагасена, вот уж этому я не поверю – чтобы их, кому бы только вырваться из ада, конец адского существования мог ужасать. Им бы смеяться от радости, обре­тая желанное, почтенный Нагасена. Приведи мне какой-нибудь довод.

– Для тех, кто не узрел истин, государь, смерть есть нечто страшное. Перед нею такие люди трепещут и содрогаются. Если некто боится слона, льва, тигра, пантеры, медведя, гиены, буй­вола, гаваи, огня, воды, пня, колючек или если некто боится меча, то, боясь смерти, он именно этого и боится. Смерти, го­сударь, по природе присуще величие [440]. Из-за этого ее природ­ного величия существа, имеющие аффекты, боятся смерти и трепещут перед нею. Поэтому и обитатели ада, даже желая вырваться из него, боятся смерти и трепещут перед нею. Пред­ставь, государь, что у некоего человека вырос на теле жировик. Измученный болезнью, он, желая избавиться от такой напасти, посылает за хирургом. Хирург соглашается его лечить и прини­мается готовить свои приспособления, чтобы удалить жировик: затачивает нож, прокаливает на огне щупы для прижигания, толчет в ступке едкую соль. Ведь будет, государь, трястись от страха этот больной, что сейчас его станут резать острым ножом, прижигать ему рану раскаленным щупом, присыпать ее едкой солью?

– Да, почтенный.

– Вот видишь, государь: хотя больной и желает избавить­ся от недуга, он боится боли и потому трепещет. Вот точно так же, государь, хотя обитатели ада и желают вырваться из него, они боятся смерти и потому трепещут.

Представь, государь, что провинившегося перед господином слугу заковали в цепи и бросили в темницу. Конечно, он желает выбраться оттуда. И вот господин решает его освободить и приказывает привести его. А провинившийся слуга знает за собой вину перед господином. Скажи, государь, он ведь будет трепетать оттого, что сейчас явится на глаза господину?

– Да, почтенный.

– Вот видишь, государь: хотя провинившийся перед госпо­дином слуга и желает выйти из темницы, он господина все же боится и потому трепещет. Вот точно так же, государь, хотя обитатели ада и желают из него вырваться, они боятся смерти и потому трепещут.

– Приведи мне еще какой-нибудь довод, почтенный, чтобы я вполне уверился.

– Представь, государь, что человека укусила ядовитая змея, и ну он падать от змеиного яда, ну прыгать, ну корчить­ся, ну по земле кататься. А тут некто, произнеся могуществен­ное заклинание, понуждает укусившую того змею приползти назад и всосать обратно излитый ею яд [441]. Ведь будет трястись от страха тот укушенный, когда змея подползет к нему, чтобы всосать яд обратно и исцелить его?

– Да, почтенный.

– Вот видишь, государь: раз уж ползет к нему такая змея, хотя бы чтобы исцелить его, он все равно трепещет. Вот точно так же, государь, хотя обитатели ада и желают вырваться из него, они боятся смерти и потому трепещут. Смерть никому из живых существ не желанна, потому и боятся смерти обитатели ада, даже желая выбраться из него.

– Отлично, почтенный Нагасена. Так это и есть, я с этим согласен.

Вопрос 4 (14)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного:

«Ни в поднебесье, ни в морских пучинах,

 Ни в пещере среди отрогов горных –

Нигде во всей вселенной не укрыться

Живому от аркана Смерти»[442].  

И, однако, Блаженный преподал заговоры: сутру «Драгоцен­ность», заговор из раздела «Груда», заговор павлина, заговор «Верх знамени», заговор «Атанатия», заговор Пальцелома [443]. Если, почтенный Нагасена, ни тем, кто воспарил в небеса, ни тем, кто погрузился в морскую пучину, ни тем, кто укрылся во дворце, келье, пещере, расселине, ущелье, гроте, норе, берлоге или где-то в горах, и то не скрыться от аркана Смерти, то ложно считать, что заговор может помочь. Если же можно благода­ря заговору ускользнуть из аркана Смерти, то тогда ложно это утверждение: «Ни в поднебесье...» и дальше. Вот еще воп­рос обоюдоострый, узла завязаннее. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного:

«Ни в поднебесье, ни в морских пучинах,    

Ни в пещере среди отрогов горных –

Нигде во всей вселенной не укрыться

Живому от аркана Смерти».

И преподал Блаженный заговоры, но это – для тех, кто еще во цвете лет, кто еще не прожил свой век и у кого нет препят­ствий, порожденных деянием. Ведь тем, государь, кто прожил свой век, ни лечение, ни снадобья не помогут. Скажем, госу­дарь, если дерево уже мертво, погибло, засохло, если соки в нем истощились, время ему расти прошло и жизнь покинула его, то под него хоть тысячу кувшинов воды лей – все равно оно уже не оживет, не покроется вновь свежими, зелеными побега­ми.

Вот точно так же, государь, бесполезны лекарства и заго­воры для тех, кто прожил свой век: ни лекарства, ни снадобья им не помогут. Всей земли целебные травы, государь, не подей­ствуют на того, кто прожил свой век. Но тем, кто еще во цвете лет, государь, кто свой век еще не прожил и у кого нет препятствий, порожденных деянием,– тем заговор помогает и тех оберегает. Ради них и преподал Блаженный заговоры. Скажем, государь, когда созревают хлеба и стебли у них усыхают, то па­харь отводит с поля воду, а полным соков молодым хлебам избыток воды, напротив, идет на пользу. Вот точно так же, госу­дарь, тех, кто уже прожил свой век, лекарства и заговоры не излечат и не спасут. Заговоры и лекарства предназначены для людей во цвете лет, еще не проживших свой век. Им лекарства и заговоры приносят пользу.

Если проживший свой век умирает, а не проживший свой век остается в живых, почтенный Нагасена, то бесполезны, вы­ходит, лекарства и заговоры.

А ты видел когда-либо, государь, чтобы болезнь лекарст­вами излечивалась?

– Да, почтенный, сотни раз видел.

– А раз так, государь, то ложно, как ты, утверждать, буд­то заговоры и лекарства бесполезны.

– Но можно заметить, почтенный Нагасена, что врачи в лечении применяют лекарства, отвары, мази. Благодаря их при­менению болезнь и излечивается.

– А у применяющих заговоры, государь, упражняется го­лос, сохнет язык, расправляется грудь, глотка хрипнет [444]. Бла­годаря применению заговоров, государь, их отпускают все не­дуги, оставляют все напасти. Ты когда-либо видел, государь, как укушенный змеёю человек обезвреживал яд мантрой? Или как ему отсасывали кровь сверху и снизу ранки, чтобы уничто­жить действие яда? [445]

– Да, почтенный, такое и сейчас в жизни встречается.

– А раз так, государь, то ложно, как ты, утверждать, буд­то заговоры и лекарства бесполезны. Если, государь, человек произнес заговор, то и змея его, даже укусить желая, не уку­сит, отверзтую было пасть закроет; и разбойники дубину на него подымут, да не опустят, а откинут ее в сторону и друзь­ям уподобятся; и взбешенный слон, встретив его, успокоится; и полыхающая стена лесного пожара дойдет до него и потухнет; и смертельный яд превратится в его утробе в лекарство, а не то усвоится, подобно пище; и посягающие на его жизнь убийцы уподобятся его рабам; и, ступив ногою в силок, он не попадет­ся [446]. Ты слыхал когда-либо, государь, о том павлине, что семь­сот лет кряду произносил по утрам заговор, и охотникам так и не удалось заловить его в силки; но стоило ему однажды не произнести заговора, как он в тот же день угодил в силок [447]?

– Да, слыхал, почтенный, этот рассказ всем богам и лю­дям известен.

–    А раз так, государь, то ложно утверждать, как ты, буд­то заговоры и лекарства бесполезны. Ты слыхал когда-либо, государь, о том данаве, что стерег свою жену? Он сажал ее в короб, заглатывал его и держал у себя в животе, а один видьядхара [448] залез к данаве в пасть и позабавился там с его женою. Узнав об этом, данава отрыгнул короб и открыл крышку. А видьядхара из открытого короба беспрепятственно ускольз­нул [449].

– Да, почтенный, я слыхал об этом. Этот рассказ тоже и богам, и всему свету известен.

– И ведь ускользнул этот видьядхара из ловушки благода­ря заговору, не так ли?

– Да, почтенный.

– Стало быть, государь, заговор таки действен. Ты слыхал когда-либо, государь, о другом видьядхаре, что соблазнил главную жену бенаресского царя в его собственном дворце, а когда попался, произнес мантру и тотчас сделался невиди­мым [450]?

– Да, почтенный, слыхал.

– Ведь и этот видьядхара ускользнул из ловушки благода­ря заговору, не так ли?

– Да, почтенный.

– Стало быть, государь, заговор таки действен.

– Почтенный Нагасена, всех ли оберегает заговор?

– Иных оберегает, государь, иных не оберегает.

– Значит, почтенный Нагасена, заговор – не для всех?

– А скажи, государь, всем ли пища жизнь поддерживает?

– Кому поддерживает, почтенный, кому не поддерживает.

– Отчего же?

– Оттого, почтенный, что иные объедаются этой самой пи­щей и потом умирают от холеры.

– Значит, государь, не всем пища поддерживает жизнь?

– По двум причинам пища может лишить человека жизни, почтенный Нагасена: от объедения или от слабости пищеваре­ния. Пища дарует здоровье, но при злоупотреблении может лишить человека жизни.

– Вот точно так же, государь, иных заговор оберегает, иных не оберегает. Если заговор не оберегает человека, то это бывает по трем причинам: от препятствия-деяния, или от препятствия-аффекта, или от неверия [451]. Заговор оберегает живые существа, но теряет свою оберегающую способность вследствие содеянно­го самим существом. Сравни, государь: мать сына, еще во чреве вынашивая, лелеет; окруженная уходом и заботой, рожает и потом, когда он родится, держит его в чистоте, подмывает его, утирает ему нос, умащает его лучшими, отборнейшими благово­ниями [452]; а если кто-то чужой обругает его или ударит, то она, взволнованная, тащит обидчика к мужу [453]. Но если сын совер­шит проступок перед нею, провинится, то она может и побить и нашлепать его – и руками, и ногами, и палкой, и колотуш­кой – чем придется. Скажи, государь, уместно разве, чтобы мать за это хватали, да тащили, да приводили к мужу?

– Нет, почтенный.

– Отчего же?

– Сын сам виноват, почтенный.

– Вот точно так же, государь, существа сами виноваты в том, что оберегающий их заговор делается бессильным.

– Отлично, почтенный Нагасена! Поистине разрешен воп­рос, прорежена чащоба, осветились потемки, распутаны тенета лжемудрия, о лучший из лучших наставников [454]!

Вопрос 5 (15)

Почтенный Нагасена, вы утверждаете: «Татхагата всегда получит необходимое: одежду, пропитание, приют, лекарства на случай болезни». И, однако, «в Пяти Салах, брахманской де­ревне, Татхагата никакого подаяния не получил, так и вышел из нее с чистой, пустой миской, будто не заходил» [455]. Если, поч­тенный Нагасена, «Татхагата всегда получит необходимое: одежду, пропитание, приют, лекарства на случай болезни», то ложны слова, что «в Пяти Салах, брахманской деревне, Татха­гата никакого подаяния не получил, так и вышел из нее с чи­стой, пустой миской, будто не заходил». Если же «в Пяти Са­лах, брахманской деревне, Татхагата никакого подаяния не получил, так и вышел из нее с чистой, пустой миской, будто не заходил», то тогда ложны слова: «Татхагата всегда получит не­обходимое: одежду, пропитание, приют, лекарства на случай болезни». Вот еще вопрос обоюдоострый, превеликий, туго за­крученный. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Татхагата, государь, всегда получит необходимое: одеж­ду, пропитание, приют, лекарства на случай болезни. В Пяти Салах же, брахманской деревне, он никакого подаяния не по­лучил, так и вышел из нее с чистой, пустой миской, будто не заходил; но это случилось из-за Мары лукавого.

– Так неужели, почтенный Нагасена, истощилось тогда все благо, что накопил Блаженный за превосходящие предел исчислимого века? Неужели, едва напрягшись, лукавый Мара тут же перемог все это благо, исполненное силы и мощи? Если так, почтенный Нагасена, то эта история дважды навлекает на себя осуждение: выходит ведь, что зло сильнее добра, а что сила Мары пересилила силу Просветленного. Тогда выходит, что у дерева верхушка тяжелее корней, а дурное сильнее того, что преисполнено достоинств.

– Нет, государь, из одного этого вовсе еще не выходит, что зло сильнее добра и что сила Мары пересилила силу Просвет­ленного. Впрочем, мне следует это обосновать. Представь, госу­дарь: приносит некий человек царю подношение – меду, или медовую галушку, или еще что-то, а привратник царского двор­ца говорит ему: «К царю нельзя сейчас! А ну забирай-ка свое подношение, да и ступай поскорее откуда пришел, пока царь тебя не наказал». Устрашенный, запуганный наказанием, человек этот возьмет свое подношение, да и уйдет себе поскорее от­куда пришел. Так что же, государь, неужели царь-миродержец лишь из-за этого, оттого только, что не получил подношения, уступит в силе своему привратнику? Неужели лишится он дру­гих подношений?

– Нет, почтенный. Ведь это по зависти привратник не про­пустил к царю подношение. Подношения, да еще во сто, в тыся­чу раз большие, дойдут до царя через другие ворота.

– Так и здесь, государь: ведь это по зависти своей лукавый Мара обуял брахманов – глав семей в Пяти Салах, но тогда же многие сотни тысяч духов явились к Блаженному с амритой, дивным нектаром, желая напитать им тело Блаженного, и склонились перед ним, почтительно сложив ладони [456].

– Хорошо, почтенный Нагасена. Я согласен, что Блажен­ный, из всех людей в мире достойнейший, четыре вида подая­ния всегда получит; больше того, боги и люди еще и просят Блаженного принять от них четыре вида подаяния. И, однако, замысел Мары тогда все же осуществился? Он ведь помешал поесть Блаженному? Вот здесь, почтенный, сомнение моё не рас­сеивается; здесь я продолжаю колебаться и ввергнут в нерешительность. В голове у меня не укладывается, чтобы Татхагате, святому, истинновсепросветленному, из всех богов и людей луч­шему и высшему, благого, лучшего, достойного вместилищу, не­сравненному, ни равного, ни подобного себе не имеющему, низкий, мелкий, ничтожный, грешный, подлый Мара даяние полу­чить помешал.

– Есть, государь, четыре помехи даянию: помеха даянию неопределившемуся, помеха даянию предназначенному, помеха даянию приготовленному, помеха вкушению даяния.

Помеха не­определившемуся даянию такова: что-то накоплено, но никому особо не предназначено – не видно пока, кому бы это дать; тут-то некто и мешает: что-де толку чужому добро отдавать? Это помеха неопределившемуся даянию.

Вот помеха предназначенному даянию: имеют в виду некоего определенного человека и готовят еду лично для него, а кто-то мешает. Это помеха предназначенному даянию.

Вот помеха приготовленному дая­нию: угощение уже приготовлено, но еще его не взяли, кто-то этому мешает. Это помеха приготовленному даянию.

Вот помеха вкушению даяния: угощение уже можно вкушать, но кто-то мешает этому. Это помеха вкушению даяния.

Что же до Мары лукавого, который обуял брахманов – глав семей в Пяти Салах, то он и вправду помешал Блаженному, но не вкусить даяние и не даянию приготовленному или предназначенному, но предсто­явшему, еще не ставшему, да и то тайком и отнюдь не только Блаженному: из тех, кто тогда же вышел за подаянием, еды в тот день никому не подали. И я не знаю, государь, кто в целом мире вместе с его небожителями, с богами небес Мары и Брахмы, со шраманами, с брахманами, с народом божеским и чело­веческим – кто мог бы помешать даянию, предназначенному или приготовленному для Блаженного, или вкушению им дая­ния. Если бы кто-то из зависти попытался помешать даянию, предназначенному или приготовленному для Блаженного, или вкушению им даяния, голову бы у того разорвало на сто, на тысячу частей.

Четыре свойства, государь, Татхагате ненаруши­мо присущи, вот они: даянию, предназначенному или приготов­ленному для Блаженного, никто помешать не может; свечение на сажень вокруг Блаженного никто погасить не может; всеве­дению Блаженного, драгоценному знанию никто повредить не может; и жизнь у Блаженного, государь, отнять никто не мо­жет. Таковы, государь, четыре свойства, Татхагате одному ненарушимо присущие. И у всех этих свойств, государь, одна природа, все они безущербны, неколебимы, другим не подвласт­ны, все это – неприкосновенные достоинства.

Тайком, скрытно, государь, обуял лукавый Мара брахманов – глав семей в Пяти Салах. Скажем, государь, тайком, скрытно от царя разбойники в окраинных труднодоступных областях грабят на дорогах; а если бы увидел царь разбойников? Им бы, верно, не поздоро­вилось?

– Конечно, почтенный. Их бы топором порубили на сто, на тысячу частей.

– Вот точно так же, государь, скрытно, тайком обуял лука­вый Мара брахманов – глав семей в Пяти Салах. Или иначе, государь: как, скажем, замужняя женщина тайком, скрытно сходится с чужим мужчиной, вот точно так же и лукавый Мара, государь, тайком, скрытно обуял брахманов – глав семей в Пя­ти Салах. А если бы женщина сошлась с чужим мужчиной на глазах у мужа? Ей бы, верно, не поздоровилось?

– Конечно, почтенный. Муж мог бы ее и побить, и убить, и запереть, и отдать в рабство.

– Вот точно так же, государь, тайком, скрытно обуял лу­кавый Мара брахманов – глав семей в Пяти Салах. Если бы, государь, лукавый Мара вздумал помешать даянию, предназ­наченному или приготовленному для Блаженного, или вкушению им даяния, то голову бы у него разорвало на сто, на тысячу частей.

– Да, это так, почтенный Нагасена. Воровским обычаем по­ступил лукавый Мара, скрытно обуял лукавый Мара брахма­нов – глав семей в Пяти Салах. Если бы, почтенный, лукавый Мара вздумал помешать даянию, предназначенному или приготовленному для Блаженного, или вкушению им даяния, то голо­ву бы у него разорвало на сто, на тысячу частей, его бы всего развеяло, как пригоршню мякины. Отлично, почтенный Нагасе­на. Да, это так, я с этим согласен [457].

Вопрос 6 (16)

– Почтенный Нагасена, вы утверждаете: «Кто совершает убийство по неведению, тот свой проступок этим усугубляет» [458]. Однако в Определениях Устава Блаженный сказал: «Незнаю­щий невиновен» [459]. Если, почтенный Нагасена, «кто совершает убийство по неведению, тот свой проступок этим усугубляет», то ложны слова, что «незнающий невиновен». Если же «незнаю­щий невиновен», то ложны слова: «Кто совершает убийство по неведению, тот свой проступок этим усугубляет». Вот еще вопрос обоюдоострый, трудноразрешимый, труднопостижимый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Кто совершает убийство по неведению, тот свой проступок этим усугубляет». В Определениях Устава, однако, Блаженный сказал: «Незнаю­щий невиновен». Здесь разное имеется в виду. Вот в чем разница: есть, государь, проступки, сопровождавшиеся распозна­ванием, и есть проступки, не сопровождавшиеся распознаванием [460]. Вот о проступках, не сопровождавшихся распознаванием, Блаженный и сказал: «Незнающий невиновен».

Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так. Я с этим со­гласен.

Вопрос 7 (17)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Тат­хагата не думает, Ананда, что опекает общину или что учится у него община» [461]. Описывая же достоинства, по природе прису­щие блаженному Майтрее, он, напротив, сказал: «Многотысяч­ную общину монахов будет он опекать, так же как я теперь опекаю многосотенную общину монахов» [462]. Если, почтенный Нагасена, Блаженный сказал: «Татхагата не думает, Ананда, что опекает общину или что учится у него община», то ложны слова: «Я теперь опекаю многосотенную общину монахов». Если Татхагата сказал: «Я теперь опекаю многосотенную общи­ну монахов», то ложны слова: «Татхагата не думает, Ананда, что опекает общину или что учится у него община». Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Татхагата не думает, Ананда, что опекает общину или что учится у него об­щина». Напротив, описывая достоинства, по природе присущие блаженному Майтрее, он сказал: «Многотысячную общину мо­нахов будет он опекать, так же как я теперь опекаю многосо­тенную общину монахов». То, о чем ты спрашиваешь, государь, в одном смысле условно, в другом смысле безусловно. Не Татхагата – последователь своего окружения, государь; напротив, окружение Татхагаты – его последователи. А слова «я» и «моё», государь, суть выражения общего мнения, а не высше­го смысла. Нет у Татхагаты привязанности, государь, нет при­страстия, не цепляется Татхагата за «моё», но при необходи­мости пользуется этим выражением.

Скажем, государь, земля для живых, населяющих сушу, есть оплот и прибежище, на землю живые опираются. Но у земли нет оглядки на них как на «своих». Вот точно так же, государь, Татхагата для всех живых – оплот и прибежище, на Татхагату все живые опирают­ся, но у него нет оглядки на них как на «своих».

Или, скажем, государь, полная влаги туча проливается на землю – травам, деревьям, зверям и людям на процветание, племя их умножает, и от дождя зависят в этом все живые до единого; но у тучи нет оглядки на них как на «своих». Вот точно так же, государь, Татхагата во всех живых благие дхармы порождает и умно­жает, и от Учителя зависят в этом все живые до единого; но у Татхагаты нет оглядки на них как на «своих», и потому это так, что он оставил все мнения о самости.

– Отлично, почтенный Нагасена! Поистине распутан вопрос многообразными доводами, вышло наружу бывшее в глубинах, разрублен узел, прорежена чащоба, осветились потемки, разби­ты чужие наветы, раскрылись глаза сынов Победителя!

Вопрос 8 (18)

Почтенный Нагасена, вы утверждаете: «У Татхагаты об­щина расколу не подвержена» [463]. И утверждаете также: «Дева­датта разом отколол от общины пятьсот монахов» [464]. Если, поч­тенный Нагасена, «у Татхагаты община расколу не подверже­на», то ложны слова, будто «Девадатта разом отколол от общины пятьсот монахов». Если «Девадатта разом отколол от общины пятьсот монахов», то ложны слова, будто «у Татхагаты община расколу не подвержена». Вот еще вопрос обоюдоострый тебе поставлен, глубокий, с трудом разрешимый, тугого узла туже затянутый; люди на нем путаются, мешаются, теряются, споты­каются, в тупик встают. Обрати же силу своего знания против наговоров.

– Верно, государь, что «у Татхагаты община расколу не подвержена». Верно также, что «Девадатта разом отколол от общины пятьсот монахов», но это уже сила раскольника. Рас­колоть все можно, государь,– было бы кому раскалывать. Если есть раскольник – тогда и мать от сына откалывается, и сын от матери откалывается, и отец от сына откалывается, и сын от отца откалывается, и брат от сестры откалывается, и сестра от брата откалывается, и друзья друг от друга откалываются; и срубленный из дерева разных пород под мощным натиском валов корабль раскалывается; и благородное золото бронзой раскалывается. Но, государь, нет у разумных такой цели, нет у знающих намерения, нет у мудрых стремления, чтобы «у Татха­гаты община была подвержена расколу». И можно объяснить, почему так говорится: «У Татхагаты община расколу не под­вержена». Вот почему: неслыханно ведь, государь, чтобы Тат­хагата когда-либо в своих странствиях был привязчив или нелюбезен, был несправедлив или пристрастен, из-за чего общи­на бы раскололась. Потому и говорится: «У Татхагаты община расколу не подвержена». Да и сам ты должен знать, государь, можно ли найти в Девятичастных Речениях Просветлёенного место, где было бы сказано: «По такой-то вот причине, из-за прошлого деяния бодхисаттвы случился в общине раскол» [465].

– Нет, почтенный. И не видал и не слыхал никто такого.

– Отлично, почтенный Нагасена.

– Да, это так, я с этим согласен. Вторая глава закончена.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Вопрос 1 (19)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Знай, Васиштха, дхарма – старшее в людях и в этой жизни, и после смерти» [466]. Однако и тот из мирских почитателей, что обрел слух и не съедет вниз, усвоил воззрение, внял проповеди,– и тот дол­жен стоя и с почтением приветствовать монаха или послушни­ка, даже если это люди-из-толпы. Если, почтенный Нагасена, Блаженный сказал: «Знай, Васиштха, дхарма – старшее в лю­дях и в этой жизни, и после смерти», то ложны слова, будто и тот из мирских почитателей, что обрел слух и не съедет вниз, усвоил воззрение, внял проповеди,– и тот должен стоя и с почтением приветствовать монаха или послушника, даже если они – люди-из-толпы. Если же и тот из мирских почитателей, что обрел слух и не съедет вниз, усвоил воззрение, внял пропо­веди,– и тот должен стоя и с почтением приветствовать монаха или послушника, даже если это люди-из-толпы, то ложны слова: «Знай, Васиштха, дхарма – старшее в людях и в этой жизни, и после смерти». Вот еще вопрос обоюдоострый; тебе он постав­лен, тебе его и решать [467].

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Знай, Васиштха, дхарма – старшее в людях и в этой жизни, и после смерти». Однако и тот из мирских почитателей, кто обрел слух и не съедет вниз, усвоил воззрение, внял проповеди,– и тот должен стоя и с почтением приветствовать монаха или послушника, да­же если это люди-из-толпы. Но на это есть основание. Основа­ние это вот какое: монаха делают монахом двадцать присущих ему свойств и два внешних признака. Поэтому-то и пристало монаха стоя и с почтением приветствовать, чтить и уважать.

А эти двадцать присущих монаху свойств, которые делают его монахом, и два внешних признака вот какие: лучшая сдержан­ность, высшие обеты, поведение, житье в монастыре, смирение, самоутеснение, терпение, кротость, уединенные скитания, пре­данность уединению, занятия созерцанием, стыдливость и совестливость, усилие, небеспечливость, изучение трех предме­тов, оглашение Устава, монашеские беседы, преданность нравственности и прочему, бесприютность, безущербное следо­вание правилам поведения, ношение желтой одежды и бритье головы [468]. Вот, государь, каковы двадцать присущих монаху свойств, которые делают его монахом, и два его внешних признака. Для монаха все эти достоинства – обычное его достоя­ние. Обладая такими качествами целиком, неущербно и сполна, он сможет взойти на лучшую, высшую ступень – на ступень опытности [469], на ступень, где стоят святые; он приблизился уже к святости. Так что и тому мирскому почитателю, кто обрел слух,– и ему следует стоя и с почтением приветствовать мона­ха, будь тот хоть человек-из-толпы. «И у него, и у сбросивших путы – одно монашество, моё же состояние иное»,– понимая это, и тот мирской почитатель, кто обрел слух, и он должен стоя и с почтением приветствовать монаха, будь тот хоть чело­век-из-толпы. «Он принадлежит к лучшей из общностей [470], я же не принадлежу»,– понимая это, и тот мирской почитатель, кто обрел слух, и он должен стоя и с почтением приветствовать монаха, будь тот хоть человек-из-толпы. «Ему слушать чтение Уставных Начал разрешено, мне – не разрешено» [471],– понимая это, и тот мирской почитатель, кто обрел слух, и он должен стоя и с почтением приветствовать монаха, будь тот хоть человек-из-толпы. «Он постригает и посвящает других, умножая Учение Победителя, а мне это недоступно»,– понимая это, и тот мирской почитатель, кто обрел слух, и он должен стоя и с почтением приветствовать монаха, будь тот хоть человек-из- толпы. «Он неослабно блюдет бесценные правила поведения, а я им не следую»,– понимая это, и тот мирской почитатель, кто обрел слух, и он должен стоя и с почтением приветствовать монаха, будь тот хоть человек-из-толпы. «Он принял монаше­ский облик, уподобившись в этом Просветленному, а мой облик совсем не таков»,– понимая это, и тот мирской почитатель, кто обрел слух, и он должен стоя и с почтением приветствовать монаха, будь тот хоть человек-из-толпы. «Он подмышки не бре­ет, не мажется, благоухает только нравственностью [472], а у меня в обычае носить украшения и драгоценности»,– понимая это, и тот мирской почитатель, кто обрел слух, и он должен стоя и с почтением приветствовать монаха, будь тот хоть человек-из-толпы. И еще, государь. «Все те двадцать свойств, которые де­лают человека монахом, и два внешних признака у монаха есть. Он и сам имеет их все, и других им научает. А у меня нет ни обладания ими, ни этой возможности учить»,– понимая это, и тот мирской почитатель, кто обрел слух, и он должен стоя и с почтением приветствовать монаха, будь тот хоть человек-из-толпы. Еще, государь. Скажем, если царевич у придворного жреца выучился науке и узнал, каков кшатрийский долг, то он и позже, уже став помазанным на царство царем, приветствует учителя стоя и с почтением: «Ведь это он меня научил». Вот точно так же, государь, понимая, что перед ним – учитель, но­ситель унаследованного знания, и тот мирской почитатель, кто обрел слух, и он должен стоя и с почтением приветствовать монаха, будь тот хоть человек-из-толпы. А еще вот с какой стороны, государь, ты можешь убедиться в величии и несрав­ненном достоинстве монашеской ступени: если, государь, обрет­ший слух мирской почитатель достигает святости, то перед ним только две дороги, и не более: либо в тот же день уйти в по­кой, либо принять монашество [473]. Незыблемо, государь, посвящение, велика и возвышенна монашеская эта ступень.

– Да, почтенный Нагасена, понят, поистине разрешен этот вопрос твоим мощным и острым умом. Никто, кроме человека, подобного тебе дарованием, не смог бы так распутать этот вопрос [474].

Вопрос 2 (20)

Почтенный Нагасена, вы утверждаете: «Татхагата нико­му не причиняет зла и всем делает добро». И еще утверждаете: «Когда он в проповеди рассказал притчу о костре, у шестиде­сяти монахов горлом пошла горячая кровь» [475]. Рассказав в про­поведи притчу о костре, Татхагата не сделал этим шестидесяти монахам добра, почтенный, но причинил зло. Если, почтенный Нагасена, «Татхагата никому не причиняет зла и всем делает добро», то ложны слова: «Когда он в проповеди рассказал притчу о костре, у шестидесяти монахов горлом пошла горячая кровь». Если, «когда он в проповеди рассказал притчу о кост­ре, у шестидесяти монахов горлом пошла горячая кровь», то ложны слова, будто «Татхагата никому не причиняет зла и всем делает добро». Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его решать.

– Верно, государь, что Татхагата никому не причиняет зла и всем делает добро. Верно также, что, когда он в проповеди рассказал притчу о костре, у шестидесяти монахов горлом по­шла горячая кровь. Но произошло это не вследствие действий Татхагаты, а только вследствие их собственных действий.

– А если, почтенный Нагасена, Татхагата не произнес бы проповеди и не рассказал притчу о костре, пошла бы у них горлом горячая кровь?

– Нет, государь. Они неистинно следовали Учению; от слу­шания проповеди Блаженного у них внутри сделалось жжение, а из-за этого жжения горячая кровь горлом пошла.

– Раз так, почтенный Нагасена, то кровь у них горлом пошла именно из-за действий Татхагаты. Только Татхагата в ответе за их погибель. Скажем, почтенный, сидит в муравейнике змея [476]. Пришел тут какой-то человек, которому понадобились муравьиные яйца [477], и разворотил муравейник, чтобы набрать их. Пока копал, он завалил выход из муравейника, и змея задохлась. Змея ведь умерла из-за действия этого человека, не так ли, почтенный?

– Да, государь.

– Вот точно так же, почтенный Нагасена, только Татхага­та ответствен за их погибель.

Проповедуя, Татхагата свободен от пристрастий и пред­убеждений, государь; он проповедует беспристрастно и непред­убежденно. Кто, слушая его проповедь, истинно ей следуют – пробудятся, те же, кто неистинно следуют, сорвутся. Скажем, государь, когда кто-то трясет манговое дерево, или гвоздичное дерево [478], или медовое дерево [479], то с сочными, крепко держащи­мися на ветке плодами ничего не сделается, они так и останут­ся висеть, зато сорвутся плоды с подгнившими черешками, слабо держащиеся на ветке. Вот точно так же, государь, про­поведуя, Татхагата свободен от пристрастий и предубеждений, он проповедует беспристрастно и непредубежденно. Кто, слу­шая его проповедь, истинно ей следуют – пробудятся, те же, кто неистинно следуют, сорвутся.

Или, скажем, государь, когда пахарь, готовясь высадить рисовую рассаду, вспахивает поле, то при вспашке попутно погибают многие сотни тысяч трави­нок. Вот точно так же, государь, Татхагата, пробуждая зреломыслящих существ, проповедует беспристрастно и непредубежденно. Кто, слушая его проповедь, истинно ей следуют – пробу­дятся, те же, кто неистинно следуют,– погибнут, как травинки. Или, скажем, государь, когда люди отжимают в давильне са­харный тростник, чтобы получить из него сироп, то вместе с выжимаемым тростником раздавливаются и гибнут попавшие в давильню черви. Вот точно так же, государь, Татхагата, про­буждая зреломыслящих существ, выжимает их в давильне Учения; те же, кто неистинно ему следуют, мрут, как черви.

– Так разве, почтенный Нагасена, монахи не из-за той самой проповеди сорвались?

– Что же, государь, разве может плотник и оставить брев­но в неприкосновенности, и зачистить его и спрямить?

– Нет, почтенный. Зачистить и спрямить бревно плотник сможет, только если удалит с него все лишнее.

– Вот точно так же, государь, Татхагата не может и оста­вить общину в неприкосновенности, и пробудить созревших к пробуждению. Лишь удаляя тех, кто следует Учению неистинно, пробуждает он созревших к пробуждению. Неистинно же следующие Учению срываются из-за своих собственных действий. Как банан, бамбук и самка мула гибнут, государь, из-за своих собственных порождений [480], точно так же, государь, неистинно следующие Учению срываются и гибнут из-за своих собствен­ных действий. Как разбойников, государь, ослепляют, сажают на кол, обезглавливают из-за их собственных действий, точно так же, государь, неистинно следующие срываются с Учения Победителя и гибнут. Если у тех шестидесяти монахов горлом пошла горячая кровь, государь, то не из-за действий Татхагаты, не из-за действий еще кого-либо, но только из-за их собствен­ных действий. Представь, государь, что некто раздал народу нектар. Вкусив нектара, каждый будет здоров, проживет долго, избегнет всяческих болезней. А кто-то злоупотребит им и, вку­сив его, скончается. Скажи, государь, разве повинен в чем-ли­бо из-за этого тот человек, что раздавал нектар?

– Нет, почтенный.                                                  

– Вот точно так же, государь, Татхагата раздает богам и людям десятитысячной мировой сферы нектар проповеди. Те живые, кто способен,– те пробуждаются нектаром проповеди. Те живые, кто не способен,– те нектаром проповеди губятся и падают. Пища, государь, всем живым поддерживает жизнь, но иные поедят и умирают от холеры. Скажи, государь, разве по­винен в чем-либо из-за этого тот человек, что раздавал пищу?

– Нет, почтенный.

– Вот точно так же, государь, Татхагата раздает богам и людям десятитысячной мировой сферы нектар проповеди. Те живые, кто способен,– те пробуждаются нектаром проповеди. Те живые, кто не способен,– те нектаром проповеди губятся и падают.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим со­гласен [481].

Вопрос 3 (21)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного:

«Телесная сдержанность – благо,

Благо – сдержанность речи.

Сдержанность в мыслях – благо.

Благо – всякая сдержанность» [482].

И, однако, Татхагата, сидя в четверояком собрании последова­телей [483], перед богами и людьми, показал брахману Шайле скрытые срамные части тела [484]. Если, почтенный Нагасена, Бла­женный сказал: «Телесная сдержанность – благо», то ложно утверждать, что он показал брахману Шайле скрытые срамные части тела. Если же показал он брахману Шайле скрытые срам­ные части тела, то ложно утверждать, что «телесная сдержанность – благо». Вот еще вопрос обоюдоострый тебе поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Телесная сдер­жанность – благо». И действительно показал он брахману Шайле скрытые срамные части. У того возникли сомнения ка­сательно этой части тела Татхагаты. Пользуясь сверхобычной силой, Блаженный чудом показал ему эту часть тела, чтобы тот пробудился. Притом никто, кроме брахмана, того не видел.

– Кто же поверит, почтенный Нагасена, чтобы из всего народа один он срам видел, а остальные, находясь там же, не видели? Ну-ка, изволь это обосновать, приведи мне вразуми­тельный довод.

– Видел ты когда-либо, государь, больного, окруженного родственниками и друзьями?

– Да, почтенный.

– Так скажи, государь, видно ли окружающим ту боль, которую испытывает больной?

– Нет, почтенный. Эту боль испытывает только он сам, почтенный.

– Вот точно так же, государь, только у брахмана возник­ло сомнение касательно той части тела Татхагаты. Пользуясь сверхобычной силой, Блаженный чудом показал ему эту часть тела, чтобы тот пробудился. Притом никто, кроме брахмана, этого не видел. Или, скажем, государь, если какого-то челове­ка обуял бес, то разве тогда окружающие видят этого беса, государь?

– Нет, почтенный. Только сам одержимый видит, что явил­ся бес.

– Вот точно так же, государь, только тот, у кого возникло сомнение в Татхагате, видел это чудо.

– Трудное же Блаженный сделал дело, почтенный Нагасе­на: пусть только одному, но показал все же то, что показывать не следует.

Блаженный показал не срам, государь. Пользуясь сверх­обычной силой, он показал отражение.

Достаточно и отражения, почтенный. Все равно тот ви­дел срам и удостоверился.

Так что же, государь! И трудные дела делает Блажен­ный, чтобы пробудить созревших к пробуждению. Если бы Бла­женный всякое дело откладывал [485], созревшие к пробуждению не пробуждались бы, государь. Ведь Татхагата – знаток средств, пробуждающих тех, кто созрел к пробуждению, государь, по­этому каждого, кто созрел к пробуждению, Татхагата пробуж­дает соответствующим средством. Как врач лечит каждого больного тем лекарством, государь, которое принесет ему здоровье: если нужно, чтобы больного вырвало, дает ему рвотное; если нужно, чтобы его прослабило, дает слабительное; кому нужны жирные мази, дает жирные мази; кому нужна масляная клизма, ставит масляную клизму. Вот точно так же, государь, каждого, кто созрел к пробуждению, Татхагата пробуждает соответствующим средством. Как роженица во время трудных родов, государь, показывает врачу срам, который обычно пока­зывать не следует, вот точно так же, государь, чтобы пробу­дить созревших к пробуждению, Татхагата показал, пользуясь сверхобычной силой, отражение срама, что обычно показывать не следует. Нет такого, что вообще не следовало бы показы­вать, это зависит от человека, государь. Если бы кто-то мог пробудиться, увидев сердце Блаженного, государь, то Блажен­ный ему и сердце бы показал с помощью йоги. Ведь Татхага­та – знаток средств, государь, и искусен в проповеди [486].

Например, государь, зная наклонности тхеры Нанды, Татхагата перенес его в обитель богов и показал ему небесных дев,– «так сей высокородный [487] пробудится»,– и правда, пробудился так высокородный. Татхагата тогда всячески хулил, принижал, осуждал и порицал внешнюю красоту, но, чтобы пробудить Нанду, показал ему сначала апсар, подкрасивших себе ноги [488]. Таков Татхагата – знаток средств, искусный в проповеди.

В другой раз, государь, подойдя к несчастному, тоскующему, выгнанному из общины братом тхере Пантхаке Малому [489], Татхагата дал ему маленькую тряпочку,– «так сей высокородный пробудится»,– и правда, достиг таким способом сей высо­кородный мастерства в Учении Победителя [490]. Таков Татхага­та – знаток средств, искусный в проповеди. В другой раз, госу­дарь, Татхагата три раза кряду оставил вопрос брахмана Могхараджи без ответа,– «так у сего высокородного гордыни убу­дет, а с убылью постижение ему удастся»,– и правда, убыло у сего высокородного гордыни, и с убылью гордыни достиг брах­ман мастерства в шести сверхзнаниях [491]. Таков Татхагата – зна­ток средств, искусный в проповеди.

– Отлично, почтенный Нагасена! Поистине распутан вопрос многообразными доводами, прорежена чащоба, осветились по­темки, разрублен узел, разбиты наветы, раскрылись глаза сы­нов Победителя благодаря тебе, сникли лжепроповедники рядом с тобою, о лучший из лучших наставников [492]!

Вопрос 4 (22)

Почтенный Нагасена, есть изречение тхеры Шарипутры, полководца Учения: «Татхагата в своих речах безукоризнен, любезные, нет у Татхагаты речевых проступков, нечего ему скрывать, чтобы другие не узнали» [493]. И, однако, Татхагата, объявляя тхере Судинне из рода Каландов об исключении его из общины за его проступок, грубо назвал его никчемным че­ловеком [494]. Тхеру же тяжко потрясли слова «никчемный чело­век», и он, казня себя, не смог пройти арийскою стезей. Если, почтенный Нагасена, «Татхагата в своих речах безукоризнен, нет у Татхагаты речевых проступков», то ложно утверждать, что Татхагата, объявляя тхере Судинне из рода Каландов об исключении его из общины за его проступок, назвал его ни­кчемным человеком. Если же назвал Татхагата тхеру Судинну из рода Каландов никчемным человеком, объявляя ему об исключении его из общины за его проступок, то ложно утверж­дать, что «Татхагата в своих речах безукоризнен», что «нет у Татхагаты речевых проступков». Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение тхеры Шарипутры, полководца Учения: «Татхагата в своих речах безукоризнен, любезные, нет у Татхагаты речевых проступков, нечего ему скрывать, чтобы другие не узнали». А объявляя почтенному Судинне из рода Каландов об исключении его из общины за его проступок, Бла­женный действительно назвал его никчемным человеком. Одна­ко это было сказано без раздражения, неоскорбительно, отвеча­ло положению дел. А положению дел это отвечало вот почему: если, государь, человек в своей жизни не постигает четырех истин, то не к чему ему было рождаться человеком: остальное получается и не у людей [495]. Потому такого и называют никчем­ным человеком. Так что, государь, Блаженный сказал тхере Судинне из рода Каландов сущую правду, не небылицу.

– Можно оскорбить и говоря сущую правду, почтенный На­гасена; мы на такого накладываем пеню в одну каршапану; это все же проступок. Если кто-то говорит дело, но в резких выра­жениях, он уже оскорбитель [496].

– Скажи, государь, ты слышал когда-либо, чтобы злодея стоя и с почтением приветствовали, выказывали уважение к нему и одаривали наперебой?

– Нет, почтенный. Где бы ни был злодей, откуда бы ни был, он заслуживает оскорблений и угроз. Ему и голову отру­бить могут, и избить, и посадить в тюрьму, и убить, и обойтись с презрением.

– Значит, государь, Блаженный поступил вполне пра­вильно?

– Даже тому, кто поступает правильно, почтенный Нагасе­на, следует действовать уместным и подобающим образом. Ведь достаточно уже услышать богам или людям о Татхагате, чтобы они устыдились и усовестились своих дурных поступков, тем более если они его увидят; а если приблизятся к нему и услышат его проповедь – и того вернее это будет.

– А скажи, государь, какие лекарства прописывает врач, когда тело у больного раздуто [497] и болезнетворные начала расстроили здоровье? Умягчающие разве?

Нет, почтенный. Стараясь исцелить больного, он тогда прописывает ему острые, едкие лекарства.

Вот точно так же, государь, дает наставления Татхагата, для того чтобы все болезни-аффекты утихли. Даже грубые слова Татхагаты, государь, умягчают существ, делают их гибкими. Скажем, государь, как вода, даже будучи горячей, раз­мягчает то, что надо размягчить, и делает это гибким, вот точ­но так же, государь, даже грубые слова Татхагаты целенаправ­ленны и проникнуты состраданием. Как обращенный к сыновь­ям совет отца, государь, целенаправлен и проникнут состраданием, вот точно также, государь, даже грубые слова Татхагаты це­ленаправленны и проникнуты состраданием. Даже грубые сло­ва Татхагаты, государь, гонят аффекты прочь. Как зловонная коровья моча, выпитая больным, или как съеденное им невкус­ное лекарство подавляют болезнь, вот точно так же, государь, даже грубые слова Татхагаты целенаправленны и проникнуты состраданием. И как кипа хлопка, даже большая, упав на тело, не ранит, вот точно так же, государь, даже грубые слова Тат­хагаты страдания никому не причиняют.

– Поистине, почтенный Нагасена, разрешен вопрос многими доводами. Отлично, почтенный Нагасена; да, это так. Я с этим согласен [498].

Вопрос 5 (23)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного:

«Тебе не внемлющее и бездушное,

К чему остролистое [499] это дерево,

Всегда прилежный, умный, бодрый брахман,

Ты спрашиваешь, как ему живется [500]?»

И, однако, говорится:

«Вдруг остролистое заговорило дерево:

«Я тоже дам совет. Послушай, Бхарадваджа» [501].

Если, почтенный Нагасена, дерево неодушевленно, то ложны слова, что Бхарадваджа беседовал с остролистым деревом. Если же беседовал Бхарадваджа с остролистым деревом, то тогда ложны слова, будто дерево неодушевленно. Вот еще воп­рос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Дерево неоду­шевленно». А Бхарадваджа действительно беседовал с остроли­стым деревом. Правда, это выражение повседневного языка: конечно, государь, беседовать с неодушевленным деревом невоз­можно. Деревом, государь, назван здесь обитавший на дереве дух, но в обиходном языке выходит, будто говорило дерево. Скажем, государь, про воз, полный зерна, в обиходе скажут «воз зерна», но ведь этот воз сделан не из зерна, воз сделан из дерева. Однако, оттого что в этот воз насыпано зерно, в обиходе про него скажут «воз зерна». Вот точно так же, госу­дарь, беседовало не дерево, дерево же неодушевленно. Деревом назван здесь обитавший на дереве дух, но в обиходном языке выходит, будто говорило дерево.

Или, скажем, государь, тот, кто сбивает простоквашу, говорит сам, что он, мол, сбивает пахту. Но ведь то, что он сбивает, еще не пахта, сбивает он пока простоквашу, хотя и говорит, что сбивает пахту. Вот точ­но так же, государь, беседовало не дерево, дерево же неоду­шевленно. Деревом назван здесь обитавший на дереве дух, но в обиходном языке выходит, будто говорило дерево. Или, ска­жем, государь, если некто только собирается уходить, он гово­рит: «Я иду»; то, чего еще нет, он называет так, будто это уже есть [502]. Но таков повседневный язык. Вот точно так же, государь, беседовало не дерево, дерево же неодушевленно. Деревом назван здесь обитавший на дереве дух, но в обиход­ном языке выходит, будто говорило дерево. А Татхагата, государь, проповедует Учение на том самом повседневном языке, на котором принято говорить.

– Отлично, почтенный Нагасена; да, это так, я с этим согласен [503].

Вопрос 6 (24)

Почтенный Нагасена, есть изречение тхер – глашатаев Учения [504]:

«Отведав угощенья Чунды,

Что кузнецом был, по преданью,

Смертельно заболел мудрец» [505].

И, однако, Блаженный сказал: «Есть две трапезы, Ананда, рав­ные величием. Одинаковы их плоды, одинаково их завершение. Они других трапез и премного плодотворнее, и премного превос­ходнее. Вот эти две трапезы: первую вкусив, Татхагата достиг высочайшего истинного всепросветления; вторую вкусив, уйдет в окончательный безостаточный покой. Эти две трапезы равны величием. Одинаковы их плоды, одинаково их завершение. Они других трапез и премного плодотворнее, и премного превосход­нее» [506]. Если, почтенный Нагасена, Блаженный после угощения Чунды разболелся, испытал тяжкие боли и скончался, то лож­ны слова: «Есть две трапезы, Ананда, равные величием. Оди­наковы их плоды, одинаково их завершение. Они других трапез и премного плодотворнее, и премного превосходнее». Если же действительно «есть две трапезы, равные величием, одинаковы их плоды, одинаково их завершение. Они других трапез и пре­много плодотворнее, и премного превосходнее», то тогда ложны слова, что Блаженный после угощения Чунды разболелся, испытал тяжкие боли и скончался. Что же, почтенный Нагасена, тем эта трапеза, что яду полна, плодотворна? Тем, что вызва­ла недуг, плодотворна? Тем, что унесла здоровье, плодотворна? Тем, что жизни Блаженного лишила, плодотворна? Назови мне обоснование, опровергни наветы. На этом же люди помрачают­ся: объелся, говорят, по своей жадности, потому и заболел кровавым поносом [507]. Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение тхер – глашатаев Учения:

«Отведав угощенья Чунды,

Что кузнецом был, по преданью,

Смертельно заболел мудрец».

И действительно, Блаженный сказал: «Есть две трапезы, Анан­да, равные величием. Одинаковы их плоды, одинаково их завер­шение. Они других трапез и премного плодотворнее, и премного превосходнее». У той последней трапезы много достоинств, немало преимуществ. Боги знали, государь, что это последняя трапеза Блаженного; на сердце у них тогда было радостно и светло; блюдо из свинины [508], приготовленное Чундой, они окропили небесным питательным соком [509]. Было оно хорошо и легко усвояемым, вкусным, приятным, полезным для желудоч­ного огня. Оно не вызвало у Блаженного, государь, никакого нового недуга. Но, государь, Блаженный и так уже был телом немощен, в нем иссякла жизненная сила, а от еды его старый недуг еще больше обострился.

Ведь если, государь, в костер, который и так уже горит, подбавить еще топлива, то он разго­рится еще больше. Вот точно так же, государь, Блаженный и так уже был телом немощен, в нем иссякла жизненная сила, а от еды старый его недуг еще больше обострился.

Или иначе, государь: если в реку, которая и так уже течет, прольется из большой тучи дождь, то она вздуется и станет еще полноводнее. Вот точно так же, государь, Блаженный и так уже был телом немощен, в нем иссякла жизненная сила, а от еды старый его недуг еще больше обострился.

Или иначе, государь: если кто и так уже толстопузый, а потом еще раз наестся, то пузо у него выпятится еще больше. Вот точно так же, государь, Блаженный и так уже был телом немощен, в нем иссякла жизненная сила, а от еды старый его недуг еще больше обострился. Не было, государь, в том угощении ничего дурного, невозможно в нем усмотреть ничего дурного.

– Почтенный Нагасена, почему те две трапезы равны ве­личием, почему одинаковы их плоды, одинаково их завершение, а они прочих трапез и премного плодотворнее, и премного пре­восходнее?

– Благодаря овладениям-притиркам мыслью к дхармам [510], государь, те две трапезы равны величием, одинаковы их плоды, одинаково их завершение, а они прочих трапез и премного пло­дотворнее, и премного превосходнее.

– Благодаря овладениям-притиркам мыслью к каким дхар­мам, почтенный, те две трапезы равны величием и одинаковы их плоды, одинаково их завершение, а они прочих трапез и пре­много плодотворнее, и премного превосходнее?

– Благодаря притирке мыслью к погруженности в девять последовательных состояний-овладений в прямом и обратном порядке [511], государь, те две трапезы равны величием и одинако­вы их плоды, одинаково их завершение, а они прочих трапез и премного плодотворнее, и премного превосходнее.

– Почтенный Нагасена, именно в те два дня Татхагата больше обычного в прямом и обратном порядке погружался в девять последовательных состояний-овладений?

– Да, государь [512].

– Необычайно, почтенный Нагасена, чудесно, почтенный Нагасена! Даже бесподобному, высшему даянию во всем поле проповеди [513] Просветленного и то с этими двумя даяниями не сравниться. Необычайно, почтенный Нагасена, чудесно, почтен­ный Нагасена! Сколь же велики погруженности в девять после­довательных состояний-овладений и насколько же благодаря погруженности в девять последовательных состояний-овладений сделались эти даяния всех прочих и премного плодотворнее, и премного превосходнее! Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим согласен.

Вопрос 7 (25)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Не пу­тайте себя, Ананда, культом мощей Татхагаты» [514]. И еще ска­зано:

«Поклоняйтесь мощам, поклоненья достойным.

Поступая так, на небеса попадете» [515].

Если, почтенный Нагасена, Татхагата сказал: «Не путайте себя, Ананда, культом мощей Татхагаты», то ложны слова: «Поклоняйтесь мощам, поклоненья достойным. Поступая так, на небеса попадете».

Если же Татхагата сказал: «Поклоняйтесь мощам, поклоненья достойным: Поступая так, на небеса попадете», то ложны слова: «Не путайте себя, Ананда, культом мощей Татхагаты». Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Не путайте себя, Ананда, культом мощей Татхагаты». И еще сказано: «Поклоняйтесь мощам, поклоненья достойным. Поступая так, на небеса попадете».

Слова «Не путайте себя, Ананда, культом мощей Татхагаты» сказаны не для всех, а только для сынов Победителя. Не дело, государь, сынам Победителя заниматься культом. Потрогать слагаемые [516], быть правильно внимательным, поставить себе памятование [517], схватывать суть предмета созерцания, разить аффекты, следовать к своей цели – вот что должны делать сы­ны Победителя, а прочие боги и люди пусть занимаются куль­том.

Скажем, государь, сыновья царей земли должны учиться обращению со слоном, с конем, с колесницей, с луком, с мечом, учиться письму, печатям [518], должны заниматься кшатрийскими мантрами, ведами, преданием [519], воинским и полководческим искусством, а прочее множество вайшьев и шудр пусть занима­ется торговлей, скотоводством, земледелием. Вот точно так же, государь, не дело сынам Победителя заниматься культом. По­трогать слагаемые, быть правильно внимательным, поставить себе памятование, схватывать суть предмета созерцания, разить аффекты, следовать к своей цели – вот что должны делать сыны Победителя, а прочие боги и люди пусть занимаются куль­том.

Или, скажем, государь, отпрыски брахманских родов долж­ны изучать Ригведу, Яджурведу, Самаведу, Атхарваведу, при­меты на теле, древние были и сказания, словари, ритуал, членение на слоги, разделение на слова, грамматику, способы тол­кования, словопроизводство, толкование сновидений и примет, шесть вспомогательных добавлений к ведам, лунные затмения, солнечные затмения, борьбу влияния планет и созвездий лунного зодиака, орбиты светил и Раху, звуки небесных барабанов, заход звезд, падучие звезды, землетрясения, покраснение небес в какой-то стороне света, земные и воздушные знамения, аст­рономию, искусство спора, круг собак, круг зверей, внутренний круг, смешанное возникновение, птичий крик и щебет [520], а про­чее множество вайшьев и шудр пусть занимается торговлей, скотоводством, земледелием.

Вот точно так же, государь, не дело сынам Победителя заниматься культом. Потрогать сла­гаемые, быть правильно внимательным, поставить себе памято­вание, схватывать суть предмета созерцания, разить аффекты, следовать к своей цели – вот что должны делать сыны Победи­теля, а прочие боги и люди пусть занимаются культом.

Поэтому, государь, Татхагата решил: «Нечего им бездельем заниматься, пусть занимаются делом» – и сказал: «Не путайте се­бя, Ананда, культом мощей Татхагаты». А если бы не сказал так Татхагата, монахи бы, государь, даже миске и одежде Про­светленного стали бы поклоняться [521].

– Отлично, почтенный Нагасена; да, это так, я с этим со­гласен.

Вопрос 8 (26)

Почтенный Нагасена, вы утверждаете: «Под ногою Бла­женного неодушевленная земная твердь заполняет ямы и ров­няет бугры» [522]. И еще утверждаете: «Блаженному обломком ска­лы поранило ногу» [523]. Почему же вбок не свернул тот обломок скалы, что попал Блаженному по ноге? Если, почтенный Нага­сена, «под ногою Блаженного неодушевленная земная твердь заполняет ямы и ровняет бугры», то ложны слова, будто Блаженному поранило ногу осколком скалы. Если же поранило Блаженному ногу осколком скалы, то ложны слова, будто «под ногою Блаженного неодушевленная земная твердь заполняет ямы и ровняет бугры». Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Правда, государь, что «под ногою Блаженного неодушев­ленная земная твердь заполняет ямы и ровняет бугры». И дей­ствительно поранило ногу Блаженному обломком скалы. Одна­ко этот обломок скалы свалился не сам по себе, его свалил Девадатта во время покушения. Девадатта, государь, многие сотни тысяч рождений копил злобу на Блаженного. Охваченный этой злобой, он скинул с горы огромный камень, величиной с дом, целя им в Блаженного. Но тут из-под земли выросли две скалы и задержали камень. При ударе от камня откололся ос­колок, он отлетел куда-то в сторону и попал Блаженному по ноге.

– Следовало бы и осколок задержать, почтенный Нагасена; задержали же камень те две скалы.

– Даже если задержишь, государь, иное все же протечет, просочится и ускользнет прочь. Наберешь пригоршню воды, государь, а она промеж пальцев протечет, просочится и ускользнет прочь; или молоко, пахту, мед, топленое масло, растительное масло, рыбий или мясной сок: наберешь пригорш­ню, а они промеж пальцев протекут, просочатся и ускользнут прочь. Вот точно так же, государь, при ударе о две скалы, появившиеся, чтобы задержать камень, от него откололся оско­лок. Он отлетел куда-то в сторону и попал Блаженному по ноге.

– Хорошо, почтенный Нагасена, пусть те две скалы задер­жали камень. Но ведь должен был бы осколок тоже выказать должное внимание, как и сама земная твердь?

– Есть двенадцать разновидностей людей, государь, что не выказывают должного внимания. Вот они: страстный из стра­сти должного внимания не выказывает, злой – по злобе, глу­пый – по глупости, спесивый – из гордости, посредственный – по своей заурядности, чрезмерно упрямый – по неуступчивости, ничтожный – по ничтожеству своей природы, послушный – по­тому что себе не хозяин, негодяй – по подлости, тот, кому на­вредили,– желая отомстить, жадный – потому, что жадность одолела, поглощенный делом – стремясь к цели, должного вни­мания не выказывает. Вот такие двенадцать разновидностей лю­дей, государь, не выказывают должного внимания [524].

Что же до того осколка, то он просто откололся при ударе камня о скалы, отлетел невесть куда, в сторону и попал Бла­женному по ноге. Как мельчайшая, тончайшая цветочная пыль­ца, государь, летит невесть куда, поднятая порывом ветра, и оседает где придется, вот точно так же, государь, осколок тот откололся при ударе камня о скалы, отлетел невесть куда, в сторону и попал Блаженному по ноге. Если бы не отделился осколок от камня, государь, то выросшие две скалы и его бы захватили вместе с камнем. Но этот осколок, государь, не на­ходился ни на земле, ни в воздухе, он откололся при ударе камня, отлетел невесть куда, в сторону и попал Блаженному по ноге. Как опавшая листва, государь, летит невесть куда, взметенная в воздух смерчем, и падает где придется, вот точно так же, государь, осколок тот оторвался при ударе камня о скалы, отлетел невесть куда, в сторону и попал Блаженному по ноге. Только неблагодарный, подлый Девадатта пострадал отто­го, что этот осколок попал Блаженному по ноге.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так. Я с этим со­гласен.

Вопрос 9 (27)

– Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Шраманом становится тот, у кого тяга иссякла» [525]. И еще сказано:

«Того называют шраманом в мире,

Кому четыре свойства присущи» [526].

Вот эти четыре свойства: терпение, умеренность в еде, воздер­жание, нищета [527]. Однако всеми ими может обладать и имею­щий аффекты человек, чья тяга пока не иссякла. Если, почтен­ный Нагасена, «шраманом становится тот, у кого тяга иссякла», то ложны слова:

«Того называют шраманом в мире,

Кому четыре свойства присущи».

Если же шраман – это тот, «кому четыре свойства присущи», то тогда ложны слова: «Шраманом становится тот, у кого тя­га иссякла». Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Шраманом ста­новится тот, у кого тяга иссякла». И сказано также:

«Того называют шраманом в мире,

Кому четыре свойства присущи».

Вторые слова – «Того называют шраманам в мире, кому че­тыре свойства присущи» – суть высказывание о качествах тех или иных людей. Первые же слова – «Шраманом становится тот, у кого тяга иссякла» – безусловны [528]. И среди всех тех, го­сударь, кто стремится успокоить аффекты, первым считается шраман, чья тяга уже иссякла. Как среди всех цветов, госу­дарь, растут ли они в воде или на суше, первой считается варшика [529], все же другие виды цветов, сколько их ни есть, цветы, и только; цветок же варшики всем людям особенно приятен и дорог; вот точно так же, государь, среди всех тех, кто стремится успокоить аффекты, первым считается шраман, чья тяга уже иссякла. Или, государь, как рис считается первым среди всех злаков. И все другие виды злаков, сколько их ни есть, тоже идут в пищу и укрепляют тело, но рис считается среди них первым. Вот точно так же, государь, среди всех тех, кто стре­мится успокоить аффекты, первым считается шраман, чья тяга уже иссякла [530].

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим со­гласен.

Вопрос 10 (28)

– Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Мне ли чужие воздадут хвалу, Учению ли, общине ли – вы, монахи, не должны радоваться, ликовать и приходить в восторг» [531]. И, однако, Татхагата, слыша заслуженные похвалы себе от брахмана Шайлы, обрадовался, возликовал, пришел в восторг и сам стал прославлять себя все больше:

«Я царь во дхарме, Шайла,

Царей превосходящий.

Я неостановимо

Качу колесо дхармы» [532].

Если, почтенный Нагасена, Блаженный сказал: «Мне ли чужие воздадут хвалу, Учению ли, общине ли – вы, монахи, не долж­ны радоваться, ликовать и приходить в восторг», то ложны сло­ва, что он, слыша заслуженные похвалы себе от брахмана Шай­лы, обрадовался, возликовал, пришел в восторг и сам стал про­славлять себя все больше. Если же верно, что он, слыша за­служенные похвалы себе от брахмана Шайлы, обрадовался, возликовал, пришел в восторг и сам стал прославлять себя еще больше, то ложны слова: «Мне ли чужие воздадут хвалу, Учению ли, общине ли – вы, монахи, не должны радоваться, ли­ковать и приходить в восторг». Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Мне ли чужие воздадут хвалу, Учению ли, общине ли – вы, монахи, не долж­ны радоваться, ликовать и приходить в восторг». И действитель­но, он, слыша заслуженные похвалы Шайлы, сам стал прослав­лять себя еще больше:

«Я царь во дхарме, Шайла,

Царей превосходящий.

Я неостановимо

Качу колесо дхармы».

В первом высказывании, государь, Блаженный проявляет при­роду, сущность, суть Учения, и это верно, истинно, правильно и неискаженно: «Мне ли чужие воздадут хвалу, Учению ли, общи­не ли – вы, монахи, не должны радоваться, ликовать и прихо­дить в восторг». Если же, слыша заслуженные похвалы брах­мана Шайлы, Блаженный стал прославлять себя еще больше: «Я царь во дхарме, Шайла, царей превосходящий», то это, госу­дарь, не ради выгоды, не ради славы, не из пристрастия, не из желания получить учеников, но только из милосердия, из сострадания, из стремления к благу: «Так и он сможет постичь Учение, и триста брахманских юношей вместе с ним». Вот поче­му он сам. прославил себя еще больше: «Я царь во дхарме, Шайла, царей превосходящий».

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим со­гласен.

Вопрос 11 (29)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Не причиняй никому вреда, всем будь мил и приятен» [533]. И еще говорится: «Если надо подавить – подави, если надо поддер­жать – поддержи» [534]. Но, почтенный Нагасена, подавление – это ведь усекновение рук, усекновение ног, причинение увечий, заключение в тюрьму, пытки, умерщвление, искоренение рода. Подобные слова недостойны Блаженного; не пристало Блажен­ному говорить эти слова. Если, почтенный Нагасена, Блажен­ный сказал: «Не причиняй никому вреда, всем будь мил и прия­тен», то ложны слова: «Если надо подавить – подави, если надо поддержать – поддержи». Если Татхагата сказал: «Если надо подавить – подави, если надо поддержать – поддержи», то лож­ны слова: «Не причиняй никому вреда, всем будь мил и прия­тен». Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Не причиняй никому вреда, всем будь мил и приятен». И сказано также: «Ес­ли надо подавить – подави, если надо поддержать – поддержи». Первое высказывание – «Не причиняй никому вреда, всем будь мил и приятен» – признано всеми татхагатами, и это – сама наставление, сама проповедь дхармы, ибо непричинение вреда – признак дхармы, государь. Это – сущностное слово. Когда же Татхагата сказал: «Если надо подавить – подави, если надо поддержать – поддержи», то это, государь, надо так понимать: спесивую мысль, государь, следует подавлять, скромную мысль – поддерживать, дурную мысль – подавлять, благую мысль – поддерживать, неправильное внимание – подавлять, правильное внимание – поддерживать, неистинно следующего Учению – подавлять, истинно следующего Учению – поддер­живать, не-ария – подавлять, ария – поддерживать, разбойни­ка – подавлять, неразбойника – поддерживать.

– Вот-вот, почтенный Нагасена. Ты понял меня правильно и отвечаешь мне именно на мой вопрос. Так как же должен «подавлять» разбойника тот, кто его подавляет?

– Подавляющий разбойника, государь, должен подавлять его вот как: заслуживающего порицания – подвергнуть порица­нию, с заслуживающего пени – взыскать пеню, заслуживающе­го изгнания – изгнать из царства, заслуживающего заключе­ния в тюрьме – заключить в тюрьму, заслуживающего смер­ти – предать смерти.

– Скажи, почтенный Нагасена, а если казнят разбойников, то это с одобрения татхагат?

– Нет, государь.

– А как же одобряют татхагаты, чтобы наставляли разбой­ников?

– Если какого-то человека предают смерти, государь, то его предают смерти отнюдь не с одобрения татхагат; его предают смерти вследствие его собственных действий. Но он мог полу­чать наставления в дхарме. Видано ли, государь, чтобы кто-то, в здравом уме будучи, схватил посреди улицы ни в чем не по­винного человека и предал его смерти?

– Нет, почтенный.

– Отчего же, государь?

– Но он ни в чем не повинен, почтенный.

– Вот точно так же, государь, разбойника казнят не с одоб­рения татхагат, казнят его вследствие его собственных дейст­вий. Разве есть здесь вина наставлявшего его?

– Нет, почтенный.

– Вот и выходит, государь, что наставление татхагат – беспристрастное [535] наставление.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим согласен.

Вопрос 12(30)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Без­гневен я, нет во мне жёсткости» [536]. И, однако, Татхагата распустил общину тхер Шарипутры и Маудгальяяны вместе с ними, самими [537]. Что же, почтенный Нагасена, рассердился Татхагата и потому распустил общину или же распустил общину, будучи доволен: «Вот уж узнаете, каково без меня» [538]? Если, почтен­ный Нагасена, он распустил общину, потому что рассердился, то, значит, Татхагата не совладал с гневом. Если же распустил, будучи доволен, то напрасно, значит, прогнал, по неведению. Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Безгневен я, нет во мне жёсткости». И действительно распустил он общину тхер Шарипутры и Маудгальяяны вместе с ними самими, но не по­тому, что разгневался. Представь, государь, что человек споткнулся о корень, или пень, или камень, или выступ, или бу­горок на земле и упал. Что же, государь, разве это земная, твердь на него разгневалась и свалила с ног?

– Нет, почтенный. Земной тверди ни гнев, ни милость не свойственны, беспристрастна и непредубежденна земная твердь. Ротозей сам споткнулся, потому и упал.

– Вот точно так же, государь, татхагатам ни гнев, ни ми­лость не свойственны; беспристрастны и непредубежденны тат­хагаты, святые, истинновсепросветленные; так что монахи были, распущены лишь вследствие их собственных действий, за их же проступок.

Известно, государь, что мертвое тело с океаном. несовместимо: если появится в океане мертвое тело, то он ско­ро его извергнет и выбросит на сушу. Что же, гневается, океан разве на мертвое тело и потому его выбрасывает, госу­дарь? [539]

– Нет, почтенный. Океану ни гнев, ни милость не свойст­венны, беспристрастен и непредубежден океан.

– Вот точно так же, государь, татхагатам ни гнев, ни ми­лость не свойственны; беспристрастны и непредубежденны тат­хагаты, святые, истинновсепросветленные; так что монахи бы­ли распущены лишь вследствие их собственных действий, за их же проступок. Как тот, государь, кто по земле идет: если осту­пился, то падает, так и тот, кто изысканному Учению Победи­теля следует: если оступился, то изгоняется; как в океане мерт­вое тело не задерживается, так и тот, кто оступился, следуя изысканному Учению Победителя, изгоняется. И когда Татхага­та распустил монахов, он сделал это, государь, для их пользы, для их блага, для их счастья, для их очищения. Он знал: «так они избавятся от рождения, старости, болезни и смерти», потому и распустил их.             

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим со­гласен.

Третья глава закончена.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Вопрос 1 (31)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Вели­кий Маудгальяяна – вот кто первый из обладателей сверхобыч­ных сил среди монахов – моих слушателей» [540]. И считается, однако, что он был жестоко избит дубьем, что ему проломили голову, переломали все кости, порвали ему мышцы и жилы, все вплоть до мозга костей, и что оттого он и скончался, упокоился [541]. Если, почтенный Нагасена, великий тхера Маудгальяяна достиг предела в сверхобычных силах, то ложны слова, будто он скончался, будучи жестоко избит. Если же действительно он скончался, будучи жестоко избит, то ложны слова, будто он достиг предела в сверхобычных силах. Неужели он сверхобыч­ными силами не смог отбить покушение на самого себя? У него же всему миру с богами вместе впору искать защиты. Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Великий Мауд­гальяяна – вот кто первый из обладателей сверхобычных сил среди монахов – моих слушателей». И действительно, достопоч­тенный великий Маудгальяяна скончался, будучи жестоко из­бит. Деяние тогда возобладало [542].

– Но, почтенный Нагасена, и пределы возможностей обла­дателя сверхобычных сил, и плоды деяния – это в равной ме­ре непостижимо великое. Следовало бы одним непостижимым отвести другое. Скажем, почтенный, те, кому захотелось плодов, сшибают с дерева одну капиттху [543] другою, одно манго дру­гим. Вот точно так же, почтенный Нагасена, следовало бы сши­бать и отвести одно непостижимое другим.

– Даже из двух непостижимых вещей, государь, одна окажется сильнее и мощнее другой. Скажем, государь, цари земли равно родовиты, но и среди них, равно родовитых, один берет верх – он и распоряжается. Вот точно так же, государь, из этих двух непостижимых вещей сильнее и мощнее именно плод деяния, именно плод деяния берет надо всем верх и распо­ряжается, и, если возобладало деяние, все прочее силы не име­ет. Представь, государь, что некий человек в чем-то провинил­ся, его тогда ни мать, ни отец, ни сестры, ни братья, ни друзья, ни приятели не вызволят – тут уж один царь берет надо всем верх, он и распоряжается, ибо тот провинился. Вот точно так же, государь, из этих двух непостижимых вещей сильнее и мощнее именно плод деяния, именно плод деяния берет надо всем верх и распоряжается, и, если возобладало деяние, всё прочее силы не имеет. Или представь, государь, что разгорелся лесной пожар, его и тысячей кувшинов воды залить невозмож­но– тут уж один огонь берет надо всем верх и распоряжается, ибо жар стал силен. Вот точно так же, государь, из этих двух непостижимых вещей сильнее и мощнее именно плод деяния, именно плод деяния берет надо всем верх и распоряжается, и, если возобладало деяние, все прочее силы не имеет. Поэтому, государь, достопочтенный, великий Маудгальяяна и не смог собраться со сверхобычными силами, когда его избивали: тогда возобладало деяние.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим! согласен.

Вопрос 2 (32)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Учение-наставление, что проповедует Татхагата, светит открыто, не спрятано». И, однако, оглашение Уставных Начал [544], да и вся Корзина Устава закрыты и недоступны. Если, почтенный Нага­сена, обретается в учении Победителя нечто правильное, по­добающее, уместное, то определения Устава должны были бы открыто светить для всех, ибо в них заключено всё целиком наставление, сдерживание, самообуздание, определения нравст­венного и достойного поведения, суть цели, суть учения, суть освобождения. Если, почтенный Нагасена, Блаженный сказал: «Учение-наставление, что проповедует Татхагата, светит открыто, не спрятано», то ложны слова, что оглашение Уставных Начал, да и вся Корзина Устава закрыты и недоступны. Если же оглашение Уставных Начал и вся Корзина Устава закрыты и недоступны, то тогда ложны слова: «Учение-наставление, что проповедует Татхагата, светит открыто, не спрятано». Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Учение-настав­ление, что проповедует Татхагата, светит открыто, не спрятано». И действительно, оглашение Уставных Начал, да и вся Корзи­на Устава закрыты и недоступны, однако не для всех, а толь­ко ограниченно. Блаженный ограничил доступ к Уставным На­чалам на трех основаниях, государь: ограничил, ибо это родо­вое владение татхагат прошлого; ограничил из уважения к Уче­нию; ограничил из уважения к монашескому сану [545].

Доступ к Уставным Началам ограничен, ибо это родовое владение татхагат прошлого, вот почему: оглашение Уставных Начал совершается в монашеском кругу, а для всех прочих недоступно, и таково, государь, наследие всех татхагат прош­лого. Скажем, государь, всякие кшатрийские уловки имеют хож­дение только среди кшатриев, это родовое владение кшатриев, а для всех прочих оно недоступно. Вот точно так же, государь, оглашение Уставных Начал совершается в монашеском кругу, а для всех прочих недоступно – таково наследие всех татхагат прошлого. Или иначе, государь: на свете, как известно, много есть общностей – борцы, например; атоны; горцы; горцы, блю­дущие дхарму; горцы, поклоняющиеся Брахме; актеры; тан­цоры; акробаты; пишачи; поклонники Манибхадры; поклонни­ки Пурнабхадры; поклонники солнца и луны; поклонники Счастья, Злосчастья; шиваиты; поклонники Васудевы; гханики; люди-с-мечом-и-арканом; сыны Бхадры [546], и секреты каждой общности распространены только внутри ее самой, а для всех прочих недоступны. Вот точно так же, государь, оглашение Ус­тавных Начал совершается в монашеском кругу, а для всех прочих недоступно – таково наследие всех татхагат прошлого. Вот что значит «доступ к Уставным Началам ограничен, ибо это родовое владение татхагат прошлого».

Из уважения к Учению доступ к Уставным Началам ограни­чен вот почему: Учение, государь, весомо и почтенно, правильно по нему действующий обретает прозрение; его он достигает правильным образом действий, передаваемым от одного друго­му, и никак иначе. Так пусть же не будет это изысканное, тон­кое Учение принижено, унижено, оплевано, попрано, поругано в руках тех, кто действует неправильно, пусть же не будет это изысканное, тонкое Учение принижено, унижено, оплевано, попрано, поругано дурными людьми. Вот что означает «доступ к Уставным Началам ограничен из уважения к Учению». Как изысканная, тонкая, благородная, отборная, редкостная красная сандаловая пудра была бы, государь, в селении дремучих шабаров [547] принижена, унижена, оплевана, попрана, поругана, вот чтобы точно так же, государь, не было это изысканное, тонкое Учение принижено, унижено, оплевано, попрано, поругано в ру­ках тех, кто действует неправильно, чтобы не было это изыскан­ное, тонкое Учение принижено, унижено, оплевано, попрано, поругано дурными людьми,– вот что означает «доступ к Устав­ным Началам ограничен из уважения к Учению».

Из уважения к монашескому сану доступ к Уставным На­чалам ограничен вот почему: монашество, государь, бесподоб­но, безмерно, бесценно – никому не под силу его оценить, упо­добить, измерить. Пусть же не будет тот, кто находится в этом монашеском сане, миру приравнен. Потому оглашение Устав­ных Начал совершается только среди монахов. Как, государь, всё, что ни есть на свете отборного и изысканного – одежды ли, ковры ли, слоны, скакуны, колесницы, золото, серебро, самоцве­ты, жемчуга, прекрасные ли женщины, витязи ли, необоримые в схватке,– всё это достается царю, вот точно так же, государь, все на свете наставления, знание речей Просветленного, досто­инства сдержанности в поведении, самообуздания, добродете­ли [548], все они – достояние монашеской общины. Вот что значит «доступ к Уставным Началам ограничен из уважения к монаше­скому сану».

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим со­гласен.

Вопрос 3 (33)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «За заведомую ложь изгонять из общины» [549]. И еще говорится: «За­ведомая ложь есть легкий проступок, требующий исповеди од­ному человеку» [550]. В чем же, почтенный Нагасена, здесь разни­ца, почему одного заведомо солгавшего исключают, а другой заведомо солгавший еще исправим? Если, почтенный Нагасена, Блаженный сказал: «За заведомую ложь изгонять из общины», то ложны слова: «Заведомая ложь есть легкий проступок, тре­бующий исповеди одному человеку». Если же Татхагата ска­зал: «Заведомая ложь есть легкий проступок, требующий испо­веди одному человеку», то тогда ложны слова: «За заведомую ложь изгонять из общины». Вот еще вопрос обоюдоострый. Те­бе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «За заведомую ложь изгонять из общины». И сказано еще: «Заведомая, ложь есть легкий проступок, требующий исповеди одному человеку». Тяжким, или легким проступком ложь делается в зависимости от предмета. Допустим, государь, один человек ударил другого рукой. Как ты считаешь, государь, какое ему полагается на­казание?

– Если тот, другой, скажет, что не прощает, то мы с непрощеного взыщем одну каршапану [551].

– А теперь положим, что тот же человек ударил рукой тебя. Какое ему будет наказание?

– Мы ему руки отрубим, почтенный, ноги отрубим или укоротим его сверху на голову, дом его весь разорим, всю его родню в обе стороны до седьмого колена истребим [552].

– В чем же, государь, здесь разница, почему человеку за то, что он ударил кого-то, полагается всего лишь уплатить кар­шапану, а за то, что он ударил тебя, ему отрубят руки, отру­бят ноги, укоротят на голову, лишат всего имущества, родню всю истребят до седьмого колена?

– Люди разные, почтенный.

– Вот точно так же, государь, ложь делается тяжким или легким проступком в зависимости от предмета.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим со­гласен.

Вопрос 4 (34)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного в про­поведи, где повторяются слова «всегда так бывает»: «Задолго уже бывают бодхисаттвам родители уготованы, просветление уготовано, главные ученики уготованы, сын уготован, служи­тель уготован» [553]. И, однако, вы утверждаете: «Находясь на Довольном небе [554], бодхисаттва совершает восемь больших проверок: время проверяет, материк проверяет, страну проверя­ет, семью проверяет, родительницу проверяет, срок жизни проверяет, месяц проверяет, отречение проверяет» [555].

Почтенный Нагасена, пока знание не созрело, просветлению места нет, а как созреет, тут и мгновение повременить невозможно, ведь созревший ум неудержим; зачем же тогда бодхисаттве прове­рять, в какое время ему рождаться? Пока знание не созрело, просветлению места нет, а как созреет, тут и мгновение повре­менить невозможно; зачем же тогда бодхисаттве проверять, в какой семье ему рождаться? Если, почтенный Нагасена, бодхи­саттве задолго уже уготованы родители, то ложны слова, будто он проверяет, в какой семье родиться. Если же проверяет, в какой семье ему родиться, то тогда ложны слова, будто бодхисаттве задолго уже уготованы родители. Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Действительно, государь, задолго уже уготованы бодхи­саттве родители, и действительно проверяет он, в какой семье ему родиться. Проверяет, в какой семье – это значит: «Кто же мои родители, кшатрии они или брахманы?» Вот что такое «проверяет, в какой семье». В восьми случаях, государь, лучше сперва проверить, вот в каких восьми: купец, государь, сперва проверяет, каков товар; слон нехоженую тропу хоботом сперва проверяет; возница неезженый брод сперва проверяет; вожа­тый неизвестный берег сперва проверяет, потом суда проводит; врач сперва жизненные силы больного проверяет, потом берется за лечение; тот, кому нужно перейти по мосту, сперва проверн­ет, надежен ли он, потом ногу ставит; монах сперва сосредото­чивается на будущем, потом приступает к трапезе; бодхисаттвы сперва проверяют, в какой семье родятся: кшатрийская ли это семья, брахманская ли? Вот в таких восьми случаях, государь, лучше сперва проверить [556].

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим согласен.

Вопрос 5(35)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Не следует, монахи, бросаться в пропасть, если кто бросится – поступать с ним по Учению» [557]. И, однако, вы утверждаете: «Когда бы ни проповедовал Блаженный слушателям, он всегда многими способами проповедует пресечение рождения, старости, болезни и смерти, и всякий, преступающий пределы рождения, старости, болезни и смерти, высшей похвалы удостаивается» [558]. Если, почтенный Нагасена, Блаженный сказал: «Не следует, монахи, бросаться в пропасть, если кто бросится – поступать с ним по Учению», то ложны слова, что он проповедует пресече­ние рождения, старости, болезни и смерти. Если же проповеду­ет он пресечение рождения, старости, болезни и смерти, то тогда ложны слова: «Не следует, монахи, бросаться в пропасть, если кто бросится – поступать с ним по Учению». Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Не следует, мо­нахи, бросаться в пропасть, если кто бросится – поступать с ним по Учению». И когда бы ни проповедовал Блаженный слушателям, он всегда проповедует пресечение рождения, ста­рости, болезни и смерти. Однако есть причины, почему Блажен­ный и сдерживает и поощряет.

– Каковы же эти причины, почтенный Нагасена? Почему Блаженный и сдерживает и поощряет?

– Кто праведен и исполнен праведности, государь, тот для всех живых что противоядие – их аффекты-яды обезвреживает; тот для всех живых что целебное снадобье – их аффекты-неду­ги излечивает; тот для всех живых что чистая вода – их аффек­ты, эту грязь и пыль, смывает; тот для всех живых что само­цвет миродержца – всяческое процветание дарует; тот для всех живых что корабль – через четыре стремнины [559] переправляет; тот для всех живых что проводник обоза – из лесного жизни завала вызволяет; тот для всех живых что ветер – жгучий жар трех огней задувает; тот для всех живых что дождевая туча – духовную их жажду утоляет; тот для всех живых что воспита­тель – лишь благому научает; тот для всех живых что добрый вожатый – надежную дорогу указует. И, государь, чтобы та­кой вот достойный, достойнейший, бесконечно достойный, досто­славный, достохвальный праведник, всех живых споспешатель не погиб – вот для этого, государь, из сострадания к живым Блаженный и положил это правило поведения: «Не следует, мо­нахи, бросаться в пропасть, если кто бросится – поступать с ним по Учению». Такова причина, почему Блаженный сдержи­вает. Ведь есть, государь, изречение тхеры Кашьяпы-царевича Красноречивого, сказанное в беседе о том свете с кшатрием Паясием: «Чем дольше, чем больший век, о кшатрий, живут на земле праведные, добродетельные шраманы и брахманы, тем больше они радеют о благе многих, о счастье многих, состра­дая миру, на пользу, на благо, на счастье богам и людям» [560].

А теперь почему Блаженный поощряет: и рождение, госу­дарь, тяжко, и старость тяжка, и болезнь тяжка, и смерть тяж­ка, и печаль, и причитания, и боль, и горе, и отчаяние, и близость с постылыми, и разлука с милыми, и смерть матери, и смерть отца, и смерть брата, и смерть сестры, и смерть сына, и смерть жены, и смерть родича, и потеря родича, и потеря здоровья, и потеря богатства, и потеря нравственности, и поте­ря точки зрения, и опасность от царя, и опасность от разбойни­ков, и опасность от ненавистников, и опасность голодной смерти, и опасность пожара, и опасность наводнения, и опасность от волн, и опасность от водоворотов, и опасность от гавиалов, и опасность от крокодилов, и опасность стать порицаемым са­мим собою, и опасность стать порицаемым другими, и опасность дурного удела, и опасность остаться без средств к существованию, и застенчивость на людях, и страх смерти, и битье палками, и битье кнутом, и битье батогами, и усекновение ки­стей рук, и усекновение ног по щиколотки, и усекновение и рук и ног, и усекновение ушей, и усекновение носа, и усекновение и носа и ушей, и «котелок каши», и «лысая раковина», и «зев Раху», и «горящий венчик», и «руки-факелы», и «лупленый ба­нан», и «кожурка», и «козел на сковородке», и «тушка на крюку», и «гуляш живьем», и «строганина со щелочью», и «во­ротная петля», и «соломенное сиденье», и поливание кипящим маслом, и травля псами, и сажание на кол, и усекновение го­ловы [561] – вот такие и многие им подобные тяжкие страдания терпит тот, кто находится в мирском кружении.

Как вода, госу­дарь, выпав дождем в Гималайских горах, течет вниз по Ганге-реке меж скал и камней, гальки и песка, в коловертях и водоворотах, в стремнинах, луках и плесах, мимо коряг и топля­ков – вот точно так же, государь, такие и многие им подобные тяжкие страдания терпит тот, кто находится в мирском круже­нии. Вот такова причина, почему Блаженный поощряет.

– Отлично, почтенный Нагасена. Поистине распутан воп­рос, названо основание. Да, это так, я с этим согласен.

Вопрос 6(36)

– Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «К то­му, монахи, кто доброту, освобождающую мысль [562], породил, освоил, познал, умножил, подчинил, оседлал, воплотил, осущест­вил, обрел, одиннадцать благ приходят: спит спокойно, просы­пается спокойно, дурных снов не видит, людям люб, нелюди [563] люб, духи его хранят, ни огонь его, ни яд, ни меч не берут, со­средоточивается быстро, лицом светел, умирает несмятенно, ес­ли большего не достиг [564] – попадет в мир Брахмы» [565]. И, одна­ко вы утверждаете: «Исполненного доброты [566] молодого Шьяму, шедшего по склону горы со стадом оленей, царь Пелиякша ранил отравленной стрелой, и он тут же упал, лишившись чувств» [567]. Если, почтенный Нагасена, Блаженный сказал: «К тому, монахи (---) попадает в мир Брахмы», то ложны слова: «Исполненного доброты молодого Шьяму, шедшего по склону горы со стадом оленей, царь Пелиякша ранил отрав­ленной стрелой, и он тут же упал, лишившись чувств». Если же «исполненного доброты молодого Шьяму, шедшего по скло­ну горы со стадом оленей, царь Пелиякша ранил отравленной стрелой и он тут же упал, лишившись чувств», то тогда ложны слова: «К тому, монахи (---) попадает в мир Брахмы». Вот еще вопрос обоюдоострый, изощренный, скользкий, тонкий, глубокий. Искушенного и то пот прошибет. Тебе он поставлен. Расчеши этот запутанный колтун, глаза раскрой будущим сы­нам Победителя, всели в них уверенность.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «К тому, монахи (---) ни огонь его, ни яд, ни меч не берут». И действитель­но, «исполненного доброты молодого Шьяму, шедшего по скло­ну горы со стадом оленей, царь Пелиякша ранил отравленной стрелой, и он тут же упал, лишившись чувств». Но тому было основание, государь. Вот какое основание: здесь заслуга, госу­дарь, не человека, освоения доброты заслуга. Молодой Шьяма поднимал в то мгновение кувшин, государь, и отвлекся от освоения доброты [568]. В то мгновение, государь, когда человек исполнен доброты, его ни огонь, ни яд, ни меч не берут, недоб­рожелатели в двух шагах не видят, поразить его не могут. Здесь заслуга, государь, не человека, освоения доброты заслу­га.

Представь, государь: облачается богатырь-воитель в несо­крушимую броню и на бой выходит; стрелы от него отлетают, отскакивают, поразить не могут; здесь заслуга, государь, не богатыря-воителя, несокрушимой брони заслуга. Вот точно так. же, государь, это заслуга не человека, освоения доброты заслу­га. В то мгновение, государь, когда человек исполнен доброты, его ни огонь, ни яд, ни меч не берут, недоброжелатели в двух шагах не видят, поразить его не могут. Здесь заслуга, государь, не человека, освоения доброты порожденной заслуга.

Или пред­ставь, государь: взял человек в руки волшебный корешок-неви­димку. Пока этот корешок в руке у человека, никто из обычных людей его не видит. Здесь заслуга, государь, не человека, ко­решка-невидимки заслуга, что он для взоров обычных людей невидим. Вот точно так же, государь, это заслуга не человека, освоения доброты заслуга. В то мгновение, государь, когда че­ловек исполнен доброты, его ни огонь, ни яд, ни меч не бе­рут, недоброжелатели в двух шагах не видят, поразить его не могут. Здесь заслуга, государь, не человека, освоения доб­роты заслуга.

Или, скажем, государь: забрался человек в добротное, просторное укрытие; его там даже из большой тучи дождь вымочить не сможет, и здесь заслуга, государь, не человека, просторного укрытия заслуга, что его даже из большой тучи дождь не вымочит. Вот точно так же, государь, это заслу­га не человека, освоения доброты заслуга. В то мгновение, госу­дарь, когда человек исполнен доброты, его ни огонь, ни яд, ни меч не берут, недоброжелатели в двух шагах не видят, пора­зить его не могут. Здесь заслуга, государь, не человека, освое­ния доброты заслуга.

– Чудесно, почтенный Нагасена, необычайно, почтенный Нагасена! Любое зло отвращается освоением доброты!

– Всяческие добрые свойства, государь, сообщает освоение доброты и благим и неблагим, и следует, чтобы все живые, об­ладающие сознанием, наделены были освоением доброты, при­носящим многие блага [569].

Вопрос 7(37)   

Почтенный Нагасена, есть ли какая-либо разница меж­ду последствиями добрых и дурных деяний, или же они тож­дественны?

– Есть, государь, между добрым и дурным разница. По­следствия добра, государь, счастливые, приводят на небеса; по­следствия дурного несчастливые, приводят в кромешную.

– Почтенный Нагасена, вы утверждаете, что Девадатта весь черен, черными лишь свойствами обладает, а Бодхисаттва весь светел, светлыми лишь свойствами обладает. Однако Дева­датта из рождения в рождение и славою, и числом сторонни­ков оказывался ровней Бодхисаттве, а иной раз и выше его.

– Когда Девадатта был в городе Бенаресе сыном придворного жреца у царя Брахмадатты, Бодхисаттва был чандалой – погребателем трупов, ведуном. Он тогда прошептал ведовской за­говор и сделал так, что манго созрели в необычную пору. Бодхисаттва тогда уступал Девадатте и рождением и славою [570].

В другой раз, когда Девадатта был царем, великим власти­телем земли, жил во всяческой неге, Бодхисаттва принадлежал ему, был его выездным слоном, отмеченным всеми приметами породы. Царь тогда не мог снести великолепной его выучки и, желая его погубить, сказал корнаку: «Э, корнак, а слон-то у тебя неучёный! Ну-ка, пусть он у тебя по небу полетит». Вот и тогда Бодхисаттва уступал Девадатте рождением, был нич­тожным животным [571].

В другой раз, когда Девадатта был человеком и пропадал, свалившись в пропасть, Бодхисаттва был обезьяной, звали его Земная Твердь. Вот и здесь мы видим то же различие между животным и человеком, и здесь Бодхисаттва тоже уступал Дева­датте рождением [572].

В другой раз, когда Девадатта был человеком, нишадом-охотником по имени Шоноттара, сильным-пресильным, как слон, сильным, Бодхисаттва был царем слонов по имени Шестиклык.

Охотник убил тогда слона. Вот и тогда именно Девадатта был выше [573].

В другой раз, когда Девадатта был человеком – бесприют­ным лесным странником, Бодхисаттва был птицей – куропаткой, созерцавшей мантры. И тогда тоже лесной странник убил пти­цу. Вот и тогда именно Девадатта был выше рождением [574].

В другой раз, когда Девадатта был царем Бенареса и зва­ли его Калабу, Бодхисаттва был подвижником и учил терпеть. Царь тогда в злобе на подвижника велел отрубить ему ноги и руки, словно это были побеги бамбука. Вот и тогда именно Девадатта был выше и рождением и славой [575].

В другой раз, когда Девадатта был человеком – лесовиком, Бодхисаттва был вожаком обезьян и звали его Нандия. И тог­да тоже лесовик убил вожака обезьян вместе с его матерью и младшим братом. Вот и тогда именно Девадатта был выше рождением [576].

В другой раз, когда Девадатта был человеком – нагим по­движником, его звали Карамбхия, Бодхисаттва был царем сло­нов, его звали Пандарака. Вот и тогда Девадатта был выше рождением [577].

В другой раз, когда Девадатта был космачом-отшельником в лесу, Бодхисаттва был огромным вепрем по имени Секач. Вот и тогда Девадатта был выше рождением [578].

В другой раз, когда Девадатта был царем страны Чайтьи по имени Сурапаричара, обладал сверхчеловеческой способ­ностью летать, Бодхисаттва был брахманом по имени Капила. Вот и тогда Девадатта был выше и рождением и славою [579].

В другой раз, когда Девадатта был человеком по имени Шьяма, Бодхисаттва был царем оленей по имени Пеструн. Вот и тогда именно Девадатта был рождением выше [580].

В другой раз, когда Девадатта был человеком, лесным охот­ником, Бодхисаттва был слоном. Охотник тогда семь раз отпи­ливал слону бивни и продавал их. Вот и тогда именно Дева­датта был выше родом [581].

В другой раз, когда Девадатта был шакалом с воинствен­ными наклонностями и подчинил себе царей всех стран с мате­рика Джамбу, Бодхисаттва был ученым, его звали Видхура. Вот и тогда именно Девадатта был выше славою [582].

В другой раз, когда Девадатта был слоном и потоптал птен­цов пташки-перепелки, Бодхисаттва тоже был слоном, вожаком стада. Тогда они были друг другу ровней [583].

В другой раз, когда Девадатта был якшей и звали его Крив­да, Бодхисаттва тоже был якшей и звали его Правда. Вот и тогда они были друг другу ровней [584].

В другой раз, когда Девадатта был мореходом, господином пятисот семей, Бодхисаттва тоже был мореходом, господином пятисот семей. Вот и тогда они были друг другу ровней [585].

В другой раз, когда Девадатта был караванщиком, владель­цем пятисот повозок, Бодхисаттва тоже был караванщиком, владельцем пятисот повозок. Вот и тогда они были друг другу ровней [586].

В другой раз, когда Девадатта был царем оленей по имени Сакха, Бодхисаттва тоже был царем оленей по имени Нигродха. Вот и тогда они были друг другу ровней [587].

В другой раз, когда Девадатта был полководцем по имени Сакха, Бодхисаттва был царем по имени Нигродха. Вот и тогда они были друг другу ровней [588].

В другой раз, когда Девадатта был брахманом и звали его Кхандахала, Ботхисаттва был царевичем и звали его Чандра. Тогда выше был Кхандахала [589].

В другой раз, когда Девадатта был царем и звали его Брахмадатта, Бодхисаттва был его сыном и звали его Махападма. Царь тогда велел сбросить собственного сына в пропасть, куда сбрасывали разбойников. А раз повсюду считается, что отец выше сына и превосходит его, то именно Девадатта был тогда выше [590].

В другой раз, когда Девадатта был царем по имени Вели­кий Пратапа, Бодхисаттва был его сыном по имени Дхармапала. Царь тогда велел отрубить своему сыну-младенцу ноги, руки и голову. Вот и тогда именно Девадатта был старше и выше [591]. А теперь оба они родились в роду шакьев. Бодхисаттва стал всеведущим Просветленным, водителем мира, а Девадатта стал монахом под его, бога богов, началом, породил сверхобыч­ные силы и желал сам стать Просветленным. Так что же, поч­тенный Нагасена, верно ли все, что я сказал, или неверно?

Все то многое, что ты перечислил, государь,– все это так и есть, и не иначе.

– Если, почтенный Нагасена, у черного и у светлого удел один и тот же, то и последствия доброго и дурного одни и те же.

– Нет, государь, не одни и те же последствия у доброго и дурного, не так это, государь. Девадатта всем людям противо­действует, но отнюдь не Бодхисаттва; это его противодействие Бодхисаттве созревало и давало плод в каждой жизни. Но ведь и Девадатта, государь, когда бывал владыкой, защищал насе­ление, строил мосты, дома собрания, навесы для раздачи по­даяния, подавал убогим, нищим, просителям то, в чем они нуж­дались; вследствие этого он в некоторых своих жизнях благо­денствовал. Да и о ком, государь, можно было бы сказать, что он, мол, не принося даров, без самообуздания, самоутеснения, соблюдения поста может достигнуть благоденствия? Что же до сказанного тобой, государь, что Девадатта и Бодхисаттва рождались вместе, то эти встречи были не раз в сто жизней, и не раз в тысячу жизней, и не раз в сто тысяч жизней, но лишь очень редко, спустя очень долгое время.

Ты знаешь притчу об одноглазой черепахе, государь, которою Блаженный поясняет, какая редкость – человеческое рождение [592]. Считай, государь, что редкость их встреч можно пояснить тою же притчей. И не только с Девадаттой, государь, были у Бодхисаттвы встречи, но и тхера Шарипутра многие сотни тысяч жизней бывал, госу­дарь, Бодхисаттве отцом, дедом, дядей, братом, сыном, пле­мянником, другом. И Бодхисаттва многие сотни тысяч жизней, государь, был тхере Шарипутре отцом, дедом, дядей, братом, сыном, племянником, другом. Да и все, государь, кто входит в сонм живых существ, находится в мирском потоке, сталкивают­ся, влекомые вниз по течению мирского потока, и с милыми и с постылыми. Как вода, влекомая потоком, государь, наталки­вается на своем пути на чистоту и грязь, хорошее и плохое, вот точно так же, государь, все, кто входит в сонм живых существ, находится в мирском потоке, сталкиваются, влекомые мирским потоком, и с милыми и с постылыми.

Когда Девадатта был як­шей, он и сам жил по кривде, и других подстрекал на кривду, а потому горел после пятьсот семьдесят миллионов шестьсот тысяч лет [593] в кромешной.

А Бодхисаттва, когда был якшей, и сам жил по правде, и других побуждал к правде, а потому блаженствовал после на небесах пятьсот семьдесят миллионов шестьсот тысяч лет, живя во всяческой неге. Наконец, государь, Девадатта в этой жизни напал на неприкосновенного Просвет­ленного, расколол единство общины и кончил тем, что прова­лился сквозь землю. Татхагата же достиг просветления во всех дхармах и ушел в покой с истощением остаточной опоры.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим со­гласен.

Вопрос 8 (38)

– Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного:

«Если скрытно подвернется случай

И мужчина будет подходящим,

Всякая жена предастся блуду,

Не сыскав иного – хоть с калекой» [594].

И, однако, рассказывают: женщина по имени Амара, супруга бодхисаттвы Махаушадхи, оставленная уехавшим мужем в де­ревне, жила скрытно и уединенно, но, чтя супруга, как царя подданный, в блуд не впала, хоть ей сулили тысячу [595]. Если, почтенный Нагасена, Блаженный сказал:

«Если скрытно подвернется случай

И мужчина будет подходящим,

Всякая жена предастся блуду,

Не сыскав иного – хоть с калекой»,

то ложны слова, что женщина по имени Амара, супруга Махаушадхи, оставленная уехавшим мужем в деревне, жила скрытно и уединенно, но, чтя супруга, как царя подданный, в блуд не впала, хоть ей сулили тысячу. Если же правда, что женщина по имени Амара, супруга Махаушадхи, оставленная уехавшим мужем в деревне, жила скрытно и уединенно, но, чтя супруга, как царя подданный, в блуд не впала, хоть ей сулили тысячу, то ложны слова:

«Если скрытно подвернется случай

И мужчина будет подходящим,

Всякая жена предастся блуду,

Не сыскав иного – хоть с калекой».

Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного:

«Если скрытно подвернется случай

И мужчина будет подходящим,

Всякая жена предастся блуду,

Не сыскав иного – хоть с калекой».

И рассказывают: женщина по имени Амара, супруга Махаушад­хи, оставленная уехавшим мужем в деревне, жила скрытно и уединенно, но, чтя супруга, как царя подданный, в блуд не впала, хоть ей сулили тысячу. И в самом деле, за тысячу эта женщина предалась бы блуду с подходящим мужчиной, подвер­нись ей случай, и возможность скрыть, и подходящий мужчина. Но, государь, здраво взвесив, Амара не нашла ни случая, ни возможности скрыть, ни подходящего мужчины. Боясь порица­ния на этом свете – не нашла случая; боясь преисподней на том свете – не нашла случая; знала, что тяжки плоды греха [596],– и не нашла случая; не хотела терять возлюбленного – и не нашла случая; уважала супруга – и не нашла случая; чти­ла дхарму – и не нашла случая; порицала низость – и не нашла случая; не хотела ломать жизнь – и не нашла случая. По та­ким вот многим причинам не нашла случая. И возможность скрыть что-то на свете она, здраво взвесив, не нашла, а пото­му не предалась блуду. Если бы от людей скрыла, то от нелюди не скрыла бы; если бы от нелюди скрыла, от подвижников, ве­дающих чужие мысли, не скрыла бы; если бы от подвижников, ведающих чужие мысли, скрыла, от богов, ведающих чужие мысли, не скрыла бы; если бы от богов, ведающих чужие мыс­ли, скрыла, от своих собственных грехов [597] не скрыла бы; если бы от своих собственных грехов скрыла, от Кривды [598] не скры­ла бы. По таким вот многим причинам не нашла возможности скрыть, а потому не предалась блуду. И мужчины подходящего она, здраво рассудив, на свете не нашла, а потому не предалась блуду.

У мудрого Махаушадхи было двадцать восемь достоинств, государь; вот какие двадцать восемь достоинств: Махаушадха был смел, государь, стыдлив, совестлив, имел привер­женцев и многих друзей, был великодушен, добродетелен, прав­див, чист, безгневен, не спесив, не завистлив, мужествен, целен, располагал к себе, был щедр, приветлив, скромен в обхожде­нии, не ловчил, не плутовал, был весьма умен, знаменит, учен, доброжелателен к зависимым, мил всем людям, богат и поль­зовался почетом. Вот такие двадцать восемь достоинств были у Махаушадхи, государь. Не найдя другого такого мужчины она и не предалась блуду.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим согласен.

Вопрос 9 (39)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Бес­страшны, безбоязненны святые» [599]. Однако в городе Раджагрихе, видя, что слон Дханапалака вот-вот накинется на Блажен­ного, пятьсот сбросивших путы святых покинули Победителя в разбежались кто куда, один тхера Ананда остался [600]. Что же, почтенный Нагасена, со страху святые разбежались, или погу­бить хотели Десятисильного: «Посмотрим-де, каков он на деле» [601] – и потому разбежались, или же узреть хотели великое, безмерное, бесподобное чудо, что явил Татхагата, и потому разбежались? Если, почтенный Нагасена, Блаженный сказал: «Бесстрашны, безбоязненны святые», то ложны слова, будто в Раджагрихе, видя, что слон Дханапалака вот-вот накинется на Блаженного, пятьсот сбросивших путы святых покинули Побе­дителя и разбежались кто куда, один тхера Ананда остался. Если же в Раджагрихе, видя, что слон Дханапалака вот-вот накинется на Блаженного, пятьсот сбросивших путы святых по­кинули Победителя и разбежались кто куда, так что один тхера Ананда остался, то тогда ложны слова: «Бесстрашны, без­боязненны святые». Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Бесстрашны, без­боязненны святые». И действительно, в городе Раджагрихе, видя, что слон Дханапалака вот-вот накинется на Блаженного, пятьсот сбросивших путы святых покинули Победителя и раз­бежались кто куда, один тхера Ананда остался. Но убежали они не со страху и не чтобы погубить Блаженного. У святых, государь, пресечена сама та вещественная причина, из-за ко­торой они могли бы бояться и страшиться, потому «бестрашны, безбоязненны святые». Боится разве, государь, земная твердь тех, кто ее копает, кромсает, или того, что она несет на себе море, вершины и горные цепи?

– Нет, почтенный.

– Отчего же, государь?

– В земной тверди, почтенный, нет самой той веществен­ной причины, из-за которой она могла бы бояться и стра­шиться.

– Вот точно так же, государь, в святых нет самой той ве­щественной причины, из-за которой они могли бы бояться и страшиться. Боится разве, государь, горная вершина, если кто-то на ней рубит, колет, падает с неё или костер на ней палит?

– Нет, почтенный.

– Отчего же, государь?

– В горной вершине, почтенный, нет самой той веществен­ной причины, из-за которой она могла бы бояться и стра­шиться.

– Вот точно так же, государь, в святых нет самой той ве­щественной причины, из-за которой они могли бы бояться и страшиться. Даже если бы все обитатели ста тысяч миров, го­сударь, сколько их ни есть, все бы вместе с мечами в руках набросились вдруг на святого, святой и то остался бы невозму­тим, ибо в нем нет места и возможности для страха. Что же до тех пятисот святых, то они тогда так подумали: «Сегодня, когда лучший из лучших мужей, Лев-Победитель, вступит в этот пре­красный город, на него на улице бросится слон Дханапалака. Служитель бога богов нипочем его не покинет. Если и мы все Блаженного не покинем, достоинства Ананды будут не замече­ны. Лучше будет нам отойти; так множество людей освободит­ся от цепей аффектов, а достоинства Ананды будут замечены». Стало быть, святые решили, что так будет лучше, и потому разбежались.

– Отлично объяснил ты вопрос, почтенный Нагасена. Да, это так. Нет у святых ни страха, ни боязни. Святые решили что так будет лучше, потому и разбежались.

Вопрос 10 (40)

– Почтенный Нагасена, вы утверждаете, что Татхагата всеведущ. И еще утверждаете: «Когда Татхагата в деревне Чатуме распустил общину тхер Шарипутры и Маудгальяяны во главе с ними самими, чатумские шакьи и Брахма, владыка мощи [602], рассказали Блаженному притчи о всходах и о малом теленке, и он обрадовался, смиловался и простил [603]. Что же, почтенный Нагасена, не были известны Татхагате те притчи, которыми его успокоили, ублаготворили, ублажили и добились его прощения? Если, почтенный Нагасена, Татхагате не были известны эти притчи, то Просветленный не всеведущ. Если были известны, то он, значит, нарочно, насильно, с задними мыслями распустил общину; тогда выходит, что он не сострадателен. Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Татхагата действительно всеведущ, государь, и действи­тельно Блаженный был теми притчами успокоен, ублаготворен, ублажен и смиловался. Ведь Татхагата, государь, господин Учения, и обрадовали, ублажили, возвеселили они Татхагату притчами, которые сам же Татхагата и возвестил. Довольный ими, Татхагата поблагодарил их: «Спасибо».

Скажем, государь, жена на мужнины же деньги мужа радует, ублажает, веселит, и муж благодарит ее: «Спасибо». Вот точно так же, государь, чатумские шакьи и Брахма, владыка мощи, обрадовали, убла­жили, возвеселили Татхагату притчами, которые сам же Татха­гата и возвестил. Довольный ими, Татхагата поблагодарил их: «Спасибо».

Или, скажем, государь, цирюльник царским же зо­лотом украшает царю прическу, царя этим радует, ублажает, веселит, и царь благодарит его: «Спасибо» – и дарует ему, что тот хочет. Вот точно так же, государь, чатумские шакьи и Брахма, владыка мощи, обрадовали, ублажили, возвеселили Татхагату притчами, которые сам же Татхагата и возвестил. Довольный ими, Татхагата поблагодарил их: «Спасибо».

Или, скажем, государь, послушник, живущий при наставнике, берет дневное пропитание, поданное его наставнику, подносит настав­нику его и тем его радует, ублажает, веселит, и довольный на­ставник благодарит его: «Спасибо». Вот точно так же, госу­дарь, чатумские шакьи и Брахма, владыка мощи, обрадовали, ублажили, возвеселили Татхагату притчами, которые сам же Татхагата и возвестил. Довольный ими Татхагата поблагодарил их: «Спасибо» – и произнес проповедь об избавлении от вся­кого страдания.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так. Я с этим согласен.

Четвертая глава закончена.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Вопрос 1 (41)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного:

«В сближенье возникла опасность,

Под кровом рождается страсть.

Жить без сближенья, без крова –

Вот истинно взгляд мудрецов» [604].

И еще сказано:

«Пусть же муж рассудительный,

О своем благе радеющий,

Монахам многоученым

Приносит обители в дар» [605].

Если, почтенный Нагасена, Татхагата сказал:

«В сближенье возникла опасность,

Под кровом рождается страсть.

Жить без сближенья, без крова –

Вот истинно взгляд мудрецов»,

то ложны слова:

«Пусть же муж рассудительный,

О своем благе радеющий,

Монахам многоученым

Приносит обители в дар».

Если же Татхагата сказал:

«Пусть же муж рассудительный (---)

Приносит обители в дар»,

то тогда ложны слова: «В сближенье возникла опасность (---) мудрецов».

Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного:

«В сближенье возникла опасность,

Под кровом рождается страсть.

Жить без сближенья, без крова –

Вот истинно взгляд мудрецов».

И сказано также:

«Пусть же муж рассудительный,

О своем благе радеющий,

Монахам многоученым

Приносит обители в дар».

Когда, государь, Блаженный сказал: «В сближенье (---) мудрецов», то это было сущностное слово, окончательное сло­во, непреложное слово, недвусмысленное слово, это то, что подобает монаху, приличествует монаху, пристало монаху, до­стойно монаха, вотчина монаха, желание монаха, дело монаха. Скажем, государь, бродит дикий зверь без приюта и без крова по пустынному лесу – он где захочет, там и приляжет. Вот точно так же, государь, и монаху следует думать:

«В сближенье возникла опасность,

Под кровом рождается страсть.

Жить без сближенья, без крова –

Вот истинно взгляд мудрецов».

Когда же Блаженный сказал:

«Пусть же муж рассудительный,

О своем благе радеющий,

Монахам многоученым

Приносит обители в дар»,

то он сказал это, имея в виду два обстоятельства. Вот они: да­рение обители общине все просветлённые ценят, одобряют, хвалят и славят, ведь дарители потом освободятся от рождения, старости и смерти. Это первая польза от дарения обители. А вот еще: в обители легко проследить за монахинями, если они станут назначать любовные свидания. Если бы они жили без крова, проследить было бы трудно. Это вторая польза от дарения обители. Вот имея в виду эти два обстоятельства, Блаженный и сказал:

«Пусть же муж рассудительный,

О своем благе радеющий,

Монахам многоученым

Приносит обители в дар»,

и не должен из-за этого сын Просветленного тянуться к крову.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим согласен.

Вопрос 2 (42)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Встань, не распускайся, будь в еде умерен» [606]. И еще сказал Блаженный: «Иной раз, Удайин, я полную до краев миску съедаю, а то съедаю и больше» [607]. Если, почтенный Нагасена, Блаженный сказал: «Встань, не распускайся, будь в еде уме­рен», то ложны слова: «Иной раз, Удайин, я полную до краев миску съедаю, а то съедаю и больше». Если Татхагата сказал: «Иной раз, Удайин, я полную до краев миску съедаю, а то съедаю и больше», то ложны слова: «Встань, не распускайся, будь в еде умерен». Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он по­ставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Встань, не рас­пускайся, будь в еде умерен». И сказано: «Иной раз, Удайин, я полную до краев миску съедаю, а то съедаю и больше». Ко­гда, государь, Блаженный сказал: «Встань, не распускайся, будь в еде умерен», то это, государь, было сущностное слово, оконча­тельное слово, непреложное слово, недвусмысленное слово, ис­тинное слово, верное слово, правильное слово, правдивое слово, слово мудреца, слово провидца, слово Блаженного, слово свя­того, слово просветленного-для-себя, слово Победителя, слово всеведущего, слово Татхагаты, святого, истинновсепросветленного. Неумеренный в еде и убийство совершить может, и взять чужое, и войти к чужой жене, и солгать, и напиться допьяна, и мать лишить жизни, и отца лишить жизни, и святого лишить жизни, и общину расколоть, и пролить в злобе кровь Татхага­ты [608]. Ведь известно, государь, что неумеренный в еде Девадатта [609] расколол общину – деяние совершил с последствиями на целую кальпу.

Вот имея в виду такие и многие другие основания, Бла­женный сказал, государь: «Встань, не распускайся, будь в еде умерен». Умеренный в еде постигает четыре истины, государь, обретает четыре плода шраманства, достигает восьми последо­вательных йогических состояний-овладений [610], становится мастером четырех толкующих знаний и шести сверхзнаний, испол­няет всю целиком шраманскую дхарму.

Ведь известно, госу­дарь, что умеренный в еде птенец попугая поколебал обитель Тридцати Трех и самого Шакру, предводителя богов, служить себе принудил [611]. Вот имея в виду такие и многие другие основа­ния, Блаженный сказал, государь: «Встань, не распускайся, будь в еде умерен». Когда же Блаженный сказал: «Иной раз, Удайин, я полную до краев миску съедаю, а то съедаю и боль­ше», то это всеведущий, самосущий Татхагата сказал о себе, государь, а он ведь сделал свое дело, достиг цели, окончил труд, дожил до свершения, отбросил препятствия.

Скажем, го­сударь, после рвотного, или слабительного, или клизмы больно­му следует дать что-то укрепляющее; вот точно так же, госу­дарь, тому, кто имеет аффекты и не узрел еще истин, следует быть умеренным в еде. Как сверкающий, благородный, драгоцен­ный самоцвет, государь, который уже по своей природе чист, не нуждается в очистке, гранении и полировке, вот точно так же, государь, Татхагате, достигшему запредельного в области просветленных, никакие поступки и действия не могут быть препятствием.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим согласен.

Вопрос 3 (43)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Я брахман [612], монахи; внемлю просителям, всегда протягиваю ру­ку помощи, живу в последний раз. Я лучший врач-исцели­тель [613]». И еще сказал Блаженный: «Баккула – вот кто первый из крепких здоровьем среди монахов – моих слушателей» [614]. Случалось притом несколько раз, что Блаженный болел. Если, почтенный Нагасена, Татхагата – лучший, то тогда ложны сло­ва: «Баккула – вот кто первый из крепких здоровьем среди монахов – моих слушателей». Если же тхера Баккула – пер­вый из крепких здоровьем, то ложны слова: «Я брахман, монахи; внемлю просителям, всегда протягиваю руку помощи, живу в последний раз. Я лучший врач-исцелитель». Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Я брахман, мо­нахи; внемлю просителям, всегда протягиваю руку помощи, жи­ву в последний раз. Я лучший врач-исцелитель». И еще сказа­но: «Баккула – вот кто первый из крепких здоровьем среди монахов – моих слушателей». Сказанное здесь касается внеш­них знаний, умений и способностей, которые есть и у самого Блаженного, и у прочих людей.

Например, государь, есть у Блаженного слушатели-неседальцы, они день и ночь проводят только стоя или прохаживаясь; Блаженный же, государь, проводит день и ночь и стоя, и прохаживаясь, и сидя, и лежа [615], так что в этом, государь, монахи-неседальцы дальше пошли.

Или, например, государь, есть у Блаженного слушатели-одноеды [616], они хоть умрут, а второй раз есть не станут; Блаженный же, государь, может поесть и два и три раза, так что в этом, государь, монахи-одноеды дальше пошли.

Таких примеров мно­го, государь, и касаются они разных вещей. А Блаженный – высший среди всех нравственностью, сосредоточением, мудростью, свободой, знанием-видением свободы [617] и десятью сила­ми, четырьмя уверенностями, восемнадцатью свойствами про­светленных, шестью необыденными знаниями [618]. Слова: «Я брах­ман, монахи; внемлю просителям, всегда протягиваю руку помощи, живу в последний раз. Я лучший врач-исцелитель» – от­носятся сразу ко всему кругу предметов, касающихся просвет­ленных. Скажем, государь, среди людей один будет родовит, другой богат, третий умен, еще один искусен, иной отважен, кто-то прозорлив; но царь превосходит их всех, он и есть выс­ший. Вот точно так же, государь, Блаженный среди всех про­чих существ – высший, лучший, превосходнейший.

Что же до почтенного Баккулы, то он стал крепок здоровьем, ибо тако­ва была его цель. Он сделался крепок здоровьем, потому что некогда, в бытность подвижником, вылечил Блаженного Воз­вышенно-зрящего [619] от расстройства жизненных ветров в жи­воте [620] и Блаженного Кругом-взирающего [621] с шестьюдесятью восьмью сотнями тысяч монахов от «цветочно-травяной» болез­ни [622]. Вот и сказано: «Баккула – вот кто первый из крепких здоровьем среди монахов – моих слушателей». Болеет ли Бла­женный, не болеет ли, следует чистым обетам [623] или не следует, а подобного Блаженному никого, государь, нет.

Ведь есть в тонком, изысканном Своде связок по предметам изречение Блаженного, бога богов: «Какими бы ни были живые сущест­ва – безногими ли, двуногими ли, четвероногими ли, многоноги­ми ли; вещественными ли, невещественными ли; сознающими ли, несознающими ли или ни теми и ни другими,– высшим среди них Татхагата зовется, святой, истинновсепросветленный» [624].

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим согласен.

Вопрос 4 (44)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Тат­хагата, святой, истинновсепросветленный, стезю непроторенную проторил, монахи» [625]. И еще сказано: «И узрел я, монахи, древ­нюю стезю, древнюю тропу, ею же прошли истинновсепросвет­ленные минувшего» [626]. Если, почтенный Нагасена, Татхагата непроторенную стезю проторил, то ложны слова: «И узрел я, монахи, древнюю стезю, древнюю тропу, ею же прошли истинновсепросветленные минувшего». Если же Татхагата сказал: «И узрел я, монахи, древнюю стезю), древнюю тропу, ею же прошли истинновсепросветленные минувшего», то тогда ложны слова: «Татхагата, святой, истинновсепросветленный, стезю непроторенную проторил, монахи». Вот еще вопрос обоюдоост­рый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Татхагата, свя­той, истинновсепросветленный, стезю непроторенную проторил, монахи». И еще сказано: «И узрел я, монахи, древнюю стезю, древнюю тропу, ею же прошли истинновсепросветленные ми­нувшего». Оба здесь слова – о сущности. Когда не стало тат­хагат минувшего, государь, и учить стало некому, не стало и стези. И в эту скрытую, стертую, разбитую, заросшую, непроезжую, обезлюдевшую стезю всмотрелся оком мудрости Татха­гата – и узрел, что ею прошли истинновсепросветленные минувшего, поэтому и говорится: «И узрел я, монахи, древнюю стезю, древнюю тропу, ею же прошли истинновсепросветленные минувшего». Стези не стало, государь, когда не стало татхагат минувшего и некому стало учить, и из скрытой, стертой, разби­той, заросшей, обезлюдевшей Татхагата ее проезжею сделал, поэтому и говорится: «Татхагата, святой, истинновсепросветлен­ный, стезю непроторенную проторил, монахи». Скажем, госу­дарь, если не стало царя-миродержца, драгоценный его само­цвет скроется где-то среди горных вершин, а когда явится дру­гой миродержец, самоцвет силою правильного его делания придет к нему [627]. Скажи, государь, разве царь создал этот дра­гоценный самоцвет?

– Нет, почтенный. Этот самоцвет природный, он же наружу его вывел, почтенный.

– Вот точно так же, государь, от природы сущую восьмизвенную благую стезю, коей прошли татхагаты минувшего, без учителя скрывшуюся, стертую, разбитую, заросшую, непроез­жую, обезлюдевшую, увидел оком мудрости Татхагата, прото­рил и проезжею сделал, потому и говорится: «Татхагата, свя­той, истинновсепросветленный, стезю непроторенную проторил, монахи».

Или, скажем, государь, мать, родив дитя, называется его родительницей, хотя плод был и до рождения. Вот точно так же, государь, в сущую, однако скрывшуюся, стертую, раз­битую, заросшую, непроезжую, обезлюдевшую стезю всмотрелся оком мудрости Татхагата, проторил ее и проезжею сделал, по­тому и говорится: «Татхагата, святой, истинновсепросветленный, стезю непроторенную проторил, монахи».

Или, скажем, госу­дарь, если человек увидел что-то потерянное, то это называется, что он эту вещь нашел. Вот точно так же, государь: сущую, но скрывшуюся, стертую, разбитую, заросшую, непроезжую, обезлюдевшую стезю понял Татхагата, проторил ее и проезжею сде­лал, потому и говорится: «Татхагата, святой, истинновсепросвет­ленный, стезю непроторенную проторил, монахи».

Или, скажем, государь, если человек очищает от леса участок земли, то назы­ваться это будет его землей, но он не создал эту землю, он за­вел на ней хозяйство и поэтому стал ее собственником. Вот точ­но так же, государь, сущую, но скрывшуюся, стертую, разбитую, заросшую, непроезжую, обезлюдевшую стезю понял своею муд­ростью Татхагата, проторил ее и проезжею сделал, потому и го­ворится: «Татхагата, святой, истинновсепросветленный, стезю непроторенную проторил, монахи».

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим со­гласен.

Вопрос 5 (45)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Еще в прежних жизнях, быв человеком, я сроду не вредил никому из живых» [628]. И еще говорится: «Быв некогда подвижником по имени Мохнатый Кашьяпа, он совершил большое жертвоприно­шение ваджапея [629], заклав несколько сотен тварей» [630]. Если, почтенный Нагасена, Блаженный сказал: «Еще в прежних жизнях, быв человеком, я сроду не вредил никому из живых», то ложны слова, будто подвижник Мохнатый Кашьяпа заклал несколько сотен тварей на большом жертвоприношении ваджа­пея. Если же подвижник Мохнатый Кашьяпа вправду заклал несколько сотен тварей на большом жертвоприношении ваджа­пея, то ложны слова: «Еще в прежних жизнях, быв человеком, я сроду не вредил никому из живых». Вот еще вопрос обоюдо­острый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Еще в прежних рождениях, быв человеком, я сроду не вредил никому из жи­вых». И действительно подвижник Мохнатый Кашьяпа заклал несколько сотен тварей на большом жертвоприношении ваджа­пея. Он тогда себя от страсти не помнил, не сознавал, что творит.

– Есть, почтенный, восемь разновидностей людей, которые могут убить. Вот они: страстный убивает в страсти, злой уби­вает в злобе, глупый убивает по глупости, гордец убивает из гордости, алчный убивает из алчности, неимущий убивает ради пропитания, дурак убивает смеху ради, царь убивает в виде наказания. Вот такие восемь разновидностей людей, почтенный, могут убить. И бодхисаттва совершил это, также будучи в здравом уме, почтенный Нагасена.

– Нет, государь. Бодхисаттва совершил это не в здравом уме. Если бы бодхисаттва собрался совершить большое жерт­воприношение, будучи в здравом уме, он бы, государь, не про­изнес этих стихов:

«Всей земли до окаемки

В океанских вод уборе

Не хочу ценой бесчестья,

Так ты это и запомни» [631].

Вот чему учил бодхисаттва, государь. Но, бросив взор на ца­ревну Луноликую, он лишился разумения, помыслы его смеша­лись от страсти и, не сознавая, что творит, в страшном смяте­нии и с крайней поспешностью, в спутанном, мутном, бредовом сознании он совершил большое жертвоприношение ваджапея, учинив великое смертоубийство и кровопролитие [632]. Безумец, по­мраченный рассудком, и в горящий костер лезет, государь, и руку к разозленной кобре тянет, и к бешеному слону подходит, и в безбрежный океан вплавь пускается, и в грязную навозную лужу суется, и через колючие кусты ломится, и в пропасть ва­лится, и нечистоты пожирает, и в похоти разгуливает нагишом, и многие другие непотребства совершает. Вот так же, государь, и бодхисаттва лишился разумения, бросив взор на царевну Лу­ноликую; помыслы его смешались от страсти и, не сознавая, что творит, в страшном смятении и с крайней поспешностью, в спутанном, мутном, бредовом сознании он совершил большое жертвоприношение ваджапея, учинив великое смертоубийство и кровопролитие. Свершенный безумцем грех и в этой жизни не слишком зазорен, государь, и в будущей влечет немного. Скажем, государь, если какой-то безумец совершит преступление, за которое положена смертная казнь, то вы ему какое наказание положите?

– Да разве накажешь безумца, почтенный? Его у нас по­колотят и отпустят, вот и все наказание.

– Стало быть, государь, безумца не наказывают даже за преступление. Вот и грех, совершенный безумцем, тоже попра­вим. Вот так же и подвижник Мохнатый Кашьяпа лишился разумения, бросив взор на царевну Луноликую; помыслы его смешались от страсти и, не сознавая, что творит, в страшном смятении и с крайней поспешностью, в спутанном, мутном, бре­довом сознании он совершил большое жертвоприношение вад­жапея, учинив великое смертоубийство и кровопролитие. Но, го­сударь, когда он пришел в себя и опамятовался, он опять ушел в подвижники, развил пять сверхзнаний и после смерти причастился миру Брахмы.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим; согласен.

Вопрос 6 (46)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного:

«Сло­новий царь Шестиклык

Убить злодея порешил, да видит:

Тот в желтом рубище, будто святой.

И хоть от боли изнемог, помыслил:

«Кто в желтом платье – неприкосновенен» [633].

И еще сказано: «Быв некогда молодым брахманом по имени Джотипала, бодхисаттва оскорбил блаженного, святого, истинновсепросветленного Кашьяпу: неучтиво, грубо обозвал его «бродячей лысой балдой» [634]. Если, почтенный Нагасена, бодхисаттва чтил желтое рубище, даже будучи в животном обличье, то ложны слова, будто молодой брахман Джотипала оскорбил блаженного, святого, истинновсепросветленного Кашь­япу, неучтиво и грубо обозвав его «бродячей лысой балдой». Если же вправду молодой брахман Джотипала оскорбил бла­женного, святого, истинновсепросветленного Кашьяпу, неучтиво и грубо обозвав его «бродячей лысой балдой», то ложны слова, будто слоновий царь Шестиклык чтил желтое рубище. Если да­же бодхисаттва – зверь, испытывая тяжкую, жестокую, жгучую боль, и то не покусился на охотника, чтя желтое рубище, кото­рое тот надел, то как мог он, будучи человеком взрослого ума и взрослых знаний, не чтить блаженного Кашьяпу, святого, ис­тинновсепросветленного, десятисильного мироводителя, среди всех возвышеннейшего, на сажень кругом сияющего, величайше­го и облаченного в превосходное, великолепное желтое одеяние из бенаресской ткани? Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного:

«Слоновий царь Шестиклык

Убить злодея порешил, да видит:

Тот в желтом рубище, будто святой.

И хоть от боли изнемог, помыслил:

«Кто в желтом платье – неприкосновенен».

И действительно, молодой брахман Джотипала оскорбил бла­женного, святого, истинновсепросветленного Кашьяпу, неучтиво и грубо обозвав его «бродячей лысой балдой». Это произошло из-за его семьи, из-за происхождения. Молодой брахман Джотипала вырос в неверующей, не склонной к Учению семье, госу­дарь; его родители, сестры, братья, служанки, слуги, рабы, за­висимые, челядь – все поклонялись Брахме, почитали Брах­му – брахманы-де лучше всех и выше; – а прочими всякими подвижниками брезговали и гнушались. Вот наслушавшись подобных речей, молодой брахман Джотипала, когда гончар-гор­шечник звал его посетить учителя, так и ответил: «Зачем это я пойду к этой бродячей лысой балде?» Как нектар с примесью яда делается горек, государь, как холодная вода рядом с огнем делается горяча, вот так же, государь, и молодой брахман Джо­типала: он вырос в неверующей, не склонной к Учению семье и из-за влияния семьи обозвал, оскорбил Татхагату.

Как ярко сияющий, пламенеющий, полыхающий огромный костер, если залить его, потеряет свою яркость и жар и останутся от него холодные черные головешки вроде зрелых плодов ниргунды [635], вот так же точно, государь, благой, верующий, ярко сияющий обширными познаниями молодой брахман Джотипала вырос в неверующей, не склонной к Учению семье; ослепленный из-за влияния семьи, он обозвал, оскорбил Татхагату. Зато подойдя поближе и распознав достоинства Просветленного, он будто ра­бом его стал. Он принял постриг под началом Победителя, раз­вил сверхзнания и йогические последовательные состояния-овладения и после смерти причастился миру Брахмы.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим со­гласен.

Вопрос 7 (47)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Ма­стерская гончара-горшечника [636] простояла все три месяца дож­дей под открытым небом и суха осталась» [637]. И еще сказано: «Хижина татхагаты Кашьяпы протекла» [638]. Как же это у мощ­ного благими корнями татхагаты протекла хижина, почтенный Нагасена? Ведь от татхагаты требуется могущество. Если, поч­тенный Нагасена, мастерская гончара-горшечника под открытым небом суха осталась, то ложны слова, что «протекла хижина татхагаты Кашьяпы». Если протекла хижина татхагаты, то ложны слова, будто мастерская гончара-горшечника сухою под открытым небом осталась. Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Мастерская гончара-горшечника простояла все три месяца дождей под откры­тым небом и суха осталась». И сказано еще: «Хижина татхага­ты Кашьяпы протекла». Гончар-горшечник был добродетелен, нравствен, мощен благими корнями, государь; на нем была за­бота о слепых и одряхлевших родителях. Солому у него с кры­ши-сняли без его ведома и без спросу, чтобы покрыть ею хи­жину Блаженного, и он от того не обеспокоился, не взволно­вался, не задрожал, но возликовал весьма и обрадован был беспримерно: «О радость! Сколь же полагается на меня Бла­женный, лучший из людей!» И вот в той же жизни явился ему благой плод.

– А татхагату, государь, столь малое неудобство не поколеб­лет. Как Меру, царя гор, и многие сотни тысяч порывов вет­ра не стронут и не поколеблют, государь; как огромный-преог­ромный океан, великое вод вместилище, десятки тысяч и тьмы сотен великих Ганг не наполнят и не переменят – вот так же, государь, и татхагату столь малое неудобство не поколеблет. Хижина татхагаты протекла, ибо этого требовало его сострадание к великому множеству людей. Есть два основания, госу­дарь, из-за чего татхагаты избегают творить сами для себя то, что им необходимо: во-первых, так люди и боги будут иметь случай подумать: «Это – Учитель, ему должно дать прежде всех других»; подав же блаженным необходимое, они избавят­ся от дурных уделов; а еще чтобы не пошли сплетни: чудотворством-де промышляют. Вот два основания, почему татха­гаты избегают творить сами для себя то, что им необходимо. Если бы дождь был отвращен от хижины Шакрой, или Брахмой, или им самим, то возможны были бы укоры, упреки, осуждения: «Пыль пускают в глаза, смущают людей, силу чтобы забрать»; поэтому так делать не стоило [639]. Татхагаты не просят о благах, государь, а раз не просят, то они выше упреков.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, и я с этим согласен.

Вопрос 8 (48)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Я брахман, монахи, и внемлю просителям» [640]. И еще сказано: «Я царь, о Шайла» [641]. Если, почтенный Нагасена, Блаженный ска­зал: «Я брахман, монахи, и внемлю просителям», то ложно утверждать: «Я царь, о Шайла». Если же Татхагата сказал: «Я царь, о Шайла», то ложно утверждать: «Я брахман, монахи, и внемлю просителям». Можно быть или кшатрием, или брахманом. Нельзя в одной жизни быть из двух варн. Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Я брахман, мо­нахи, и внемлю просителям». И еще сказано «Я царь, о Шай­ла». Можно обосновать, государь, что Татхагата – и брахман, и царь.

– Каково же это обоснование, почтенный Нагасена? Поче­му Блаженный – и брахман, и царь?

– У Татхагаты, государь, все греховные, неблагие дхармы отброшены, оставлены, покинуты, откинуты, пресечены, конче­ны, к концу пришли, потушены и успокоены, и потому Блажен­ный именуется брахманом. Брахман преодолел сомнения, неясность, разномыслие. Так же, государь, и Блаженный преодо­лел сомнения, неясность, разномыслие; поэтому Татхагата име­нуется брахманом. Брахман от бытия и рождения во всех уде­лах избавился, от пыли и грязи вполне очистился, спутников не имеет. Так же, государь, и Блаженный от бытия и рождения во всех уделах избавился, от пыли и грязи вполне очистился, спутников не имеет, поэтому Татхагата именуется брахманом. Брахман пребывает помногу в небесном состоянии [642] – верхов­ном, превосходном, избранном, избраннейшем. Так же, государь, и Блаженный пребывает помногу в небесном состоянии – вер­ховном, превосходном, избранном, избраннейшем. Вот и поэто­му Татхагата именуется брахманом. Брахман – держатель на­следия и преемства, наставления древних, изучения, обучения, приятия даров, смирения, самообуздания, самоутеснения. Так же, государь, и Блаженный – держатель наследия и преемства, наставления древних победителей, изучения, обучения, приятия даров, смирения, самообуздания, самоутеснения. Вот и поэтому Блаженный именуется брахманом. Брахман – это созерцатель и, созерцая, пребывает в великом счастье. Так же, государь, и Блаженный – созерцатель и, созерцая, пребывает в великом; счастье. Вот и поэтому Татхагата именуется брахманом. Брах­ман знает обо всех уделах и областях существования: как там рождаются, благодаря чему и каков там образ жизни. Так же, государь, и Блаженный знает обо всех уделах и областях суще­ствования: как там рождаются, благодаря чему и каков там; образ жизни. Вот и поэтому Татхагата именуется брахманом. Имя «брахман», государь, Блаженному не матерью было дано, не отцом дано, не братом дано, не сестрою дано, не друзьями-доброжелателями дано, не кровными родичами дано, не шраманами-брахманами дано, не божествами дано. Это – имя, озна­чающее свободу блаженных, просветленных. «Брахман» – это» истинное прозвание, обретенное, проявленное, возникшее тогда же, когда под древом просветления развеяно было Мары воин­ство, отброшены были греховные, неблагие дхармы прошлого, будущего и настоящего и обретено было всеведущее знание. Потому Татхагата именуется брахманом.

– А почему, почтенный Нагасена, Татхагата именуется; царем?

– Царем, государь, именуется тот, кто правит и указует миру. Так же, государь, и Блаженный дхармою правит в деся­титысячной сфере миров и указует богам и людям, мирам Мары и Брахмы, народу шраманскому и брахманскому стезю к про­светлению. Потому Татхагата именуется царем. Царь вознесен, над всеми людьми, всем народом, государь, и на радость общи­не родичей, на горе общине недругов вздымает свой светлый, белый, блестящий зонт, украшенный полною сотнею спиц, с прочной рукоятью из сердцевины дерева, знаменующий его ве­ликую славу и мощь.

Так же, государь, и Блаженный на горе воинству Мары, неистинно делающему, на радость богам и лю­дям, истинно делающим, в десятитысячной сфере миров взды­мает свой светлый, белый, блестящий зонт верховной, избран­ной свободы, украшенный полною сотнею спиц лучшего знания, с терпением – прочной рукоятью из сердцевины дерева, знаме­нующий великую его силу и мощь. Потому Татхагата именуется царем. Множеству тех, кто приходит встретиться с царем, над­лежит с почтением его приветствовать.

Так же, государь, и то­му множеству богов и людей, что приходят встретиться с Бла­женным, надлежит с почтением его приветствовать. Потому Тат­хагата именуется царем. Если царь остается доволен успешностью чьих-то действий, он дарует такому человеку избранную награду и удовлетворяет его желания.

Так же, государь, и Блаженный, если остается доволен успешностью кого-то в очи­щении телесных, словесных и мысленных действий, дарует та­кому человеку избранную награду – освобождение от всех тя­гот – и удовлетворяет его избавлением от всех желаний [643]. Вот и поэтому Татхагата именуется царем. Царь преступающе­го его повеление осуждает, сокрушает и низвергает.

Так же, государь, и тот бессовестный человек, кто в превосходном по­слушании Блаженному преступает его повеление, устыжен, пристыжен, порицаем бывает и изгоняется из превосходного послушания Победителю. Вот и поэтому Татхагата именуется ца­рем. Царь наследует наставления правивших по дхарме царей прошлого, объясняет всем, что дхарма и что недхарма, правит царством по дхарме, вызывает у людей к себе приязнь, доброе чувство, восхищение и надолго утверждает свой царский род силою достоинств и дхармы.

Так же, государь, и Блаженный наследует наставления самосущих прошлого, объясняет всем, что дхарма и что недхарма, наставляет весь мир в дхарме, вызывает у людей и богов приязнь к себе, доброе чувство, вос­хищение и надолго утверждает свою проповедь силою досто­инств и дхармы. Вот и поэтому Татхагата именуется царем.

Тако­во, государь, множество обоснований, почему Татхагата может быть одновременно и брахманом, и царем. Искушенный монах мог бы еще целую кальпу продолжать и не кончить. К чему столько слов? Можно согласиться и со сказанным кратко [644].

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим со­гласен.

Вопрос 9 (49)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного;

«Не за награду стих учительный поется.

У вдумчивых, о брахман, обычай не таков,

За проповедь не примет награды просветлённый.

На том стоим, о брахман. Таков обычай наш» [645].

И, однако, уча и проповедуя в собрании, Блаженный сначала по порядку говорит о даянии, а уже потом – о нравственно­сти [646]. Внимая изреченному Татхагатой, господином всего мира, боги и люди приготовляют и приносят дары, а слушатели Блаженного вкушают их, но ведь это он побудил к дарам. Если, почтенный Нагасена, Блаженный сказал: «Не за награду стих учительный поется», то ложны слова, что Блаженный сначала говорит о даянии. Если же Блаженный сначала говорит о дая­нии, то тогда ложны слова: «Не за награду стих учительный поется». В самом деле, если человек, достойный подношений, рассказывает мирянам, что даяние приносит благие плоды, а, они, внимая его проповеди, начинают с охотою приносить да­ры, то всякий, кто вкушает дар, вкушает награду за учительный стих. Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного:

«Не за награду стих учительный поется.

У вдумчивых, о брахман, обычай не таков.

За проповедь не примет награды просветлённый.

На том стоим, о брахман. Таков обычай наш».

И действительно, Блаженный говорит сначала о даянии, да и все татхагаты поступают так: сначала восхищают помыслы беседой о даянии, чтобы потом привадить к нравственности. Скажем, государь, малым детям дают поначалу игрушечные вещицы: маленькие плуги, палочки для игры [647], игрушечные ветряные мельницы, мерки из пальмовых листьев, маленькие повозочки, маленькие луки [648], а потом каждого из них приваживают к своему ремеслу. Вот точно так же, государь, Татхага­та сначала восхищает помыслы беседой о даянии, чтобы потом привадить к нравственности. Или, скажем, государь, поначалу, первые четыре-пять дней лечения, врач поит больных расти­тельным маслом как укрепляющим и мягчительным средством, а потом дает слабительного. Вот точно так же, государь, Татхагата сначала восхищает помыслы беседой о даянии, чтобы, потом привадить к нравственности. У приносящих дары, госу­дарь, у дарителей мысль делается мягкой, послушной, податли­вой: дары принося, они как по мосту идут, как на корабле плывут сквозь океан мирского кружения к дальнему берегу. Поэтому Татхагата наставляет сначала правильному даянию, и. недолжного намека в этом нет.

– Ты сказал «намек», почтенный Нагасена. А каким может быть намек?

– Намек может быть двояким, государь: жестом или сло­вом. Намек жестом бывает допустимым и недопустимым, и на­мек словом тоже бывает допустимым и недопустимым.

Недопустимый намек жестом вот каков, государь: например, государь, монах идет к мирянам и останавливается в узком месте, мешая проходу. Это недопустимый намек жестом. Тем, что так выпрошено, арии не станут пользоваться, и человек подобный по условиям ариев [649] устыжен, пристыжен, порицаем, презренен и забвен бывает. «Живёт – себя не блюдёт»,– гово­рят о таком. Или еще, государь: например, монах идет к миря­нам, останавливается в недолжном месте и начинает шею гнуть и глаза строить, как павлин, чтобы его заметили. Его и вправ­ду замечают. Это тоже недопустимый намек жестом. Тем, что так выпрошено, арии не станут пользоваться, и человек подоб­ный по условиям ариев устыжен, пристыжен, порицаем, презрен и забвен бывает. «Живёт – себя не блюдёт»,– говорят о таком. Или еще, государь: например, монах делает знаки челюстью, или бровями, или большим пальцем. Это тоже недопустимый намек жестом. Тем, что так выпрошено, арии не станут поль­зоваться, и человек подобный по условиям ариев устыжен, при­стыжен, порицаем, презрен и забвен бывает. «Живёт – себя не блюдёт»,– говорят о таком.

Допустимый намек жестом вот каков: монах идет к миря­нам трезвенный, собранный, памятующий; удобно место или нет, а идет как положено; останавливается в должном месте; хочет кто подать – он останавливается, не хочет подать – ми­мо проходит. Это допустимый намек жестом. Тем, что так ука­зано, арии могут воспользоваться, и человек подобный по усло­виям ариев одобрен, похвален, прославлен бывает. «Безукориз­нен в обращении, правильно себя блюдёт»,– говорят о таком. Ведь есть, государь, изречение Блаженного, бога богов:

«Истинно, мудрые не просят, и не одобрит просьбу арий.

Остановись и молча жди, вот это – просьба ариев [650]».

Недопустимый намек словом вот каков: например, государь, монах по-всякому объясняет на словах, что ему нужно: одежду, пропитание, приют, лекарства на случай болезни. Это недопу­стимый намек словом. Тем, что так выпрошено, арии не станут пользоваться, и человек подобный по условиям ариев устыжен, пристыжен, порицаем, презрен и забвен бывает. «Живёт – себя не блюдёт»,– говорят о таком.

Или еще, государь: например, монах говорит так, чтобы другие услышали: «Надо бы мне вот то-то», и, благодаря тому что другие слышали, он это получает. Это тоже недопустимый намек словом. Тем, что так выпрошено, арии не станут пользоваться, и человек подобный по условиям ариев устыжен, пристыжен, порицаем, презрен и забвен быва­ет. «Живёт – себя не блюдёт»,– говорят, о таком.

Или еще, го­сударь: например, монах посреди собрания во весь голос гово­рит: «Так-то и так-то следует приносить дары монахам». Слы­ша такие речи, люди приносят то, о чем говорилось. Это тоже недопустимый намек словом. Тем, что так выпрошено, арии не «станут пользоваться, и человек подобный по условиям ариев устыжен, пристыжен, порицаем, презрен и забвен бывает. «Жи­вёт – себя не блюдёт»,– говорят о таком.

Известен случай с тхерой Шарипутрой, государь: заболев ночью, после захода солнца, он прервал молчание и ответил тхере Маудгальяяне на вопрос о лекарстве; поэтому нужное лекарство ему доставили. И все же тхера Шарипутра не взял лекарства, отказался от него, опасаясь уронить себя: «Ведь я молчание прервал, вот почему мне досталось лекарство. Ну нет, я должен себя соблю­сти». Это тоже был бы недопустимый намек словом, и человек подобный по условиям ариев устыжен, пристыжен, порицаем, презрен и забвен бывает. «Живёт – себя не блюдёт»,– говорят о таком.

А допустимый намек словом вот каков: притом что осталь­ное необходимое ему есть, монах сообщает своим мирским род­ственникам или семье, при которой он проводит время дождей, что ему надобно лекарство. Это допустимый намек словом. Тем, что так указано, арии могут воспользоваться, и человек подобный по условиям ариев одобрен, похвален, прославлен бы­вает. «Безукоризнен в обращении, правильно себя блюдёт»,– говорят о таком. Это разрешено татхагатами, святыми, истинновсепросветленными [651]. Угощение же брахмана-пахаря Бхарадваджи Татхагата потому отверг, что оно было предложено после запутывания, выпутывания, следствий, опровержений, встречных ходов [652]. Поэтому Татхагата не принял, не взял этого подно­шения.

– Почтенный Нагасена, верно ли, что всегда, когда Бла­женный ел, боги кропили его пищу небесным питательным со­ком? Или они кропили ее только дважды: когда он ел блюдо из свинины и рисовую кашу на молоке с медом?

Всегда, когда Блаженный ел, государь, боги бывали ря­дом и каждую пригоршню окропляли небесным питательным соком. Как царский повар, государь, стоит во время трапезы рядом с царем, держа в руках сосуд с подливой, и поливает ею каждый кусок, вот точно так же, государь, всегда, когда Бла­женный ел, боги бывали рядом и каждую пригоршню окропля­ли небесным питательным соком. Так и в Верандже, государь, когда Блаженный ел сухие ячменные зерна, боги каждую пригоршню смачивали небесным питательным соком, поэтому желу­док Блаженного смог их усвоить [653].

– Повезло, почтенный Нагасена, тем богам: они постоянно, непрестанно заботились о телесных нуждах Блаженного. Отлично почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим согласен.

Вопрос 10(50)

Почтенный Нагасена, вы утверждаете: «Татхагата за четыре несчетности кальп и еще сотню тысяч кальп взрастил свое всеведущее знание, чтобы вызволить [654] великое множество людей» [655]. И еще: «Обретя всеведение, он был склонен к бездеятельности, а не к проповеди Учения» [656]. Словно бы стрелок из лука или ученик стрелка, о почтенный Нагасена, много дней прилежно учился бы владеть оружием, битвы бы дождался – и тут оплошал; вот так же точно, почтенный Нагасена, и Татхага­та за четыре несчетности кальп и еще сотню тысяч кальп взра­стил свое всеведущее знание, чтобы вызволить великое множе­ство людей, обрел всеведение, а с проповедью Учения оплошал. Словно бы борец или ученик борца, о почтенный Нагасена, мно­го дней усердно упражнялся бы, дождался бы настоящей борь­бы – и тут оплошал; вот точно так же, почтенный Нагасена, и Татхагата за четыре несчетности кальп и еще сотню тысяч кальп взрастил свое всеведущее знание, чтобы вызволить великое множество людей, обрел всеведение, а с проповедью Учения оплошал.

Что же, почтенный Нагасена, Татхагата от страха опло­шал? Из-за неизвестности оплошал? От бессилия оплошал? Всеведением не обладая, оплошал? В чем причина здесь? Назо­ви же мне причину, избавь меня от сомнений. Если, почтенный Нагасена, «Татхагата за четыре несчетности кальп и еще сотню тысяч кальп взрастил свое всеведущее знание, чтобы вызволить великое множество людей», то ложны слова, будто «обре­тя всеведение, он был склонен к бездеятельности, а не к проповеди Учения». Если же, обретя всеведение, он был склонен к бездеятельности, а не к проповеди Учения, то ложны слова, будто «Татхагата за четыре несчетности кальп и еще сотню ты­сяч кальп взрастил свое всеведущее знание, чтобы вызволить, великое множество людей». Вот еще вопрос обоюдоострый. Те­бе он поставлен, тебе его и решать.

– Действительно, государь, Татхагата за четыре несчетно­сти кальп и еще за сотню тысяч кальп взрастил свое всеведу­щее знание, чтобы вызволить великое множество людей. А обре­тя всеведение, он действительно был склонен к бездеятельно­сти, а не к проповеди Учения. Он видел, что Учение это глубо­кое, искусное, трудноусмотримое, труднообъяснимое, утончен­ное, труднопостижимое, а людям уютно среди удовольствий и они крепко вцепились в мнения о самости [657], и подумал: «Что же делать, как же быть?» – и был склонен к бездеятельности, а не к проповеди Учения. Это было раздумьем: как же пробить­ся к сердцам людей?

Скажем, государь, врач-исцелитель бе­рется лечить человека, мучимого многими недугами, и раздумы­вает: «Как подступиться, каким лекарством излечить его бо­лезнь?» Вот точно так же, государь, Татхагата видел, что люди мучимы всяческими недугами-аффектами, что Учение его глубо­кое, искусное, труднообъяснимое, трудноусмотримое, утонченное, труднопостижимое, и подумал: «Ну что же делать, как же быть?» – и был склонен к бездеятельности, а не к проповеди Учения. Это было раздумьем: как же пробиться к сердцам, людей?

Или, скажем, государь, смотрит царь-кшатрий, помазан­ный на престол, на своих часовых, привратников, членов собра­ния, горожан, наемных слуг, солдат, советников, кшатриев, зависимых от царя людей и думает: «Как же мне быть, что же делать, чтобы сплотить их?» Вот точно так же, государь, Тат­хагата видел, что Учение это глубокое, искусное, трудноусмот­римое, труднообъяснимое, утонченное, труднопостижимое, а что людям уютно среди удовольствий и они крепко вцепились в мнения о самости, и подумал: «Ну что же делать, как же быть?» – и был склонен к бездеятельности, а не к проповеди Учения. Это было раздумьем: как же пробиться к сердцам людей? К тому же, государь, таков закон у всех татхагат: они начинают проповедь, когда их просит Брахма.

Причина же этому вот какая: в те времена все бродячие подвижники, все шраманы и брахманы поклонялись Брахме, почитали Брахму, преданны были Брахме. И уж если сам он, сильный, славный, известный, прославленный, великий, возвышенный, если он по­клонится, то и весь мир с богами прислушается, поклонится, удостоверится. Вот по такой причине, государь, татхагаты начи­нают проповедь, когда их просит Брахма.

Скажем, государь, если царь или сановник царя кому-то поклонится и выкажет почтение, то и прочие люди поклонятся и выкажут почтение, раз уж тот, кто сильнее их, склонился. Вот точно так же, государь, если Брахма склонится, то и весь мир с богами склонится. Кому поклонились – тому и мир поклонится, поэ­тому всех татхагат начать проповедь побуждает Брахма, поэтому татхагаты начинают проповедовать, когда их просит Брахма [658].

– Отлично, почтенный Нагасена. Поистине распутан вопрос. Великолепное разъяснение. Да, это так, я с этим согласен.

Пятая глава закончена.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Вопрос 1 (51)

– Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного:

«Нет у меня учителя, и не найти мне равного,

Ни из людей, ни из богов со мной тягаться некому» [659]

И еще сказано: «И вот, монахи, хоть Арада Калама был мне учитель, а я был ему ученик, он признал меня равным себе и высшею почестью почтил» [660]. Если, почтенный Нагасена, Татха­гата сказал: «Нет у меня учителя, и не найти мне равного», то ложны слова: «И вот, монахи, хоть Арада Калама был мне учитель, а я был ему ученик, он признал меня равным себе и высшею почестью почтил». Если же Татхагата сказал: «И вот, монахи, хоть Арада Калама был мне учитель, а я был ему ученик, он признал меня равным себе и высшею почестью поч­тил», то тогда ложны слова: «Нет у меня учителя, и не найти мне равного».

Вот еще вопрос обоюдоострый. Тебе он поставлен, тебе его и решать.

– Есть, государь, изречение Блаженного:

«Нет у меня учителя, и не найти мне равного,

Ни из людей, ни из богов со мной тягаться некому».

И сказано также: «И вот, монахи, хоть Арада Калама был мне учитель, а я был ему ученик, он признал меня равным себе и высшею почестью почтил». Но в этих словах сказано, что учи­тель был до просветления, у не достигшего еще просветления бодхисаттвы. До просветления, у не достигшего еще просветле­ния бодхисаттвы учители были пять раз. С каждым из них бод­хисаттва проводил дни, учась у них.

Вот эти учители: во-пер­вых, учителями были те восемь брахманов, что распознали телесные признаки новорожденного бодхисаттвы: Рама, Дхваджа, Лакшана, Мантрин, Яджня, Суяма, Субходжа, Судатта [661]. Они пожелали ему успеха и охраняли его.

Затем, государь, отец, бодхисаттвы Шуддходана пригласил тогда с северной стороны [662] родовитого, благородного брахмана по имени Сарвамитра [663], искушенного в разделении слов, грамматике и шести вспомога­тельных науках, совершил посвятительное возлияние водою из золотой вазы и препоручил ему бодхисаттву: «Обучи этого мальчика». Это второй учитель.

Затем, государь, божество, потрясшее бодхисаттву, услышав чьи слова бодхисаттва был по­ражен и потрясен и в тот же час отрекся от мира и ушел [664]: это третий учитель. Затем Арада Калама, государь: это четвертый учитель. Затем Удрака, сын Рамы [665]: это пятый учитель. Вот та­кие учители, государь, были до просветления, у еще не достиг­шего просветления бодхисаттвы. И все это учители мирского, а что касается сверхмирского, что касается проникающего всеве­дущего знания, то в этом у Татхагаты не было учителя, превос­ходившего его самого. Татхагата достиг просветления сам, без учителя, государь, посему и сказал Татхагата:

«Нет у меня учителя, и не найти мне равного,

Ни из людей, ни из богов со мной тягаться некому».

Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим согласен.

Вопрос 2 (52)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Не бывает так, монахи, не случается, чтобы в одном мире два свя­тых истинновсепросветленных явилось ни раньше, ни позже один другого. Такого не может быть» [666]. Почтенный Нагасена! Если проповедует кто-либо из татхагат, то проповедует о трид­цати семи просветлительных дхармах [667]; если возвещает, то воз­вещает четыре арийские истины; если обучает, то обучает трем предметам [668]; если увещает, то увещает небеспечливому деланию. Раз у всех татхагат, почтенный Нагасена, проповедь од­на, весть одна, наставление одно, увещание одно, то почему не может явиться двое татхагат одновременно? Ведь даже от явления одного просветленного весь мир озарился светом, а если бы еще один был, то двойным сиянием этот мир был бы озарен еще больше? Убеждали бы двое татхагат – легко им было бы убеждать, увещали бы – легко было бы увещать. Назо­ви же мне причину, избавь меня от неуверенности.

Наша десятитысячная мировая сфера [669], государь, держит лишь одного просветленного, может выдержать достоинства только одного татхагаты. Если бы явился еще один просветлен­ный, эта десятитысячная мировая сфера не выдержала бы, мир бы задрожал, затрясся, осел, треснул, расселся, раскололся, развалился, рассыпался, в ничто бы обратился. Скажем, госу­дарь, есть у нас лодка, рассчитанная на одного человека. Если в ней сидит один человек, вода поднимается к краям бортов. А тут явится еще один человек, во всем подобный первому – обликом, ростом, весом, возрастом, толщиной, и тоже сядет в лодку. Скажи, государь, выдержит лодка их обоих?

– Нет, почтенный, она задрожит, затрясется, осядет, треснет, рассядется, расколется, развалится, рассыплется, в ничто обратится, в воду погрузится.

– Вот точно так же, государь, эта десятитысячная мировая сфера держит лишь одного просветленного, может выдержать достоинства только одного татхагаты. Если бы явился еще один просветленный, эта десятитысячная мировая сфера не вы­держала бы, мир бы задрожал, затрясся, осел, треснул, рассел­ся, раскололся, развалился, рассыпался, в ничто бы обратился. Или, скажем, государь, некий человек вдосталь наелся и насы­тился по горло. Вот набил он себе утробу, насосался, отвалил­ся, утрамбовал все внутренности, осовел и сидит этакой коло­дой – и опять съест столько же. Скажи, государь, ладно ему будет?

– Нет, почтенный. Помрет он на том же месте.

– Вот точно так же, государь, эта десятитысячная мировая сфера держит лишь одного просветленного, может выдержать достоинства только одного татхагаты. Если бы явился еще один просветленный, эта десятитысячная мировая сфера не вы­держала бы, мир бы задрожал, затрясся, осел, треснул, рассел­ся, раскололся, развалился, рассыпался, в ничто бы обратился.

– Значит, почтенный Нагасена, земля дрожит под чрез­мерным грузом Учения?

– Представь себе, государь, два полных воза драгоценно­стей. Возьмут все драгоценности с одного воза и вывалят их на второй воз. Скажи, государь, выдержит ли один воз драго­ценности с обоих возов?

– Нет, почтенный. У него и ступица сломается, и спицы по­лопаются, и обод искривится, и оси полопаются.

– Значит, государь, воз ломается под чрезмерным грузом драгоценностей?

– Да, почтенный.

– Вот точно так же, государь, и земля дрожит под чрез­мерным грузом Учения. Впрочем, этот довод был рассказан, чтобы пояснить, какова сила просветленных. Но вот послушай еще один довод, государь, почему не являются двое истинновсепросветленных одновременно. Если бы явилось двое истинновсепросветленных одновременно, государь, то в их окружении начались бы споры: «ваш просветленный, наш просветленный...» – так оно бы надвое разбилось. Скажем, при двух влиятельных сановников в совете начинаются споры: «наш са­новник, ваш сановник...», и он разбивается надвое. Вот точно так же, государь, если бы явилось двое истинновсепросветлен­ных одновременно, то в их окружении начались бы споры: «ваш просветленный, наш просветленный...» – так оно надвое бы разбилось. Вот, государь, обоснование того, что не может двое истиннопросветленных явиться одновременно.

Слушай даль­ше, государь, еще одно обоснование того, что не может двое истинновсепросветленных явиться одновременно. Если бы одно­временно явилось двое истинновсепросветленных, государь, то слова «Просветленный – величайший» были бы ложны, слова «Просветленный – возвышеннейший» были бы ложны, слова «Просветленный – превосходнейший» были бы ложны, слова «Просветленный – благороднейший» были бы ложны, слова «Просветленный – избраннейший» были бы ложны, слова «Про­светленный несравненен» были бы ложны, слова «Просветлен­ный беспримерен» были бы ложны, слова «Нет равного Про­светленному» были бы ложны, слова «Нет подобного Просвет­ленному» были бы ложны, слова «Нет другого такого, как Просветлёенный», были бы ложны, слова «Нет у Просветленного соперника» были бы ложны. Вот, государь, обоснование того, что не может двое истинновсепросветленных явиться одновременно. Я думаю, что его стоит принять. Да это и естественно, госу­дарь, такова природа просветленных, блаженных, что в мире может явиться лишь один просветленный. Причина этого – ве­личие достоинств просветленных. И всего прочего, что есть в мире великого, бывает только по одному: земля велика, госу­дарь,– и она единственна; океан велик – и он единствен; про­странство велико – и оно единственно; Шакра велик – и он единствен; Мара велик – и он единствен; Великий Брахма ве­лик – и он единствен; Татхагата, святой, истинновсепросветленный, велик – и он единствен, государь. Там, где является один, другому нет места. Поэтому Татхагата, святой, истинновсепросветленный, является в мир только один [670].

– Прекрасно объяснен вопрос сравнениями и доводами, по­чтенный Нагасена. Даже неискушенный человек послушал бы с удовольствием, тем более такой умный, как я.

– Отлично, поч­тенный Нагасена. Да, это так. Я с этим согласен.

Вопрос 3 (53)

Почтенный Нагасена, есть слова Блаженного, сказанные им своей тётке по матери, Гаутамии Владычице, когда она хо­тела дать ему одежду для дождливого времени: «Отдай это в общину, Гаутамия. Отдав в общину, ты и меня почтишь, и об­щину тоже» [671]. Как же так, почтенный Нагасена? Разве Татха­гата не более почитаем, уважаем и достоин подношений, чем драгоценная его община? Почему одежду для дождливого времени, которую его тётка сама спряла, сама соткала, сама отбила, сама разорвала на куски, сама выкрасила [672] и хотела отдать ему, Татхагата велел ей отдать в общину? Если, почтенный Нагасена, Татхагата выше драгоценной общины, важнее ее и превосходнее, то эту одежду для дождливого времени, ко­торую его тётка сама спряла, сама соткала, сама отбила, сама разорвала на куски, сама выкрасила и хотела отдать ему, он не велел бы ей отдать в общину, ибо Татхагата знал бы тогда, что от поданного ему даяния дарительнице будет большой плод. Но раз Татхагата сам себя не ценит и сам себе не нужен, почтенный Нагасена, то потому Татхагата и велел своей тётке отдать эту одежду для дождливого времени в общину.

– Есть, государь, слова Блаженного, сказанные им своей тётке по матери, Гаутамии Владычице, когда она хотела дать ему одежду для дождливого времени: «Отдай это в общину, Гаутамия. Отдав в общину, ты и меня почтишь, и общину то­же». Однако поступил он так не потому, что считал дар, при­носимый ему лично, бесплодным или себя недостойным подно­шений, но из желания блага, из сострадания: «В будущем, пос­ле моей кончины, общину будут благодаря этому ставить вы­соко». Потому он и упомянул во всеуслышание достоинство, действительно присущее общине: «Отдай это в общину, Гаутамия. Отдав в общину, ты и меня почтишь, и общину тоже». Представь, государь, что пока еще крепкий отец, находясь в, обществе царских советников, наемников, солдат, часовых, при­вратников, членов совета, в присутствии самого царя упоминает во всеуслышание достоинства, действительно присущие его сы­ну, ибо знает: «Закрепившись здесь, мой сын в будущем бу­дет пользоваться уважением многих людей». Вот точно так же государь, из желания блага, из сострадания, зная, что в буду­щем, после его кончины, общину будут благодаря этому ста­вить высоко, Татхагата упомянул во всеуслышание достоинст­во, действительно присущее общине: «Отдай это в общину, Гаутамия. Отдав в общину, ты и меня почтишь, и общину тоже». От такой малости, государь, оттого лишь, что она получила одежду для дождливого времени, община не сделалась еще важ­нее и превосходнее Татхагаты. Например, государь, родители своих детей купают, вытирают, умащают благовониями и при­тираниями. Но разве от такой малости, оттого лишь, что родители его купают, вытирают, умащают благовониями и при­тираниями, делается дитя важнее и превосходнее своих роди­телей?

– Нет, почтенный. Забота о детях – это для родителей долг, не зависящий ни от чьего желания, вот почему родители своих детей купают, вытирают, умащают благовониями и при­тираниями.

– Вот точно так же, государь, от такой малости, оттого лишь, что она получила одежду для дождливого времени, об­щина не сделалась еще важнее и превосходнее Татхагаты. Ко­гда Татхагата велел своей тётке отдать одежду для дождливого времени в общину, то это был долг, не зависящий ни от чьего желания. Или, представь, государь, что некто принес царю по­дарок, а царь этот подарок отдал кому-то из своих наемников и телохранителей, или полководцу, или придворному жрецу. Разве от такой малости, оттого лишь, что ему перепал подарок, сделается этот человек важнее и превосходнее царя?

– Нет, почтенный. Этот человек на царской службе, жало­ванье получает от царя. Царь определяет ему его место, он же передает и этот подарок.

– Вот точно так же, государь, от такой малости, оттого лишь, что она получила одежду для дождливого времени, об­щина не сделалась еще важнее и превосходнее Татхагаты. Татхагата определил общине ее место, он же велел отдать ей одежду для дождливого времени. Татхагата так подумал тогда, государь: «Община по природе своей достойна почитания; я почту общину тем, что у меня есть». Потому он и велел отдать в общину эту одежду для дождливого времени. Татхагата це­нит не только почитание, оказываемое ему самому, государь; почитание тех, кто его заслужил в мире, также ценит Татхагата. Ведь есть, государь, в превосходном Своде средних сутр, в проповеди, где говорится о неприхотливости и которая названа «Наследники Учения», изречение Блаженного, бога богов: «Но вот тот, первый, монах больше достоин моего почтения и прославления» [673]. Нет, государь, среди живых существ никого, кто более, чем Татхагата, был бы достоин подношений, кто был бы выше его, важнее и превосходнее. Именно Татхагата – выс­ший, важнейший и превосходнейший. Ведь есть, государь, изре­чение небожителя Манавагамина, сказанное в присутствии Бла­женного, среди богов и людей и сохраненное в превосходном Своде связок по предметам:

«Из гор под Раджагрихою гора Випула – главная,

А в Гималаях – Швета, а солнце – из светил.

Как океан – глава морей, как месяц – всех своих созвездий,

Так меж богами и людьми зовется первым Просветленный» [674].

И строфа эта, государь, была небожителем Манавагамином хо­рошо пропета, не вотще пропета, хорошо сказана, не вотще ска­зана, и сам Блаженный одобрил её [675]. Есть еще, государь, и слова тхеры Шарипутры, полководца Учения:

«Одна лишь приязнь и приход к прибежищу,

Один лишь поклон Просветленному,

Истребителю Мары воинства,

Уже могут от тягот избавить» [676].

Сказано также Блаженным, богом богов: «Один человек, мо­нахи, если является в мире, то является на благо многих лю­дей, на счастье многих людей, сострадая миру, на пользу, на благо, на счастье богам и людям. Вот кто этот человек: это Тат­хагата, святой, истинновсепросветленный, совершенный в зна­нии и поведении, благопришедший, знаток мира, непревосходимый, укротитель буйных мужей, Учитель богов и людей» [677].

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так. Я с этим согласен.

Вопрос 4 (54)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Будь то мирянин или подвижник, я равно хвалю их истинное делание, о монахи. Мирянин ли, подвижник ли – истинно делающий че­ловек, о монахи, благодаря своему истинному деланию успеш­но обретет метод, дхарму, благо» [678]. Почтенный Нагасена! Если мирянин в белых одеждах [679], кто тешит себя усладами, имеет большую семью и множество детей, пользуется бенаресским сандалом, носит венки, умащает себя благовониями и притира­ниями, имеет дело с золотом и серебром, носит пестрый тюр­бан, украшенный драгоценными камнями и золотом; если он, истинно делая, успешно обретет метод, дхарму, благо; если бритоголовый подвижник в желтом рубище, кто живет чужим доброхотством, целиком следует всем четырем частям нравст­венности [680], соблюдает полтораста правил поведения, постоянно соблюдает тринадцать чистых обетов, если он, истинно делая, успешно обретет метод, дхарму, благо, то где же, почтенный, отличие подвижника от мирянина? Не получается ли, что тапас ни к чему, пострижение тщетно, следование правилам поведе­ния бесплодно и принятие чистых обетов бессмысленно? К че­му брать на себя тяготы? Разве не верно, что счастье и достигается счастьем?

– Есть, государь, изречение Блаженного: «Будь то мирянин или подвижник, я равно хвалю их истинное делание, о монахи. Мирянин ли, подвижник ли – истинно делающий человек, о мо­нах, благодаря своему истинному деланию успешно обретет метод, дхарму, благо». Да, государь, это так: истинно делающий и есть лучший. Если, государь, подвижник станет думать: «Ну, постриг я принял, вот и ладно» – и уклонится от истинного делания, то далеко ему до шраманства, далеко ему до брахманства. А такому же, но мирянину в белых одеждах – и тем более! И мирянин, государь, если он истинно делает, успешно обретет метод, дхарму, благо, и подвижник, государь, если он истинно делает, успешно обретет метод, дхарму, благо. Но все же, государь, именно подвижник – господин и владетель шра­манства. И пострижение, государь, есть нечто достойное, до­стойнейшее, бесконечно достойное, невозможно исчислить достоинства пострижения.

Скажем, государь, как невозможно оценить в деньгах драгоценный самоцвет, исполняющий жела­ния: «Вот столько-то стоит этот драгоценный самоцвет»,– вот точно так же, государь, пострижение есть нечто достойное, до­стойнейшее, бесконечно достойное, невозможно исчислить достоинства пострижения.

Или, скажем, государь, как невозможно исчислить волны в великом океане: «Вот столько-то в великом океане волн»,– вот точно так же, государь, пострижение есть нечто достойное, достойнейшее, бесконечно достойное, невозмож­но исчислить достоинства пострижения. У принявшего постриг подвижника, государь, все, что нужно исполнить, быстро полу­чается, не затягивается надолго, ибо, государь, подвижник не­прихотлив, непритязателен, уединен, вне мирского общения, ревностен, бесприютен, бездомен, исполнен нравственности, безукоризнен в обращении, опытен в исполнении чистых обетов. Потому, государь, все, что нужно исполнить, у подвижника бы­стро получается, не затягивается надолго. Скажем, государь, как каленая стрела, без сучков, ровная, гладкая, прямая, отчищенная, если умело выпущена, то прямо летит к цели,– вот так же точно, государь, все, что нужно исполнить, у подвижни­ка быстро получается, не затягивается надолго.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так. Я с этим со­гласен.

Вопрос 5(55)

Почтенный Нагасена, когда бодхисаттва свершал свой претрудный труд [681], это было беспримерное отречение, реши­мость, борение аффектов, разметание воинства Мары и ограни­чение в пище – было претрудным трудом. Ничего отрадного таким натиском не добившись, он охладел к нему и сказал: «Нет, не этим суровым претрудным трудом добьюсь я поистине арий­ского превосходного знания-видения сверх человеческих возможностей. Другая, должно быть, стезя приведет к просветлению». Отвратившись от этого, другою стезею он достиг всеведения – и вновь наставляет и побуждает слушателей к тому же образу действий:

«Решительно и с твердостью

За Просветленным следуйте,

Сомните Мары воинство,

Как слон – шалаш соломенный» [682].

Почему же, почтенный Нагасена, Татхагата наставляет и по­буждает слушателей к тому самому образу действий, в кото­ром разочаровался и разуверился сам?

И тогда, государь, и теперь это был и есть один и тот же образ действий. Следуя именно этому образу действий, бодхи­саттва достиг всеведения. Однако, государь, бодхисаттва пере­старался, совсем отказавшись от пищи. Без пищи сознание его ослабело, и из-за этой слабости он не смог тогда обрести всеве­дение. Когда же он стал в меру питаться, то, следуя тому же самому образу действий, быстро обрел всеведение. И это, го­сударь, был тот самый образ действий, коим достигают всеве­дущего знания все татхагаты. Как пища, государь, всех живых подкрепляет и всем живым от пищи делается хорошо – вот точно так же, государь, это был тот самый образ действий, ко­им достигают всеведения все татхагаты. Не отречения это ви­на, государь, не решимости, не борения аффектов, что Татхага­та не смог в тех условиях обрести всеведущее знание; это вина только отказа от пищи. Образ же действий всегда остается одним и тем же. Скажем, государь, некто слишком стремитель­но пошел по дороге и оттого надорвался, стал калекой, неспособным самостоятельно передвигаться по земле; так что же, государь, есть разве вина земной тверди в том, что человек этот стал калекой?

– Нет, почтенный. Земная твердь всегда остается одной и той же, почтенный; вины на ней нет. В том, что человек этот стал калекой, вина только чрезмерной натуги.

– Вот точно так же, государь, не отречения это вина, не решимости, не борения аффектов, что Татхагата не смог в тех условиях обрести всеведущее знание; это вина только отказа от пищи. Образ же действий всегда остается одним и тем же. Или, скажем, государь, некто надел грязное платье и не стал его стирать; в этом нет ведь вины воды, вода всегда остается одной и той же. Это вина только самого человека. Вот точно так же, государь, не отречения это вина, не решимости, не бо­рения аффектов, что Татхагата не смог в тех условиях обре­сти всеведущее знание; это вина только отказа от пищи. Образ же действий всегда остается одним и тем же. Потому Татхагата наставляет и побуждает слушателей к тому самому образу действий. Итак, государь, этот образ действий всегда остается самим собой, и он безукоризнен.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так. Я с этим согласен.

Вопрос 6 (56)

Почтенный Нагасена! Завет Татхагаты величествен, сущ­ностен, избран, превосходен, возвышен, бесподобен, незапятнан, чист, светел и безупречен. Так что не следует постригать ми­рянина просто так, сразу; сначала должно привести его к обре­тению первого плода [683] и лишь потом, когда он уже бесповорот­но принадлежит Учению, постригать. В самом деле, случается, что дурные люди принимают в сем чистейшем Завете послуша­ние, а после идут на попятный, возвращаются к худшему. Из-за отступничества их многие начинают раздумывать: «Ага! Навер­ное, в послушании шрамана Готамы нет проку! Иначе с чего бы это им идти на попятный?» Таков мой довод.

– Представь себе, государь, водоем, полный влаги, чистой, прохладной. Пришел к этому водоему некий человек, весь пере­пачканный в иле и грязи, не стал мыться и так перепачканным и ушел. Скажи, государь, кого люди осудят: перепачканного или водоем?

– Перепачканного люди осудят, почтенный. Это его дело, что он пришел к водоему, но не стал мыться и так перепачкан­ным и ушел. Что же, водоем его сам мыть будет, если он не желает мыться? Никакой вины водоема в этом нет.

– Вот точно так же, государь, и Татхагата выкопал водоем истого избранного Учения, полный влагою избранной свободы. Те из перепачканных в аффектах-грязи людей, кто понятлив и сообразителен, те омоются в нем и удалят с себя все аффекты. Если же кто-то придет к этому водоему истого избранного Уче­ния, но мыться в нем не станет, пойдет на попятный и вернется к худшему, то его-то люди и осудят: это его дело, что он при­нял послушание в Завете Победителя, но не удержался в нем и вернулся к худшему. Что же, Завет Победителя сам его очищать станет, если он не желает ему следовать? Никакой ви­ны Завета Победителя в этом нет.

Или представь, государь, что расхворавшийся человек встре­тил опытного в определении болезней, неизменно успешно изле­чивающего врача-исцелителя, не стал у него лечиться, так хво­рым и ушел. Скажи, государь, кого люди осудят: больного или врача?

Больного люди осудят, почтенный. Это его дело, что он, встретив опытного в определении болезней, неизменно успеш­но излечивающего врача-исцелителя, не стал у него лечиться, так хворым и ушел. Что же, насильно врач его лечить станет, если он не желает лечиться? Никакой вины врача в этом нет.

Вот точно так же, государь, и Татхагата вложил в Кор­зину Учения всяческий целебный нектар, способный излечить все недуги-аффекты. Те из мучимых недугами-аффектами лю­дей, кто понятлив и сообразителен, те испьют этого целебного нектара и излечатся от всех недугов-аффектов. Если же кто-то не станет пить этот целебный нектар, пойдет на попятный и вернется к худшему, то его-то люди и осудят: это его дело, что он принял послушание в Завете Победителя, но не удержался в нем и вернулся к худшему. Что же, Завет Победителя сам его очищать станет, если он не желает ему следовать? Никакой вины Завета Победителя в этом нет.

Или представь, государь, что голодный человек попал на большую, на многих рассчитанную благотворительную раздачу пищи [684], но не стал есть, так и ушел голодным. Скажи, государь, кого люди осудят: голодного или раздаваемую пищу?

Голодного люди осудят, почтенный. Это его дело, что он, изголодавшийся, хотя и мог получить свою долю раздаваемой пищи, но не стал есть, так и ушел голодным. Что же, сама ему еда в рот пойдет, если он её не ест? Никакой вины пищи в этом нет.

Вот точно так же, государь, и Татхагата поместил в кор­зину Завета изысканнейшее, успокаивающее, благое, превосход­ное, нектарное, сладчайшее яство: памятование о теле. Те из изможденных, истощенных аффектами, подавленных жаждой [685] людей, кто понятлив и сообразителен, те отведают этого яства и уймут в себе всякую жажду к обладанию, образу и безобраз­ному [686]. Если же кто-то не станет есть это яство, пойдет на попятный, снедаемый жаждой, и вернется к худшему, то его-то люди и осудят: это его дело, что он принял послушание в За­вете Победителя, но не удержался в нем и вернулся к худшему. Что же, Завет Победителя сам его очищать станет, если он не желает ему следовать? Никакой вины Завета Победителя в этом нет.

Если бы Татхагата решил постригать лишь тех, кто обрел: уже первый плод, то постриг тогда не служил бы избавлению» от аффектов и очищению, государь; в постриге и надобности бы не было. Представь, государь, что некто соорудил водоем, со­брав для этого не одну сотню рабочих, а затем объявил всем в округе: «Уважаемые! Никто не должен окунаться в этот водо­ем грязным. Окунаться в этот водоем могут те, кто стряхнул с себя пыль и грязь, отмылся и чист до блеска». Скажи, государь, разве у тех, кто стряхнул с себя пыль и грязь, отмылся и чист до блеска, есть надобность в этом водоеме?

– Нет, почтенный. То, ради чего им нужен был бы водоем, они уже сделали на стороне. Им водоем ни к чему.

– Вот точно так же, государь, если бы Татхагата решил постригать лишь тех, кто обрел уже первый плод, то оказалось бы, что дело у них и так сделано и постриг им ни к чему.

Или представь, государь, что достойный почитатель мудре­цов древности, знаток вед и мантр, не прибегающий к догад­кам, опытный в определении болезней, неизменно успешно из­лечивающий врач-исцелитель составил снадобье, способное изле­чить любую болезнь, а затем объявил всем в округе: «Уважае­мые! Никто не должен обращаться ко мне, если болен. Обра­щаться ко мне могут те, кто ничем не болен и не хворает». Скажи, государь, разве у тех, кто ничем не болен и не хворает, крепок и весел, есть надобность в этом враче?

– Нет, почтенный. То, ради чего им нужен был бы врач, они уже сделали на стороне. Им врач ни к чему.

– Вот точно так же, государь, если бы Татхагата решил постригать лишь тех, кто обрел уже первый плод, то оказалось бы, что дело у них и так сделано и постриг им ни к чему.

Или представь, государь, что некто наготовил на несколько сотен человек рисовой каши на молоке, а затем объявил всем в округе: «Уважаемые! Никто не должен приходить на эту раз­дачу голодным. На эту раздачу могут прийти сытые, наевшие­ся, насытившиеся, упитанные, дородные и полные». Скажи, го­сударь, разве у сытых, наевшихся, насытившихся, упитанных, дородных и полных есть надобность в этом угощении?

– Нет, почтенный. То, ради чего они могли бы прийти на раздачу, они уже сделали на стороне. Им эта раздача ни к чему.

– Вот точно так же, государь, если бы Татхагата решил постригать лишь тех, кто обрел уже первый плод, то оказалось бы, что дело у них и так сделано и постриг им ни к чему.

К тому же, государь, те, кто возвращается к худшему, лишь являют этим пять бесценных достоинств Завета Победителя, а именно: являют величие монашеского состояния, являют его чи­стоту и незапятнанность, являют несовместность его с грешниками, являют его труднопостижимость, являют необходимость во многом себя сдерживать.

Вот как они являют величие монашеского состояния: напри­мер, государь, если бедному, низкородному, заурядному, скудо­умному человеку достанется вдруг огромное царство, то его скоро покорежит, поломает, растеряет он свой двор, не смо­жет вынести бремени власти из-за присущего этой власти величия. Вот точно так же, государь, если заурядные, не имею­щие заслуг, скудоумные люди принимают послушание в Завете Победителя, то оказывается, что они не в состоянии выдержать это превосходнейшее послушание; непременно их скоро поко­режит, поломает; теряют они все и возвращаются к худшему, не могут выдержать послушания в Завете Победителя из-за при­сущего Завету Победителя величия. Так они являют величие монашеского состояния.

Вот как они являют чистоту его и незапятнанность: напри­мер, государь, капля воды с листа лотоса скатывается, спадает, слетает, в ничто обращается, не марает его, ибо лотос чист и незапятнан. Вот точно так же, государь, если бесчестные при­творщики, обманщики, лицемеры с несообразными воззрениями принимают послушание в Завете Победителя, то скоро они с этого чистого, незапятнанного, неязвящего [687], светлого, избраннейшего из избранных Завета скатываются, спадают, слетают, не удерживаются, не могут его замарать и возвращаются к худшему, ибо Завет Победителя чист и незапятнан. Так они явля­ют чистоту его и незапятнанность.

Вот как они являют несовместность его с грешниками: на­пример, государь, мертвое тело с великим океаном несовмест­но; если появится в великом океане мертвое тело, то он скоро извергнет его на берег, выбросит на сушу, ибо великий океан есть обитель великих размером существ. Вот точно так же, государь, если грешники, нерадивые бездельники, порченые, грязные, дурные люди принимают послушание в Завете Побе­дителя, то скоро они отходят от Завета Победителя, этой обите­ли великих существ – незапятнанных, пришедших к истощению тяги святых, не приживаются в нем и возвращаются к худшему, ибо Завет Победителя с грешниками несовместен. Так они являют несовместность его с грешниками.

Вот как они являют его труднопостижимость: например, го­сударь, неловкие, неискусные, необученные лучники, стреляя в кончик волоса, не могут попасть в такую цель, промахиваются и уходят ни с чем, ибо кончик волоса тонок, ускользает, прон­зить его трудно. Вот точно так же, государь, если худоумные, тупые, словно глухонемые, глупые, тугие на соображение лю­ди принимают послушание в Завете Победителя, то они не могут добиться в нем цели – постичь в высшей степени тонкие, ускользающие и труднопостижимые четыре истины, промахива­ются в Завете Победителя и уходят ни с чем, возвращаются к худшему, ибо истины в высшей степени тонки, ускользают и труднопостижимы. Так они являют труднопостижимость Уче­ния.

Вот как они являют необходимость во многом сдерживать себя: например, государь, некий человек, участвуя в ожесточен­ном сражении, оказался окружен со всех сторон неприятельски­ми воинами, и, видя, как с дротиками в руках надвигаются на него враги, он впадает в страх, теряет мужество, кажет спину в бежит из страха и перед необходимостью сдерживать натиск многих врагов. Вот точно так же, государь, если пошлые, не сдерживающие себя, бессовестные, бездеятельные, нетерпеливые, вздорные, переменчивые, низкие, глупые люди принимают послу­шание в Завете Победителя, то они оказываются не в состоянии держаться многих правил поведения, они отступают, кажут спи­ну, бегут и скоро возвращаются к худшему, ибо в Завете Побе­дителя необходимо во многом себя сдерживать. Так они являют необходимость во многом себя сдерживать.

Даже на кусте варшики, государь, дающем лучшие из расту­щих на суше цветов, попадаются цветы червивые; они еще в бутонах сморщиваются и рано или поздно опадают. Но то, что они опали, не бросает тени на сам куст варшики, и те цветы, что остались на нем, воистину напаивают все вокруг своим благоуханием. Вот точно так же, государь, если кто-то прини­мает послушание в Завете Победителя, но потом возвращается к худшему, то такие люди в Завете Победителя – словно черви­вые цветы варшики, лишены благоуханных достоинств, не­взрачны нравственным обликом, не способны духовно расцвесть. Но то, что они возвращаются к худшему, не бросает тени на сам Завет Победителя, и те монахи, что остаются в нем, напа­ивают весь мир вместе с богами прекрасным благоуханием нравственности.

Даже меж здоровых колосьев красного риса, государь, по­падаются колосья разновидности, называемой «овсяная каш­ка» [688]; они рано или поздно гибнут. Но то, что они гибнут, не бросает тени на красный рис, и тот рис, что созревает, идет в пищу царю. Вот точно так же, государь, если кто-то принимает послушание в Завете Победителя, но потом возвращается к худ­шему, то такие люди в Завете Победителя – словно «овсяная кашка» меж красного риса; они не вырастают, не приходят к расцвету, возвращаются рано или поздно к худшему. Но то, что они возвращаются к худшему, не бросает тени на сам За­вет Победителя, и те монахи, что духовно созревают и готовы, приходят к святости.

Даже у исполняющего желания драгоценного самоцвета, го­сударь, одна из граней может быть мутной. Но то, что одна из граней у него мутна, не бросает тени на весь драгоценный самоцвет, и все прочие чистой воды грани драгоценного само­цвета даруют людям радость. Вот точно так же, государь, если кто-то принимает послушание в Завете Победителя, а потом возвращается к худшему, то такие люди в Завете Победителя – муть, осколки. То, что они возвращаются к худшему, не броса­ет тени на сам Завет Победителя, и те монахи, что остаются в нем, приносят радость богам и людям.

Даже в благородном красном сандале, государь, может встретиться часть подгнившая, мало пахнущая, но это не бро­сает тени на весь красный сандал, и прочие его части, что не тронуты гнилью, пропитывают и напаивают все вокруг своим благоуханием. Вот точно так же, государь, если кто-то прини­мает послушание в Завете Победителя, а потом возвращается к худшему, то такие люди в Завете Победителя – словно подгнив­шая часть древесины красного сандала, которую нужно выбросить. То, что они возвращаются к худшему, не бросает тени на сам Завет Победителя, и те монахи, что остаются в нем, овевают весь мир с богами сандаловым благоуханием своей прекрас­ной нравственности.

– Отлично, почтенный Нагасена. Все эти удачные и умест­ные доводы убеждают в безукоризненности Завета Победителя и проявляют превосходство его. Даже те, кто возвращается к худшему, лишь проявляют этим превосходство Завета Побе­дителя.

Вопрос 7 (57)

Почтенный Нагасена, вы утверждаете: «Святой испытыва­ет одну боль: телесную, но не душевную» [689]. Стало быть, поч­тенный Нагасена, святой не владыка, не хозяин, не господин тех изменений мысли, которые имеют основой тело?

– Да, государь.

– Не годится это, почтенный Нагасена, чтобы святой не был владыкой, хозяином и господином своих мыслей, вызван­ных изменениями в теле. Ведь даже птица, почтенный, и то в своем гнезде владыка, хозяйка и госпожа [690].

– Есть, государь, десять следующих за телом дхарм, кото­рые из жизни в жизнь преследуют тело и проявляются благо­даря ему. Вот они: жар, озноб, голод, жажда, испражнение, мочеиспускание, вялость и сон, старость, болезнь и смерть. Та­ковы, государь, десять следующих за телом дхарм, которые из жизни в жизнь преследуют тело и проявляются благодаря ему. Святой не владыка их, не хозяин, не господин.

– Почтенный Нагасена, почему святой не в состоянии при­казать телу, употребить над ним власть? Дай мне пояснение.

– Скажем, государь, все существа, живущие на суше, жи­вут и добывают себе пищу и поддерживают свое существование, имея основой землю. Но разве в состоянии они, государь, при­казать земле, употребить над нею власть?

– Нет, почтенный.

– Вот точно так же, государь, мысль святого работает, имея основой тело, и при этом святой не в состоянии приказать телу и употребить над ним власть.

– Почтенный Нагасена, какова причина того, что человек-из-толпы испытывает и телесную и душевную боль?

– Человек-из-толпы испытывает и телесную и душевную боль из-за того, государь, что мысль им не освоена. Представь, государь, что голодный и беспокойный вол привязан слабым, тонким, непрочным пучком травы или лианой. Если встревожит­ся, он пойдет и потянет за собой привязь. Вот точно так же, государь, из-за того, что мысль не освоена, возникшая боль вы­зывает в мысли сильную тревогу, а сильно встревоженная мысль гнет и свивает тело, в дугу его закручивает. Вот причина, го­сударь, почему человек-из-толпы испытывает и телесную и душевную боль.

– А какова причина того, что святой испытывает одну боль – телесную, но не душевную?

– У святого, государь, мысль освоена, вполне освоена, по­слушна, вполне послушна, покорна и подвластна ему. Если он ощущает телесную боль, он крепко держится за мысль: «Это бренно», привязывает мысль к столбу сосредоточения, и привя­занная к столбу сосредоточения мысль не дрожит и не трепе­щет, стоит и не рассеивается, но тело его, пронзаемое приступа­ми боли, гнется, свивается, в дугу закручивается. Вот причина, государь, почему святой испытывает одну боль – телесную, но не душевную.

– Почтенный Нагасена, это нечто необычайное в мире, что мысль не дрожит, притом что дрожит тело. Приведи мне какое-нибудь пояснение.

– Представь, государь, что у огромного дерева с мощным стволом, множеством ветвей и могучей кровлей под напором ветра дрожат ветви. Разве ствол у него тоже дрожит?

– Нет, почтенный.

– Вот точно так же, государь, если святой начинает чув­ствовать телесную боль, он крепко держится за мысль: «Это бренно», привязывает мысль к столбу сосредоточения, и при­вязанная к столбу сосредоточения мысль не дрожит и не трепе­щет, стоит и не рассеивается; тело его, пронзаемое приступами боли, гнется, свивается, в дугу закручивается, но мысль не дро­жит и не трепещет, как ствол огромного дерева.

– Чудесно, почтенный Нагасена, необычайно, почтенный На­гасена! Никогда я не встречал такого светоча Учения, находчи­вого неизменн [691]!

Вопрос 8 (58).

Почтенный Нагасена, представим себе, что некий мирянин совершил проступок, влекущий за собой изгнание [692]. Спустя какое-то время он принял постриг, но при этом ни сам не знал, что прежде в миру совершил влекущий за собой изгнание проступок, и никто другой не объяснил ему, что он-де совершил в миру влекущий за собой изгнание проступок. Придет ли он к постижению Учения, если будет правильно делающим?

– Нет, государь.

– Почему же?

– У постижения Учения должна быть вещественная при­чина; она у него пресечена, поэтому постижения Учения быть не может.

– Почтенный Нагасена, вы утверждаете: у знающего о проступке возникает угрызение, из-за угрызения возникает пре­града, а из-за преграды мысль не приходит к постижению Уче­ния [693]. Почему же не может прийти к постижению Учения этот человек, не знающий о проступке, не испытывающий угрызе­ний, спокойный в своих мыслях? Получается что-то совсем не­сообразное. Подумайте, как это разрешить.

– Скажи, государь: прорастет ли на пропаханной, илистой, жирной почве всхожее, правильно посаженное семя?

– Да, почтенный.

– А прорастет ли, государь, это же самое семя на голом камне, на поверхности скалы?

– Нет, почтенный.

– Отчего же, государь, одно и то же семя в иле прорастет, а на голом камне не прорастет?

– На голом камне, почтенный, нет вещественной причи­ны, чтобы семя могло там прорасти. Без вещественной при­чины семя не прорастает.

– Вот точно так же, государь, у постижения Учения долж­на быть вещественная причина, и эта причина пресечена у него. Без вещественной причины постижения Учения быть не может. Или, скажем, государь, на земле можно наткнуться на палки, колья, жерди и дубины. Разве можно, государь, на­ткнуться на эти же самые палки, колья, жерди и дубины также и в воздухе?

– Нет, почтенный.

– Какова же причина этого, государь? Почему на одни и те же палки, колья, жерди и дубины можно наткнуться на земле и почему они не могут находиться в воздухе?

– В пустом пространстве, почтенный, нет вещественной причины, чтобы там могли удержаться палки, колья, жерди и дубины. Без вещественной причины они там находиться не могут.

– Вот точно так же, государь, из-за вины этого человека вещественная причина постижения Учения у него пресечена. Когда вещественная причина уничтожена, когда нет причины, постижения быть не может. Или представь, государь, что на суше горит костер. Разве может, государь, этот же самый ко­стер гореть и в воде?

– Нет, почтенный.

– Какова же причина этого, государь? Почему один и тот же костер горит на суше и почему не горит в воде?

– В воде, почтенный, нет вещественной причины, чтобы там мог гореть костер. Без вещественной причины он гореть не может.

– Вот точно так же, государь, из-за вины этого человека вещественная причина постижения Учения у него пресечена. Когда вещественная причина уничтожена, когда нет причи­ны, постижения быть не может.

– Почтенный Нагасена, продумай это еще раз; я никак не могу примириться с тем, что у человека, не знающего о сво­ем проступке и не испытывающего угрызений, может быть пре­града постижению. Дай мне пояснение.

– Скажи, государь: если некто примет смертельный яд, не зная о том, разве он не умрет?

– Умрет, почтенный.

– Вот точно так же, государь, если человек свершил грех, не зная о том, то это все равно препятствие для постижения. Или, государь, если человек попадет в огонь, не замечая того, разве он не обожжется?

Обожжется, государь.

Вот точно так же, государь, если человек свершил грех, не зная о том, то это все равно препятствие для постижения. Или, государь, если человека укусит ядовитая змея, а он не заметит этого, разве он не умрет?

– Умрет, почтенный.

– Вот точно так же, государь, если человек свершил грех, не зная о том, то это все равно препятствие для постижения. Ведь известно, государь, что, когда Саманаколания, царь Калинги, ехал на своем драгоценном слоне, со своими семью дра­гоценностями повидать родичей, он не смог приблизиться к древу просветления, хотя и не знал о том, что оно рядом. Вот почему, государь, если некто свершит грех, не зная о том, то это все равно будет препятствием для постижения.

– Это, почтенный, довод самого Победителя, возражать тут невозможно. Да, дело обстоит именно так, я с этим согласен [694].

Вопрос 9(59)

Почтенный Нагасена, в чем различие, в чем несходство мирянина дурного нрава и шрамана дурного нрава? Одинаков ли их удел, одинаковы ли плоды их деяний, или же есть какое-то различие?

– У шрамана дурного нрава есть десять свойств, государь, которыми он превосходит мирянина дурного нрава и лучше его, а еще он благодаря десяти обстоятельствам больше очищает дар, приносимый ему. Вот эти десять свойств шрамана дур­ного нрава, которыми он превосходит мирянина дурного нрава и лучше его: даже дурного нрава шраман относится с уваже­нием к Просветленному, относится с уважением к Учению, от­носится с уважением к общине, относится с уважением к сподвижникам, старается слушать и обсуждать сутры, много слу­шает проповедей; даже нарушивший нравственные правила шраман старается на людях соблюсти видимость; боясь пори­цания, воздерживается от телесных и речевых проступков; мысль его все равно склоняется к упражнению, и он все же член сообщества монахов. Даже если шраман дурного нрава грешит, он делает это скрытно, государь. Скажем, государь, как замужняя женщина прячется и только тайком грешит, вот точно так же, государь, даже если шраман дурного нрава грешит, он делает это скрытно. Таковы, государь, десять свойств шрамана дурного нрава, которыми он превосходит мирянина дурного нрава и лучше его.

А вот те десять обстоятельств, благодаря которым он боль­ше очищает дар, приносимый ему. Он очищает дар, ибо одет в неприкосновенную броню монашеского одеяния; очищает дар, ибо, подобно провидцам, бреет голову; очищает дар, ибо следует монашескому образу жизни; очищает дар, ибо пришел к Просветленному, Учению и общине как к прибежищам; очища­ет дар, ибо находится в обители, где всё склоняет к упражне­нию; очищает дар, ибо взыскует сокровище Завета Победителя; очищает дар, ибо проповедует превосходное Учение; очищает дар, ибо устремлен к пути, озаренному светочем Учения; очи­щает дар, ибо имеет правильное воззрение: «Просветленный – величайший из людей»; очищает дар, ибо соблюдает обряды постного дня [695]. Таковы, государь, те десять обстоятельств, бла­годаря которым он больше очищает дар, приносимый ему. Даже пропащий шраман совсем дурного нрава, государь, все же очищает приносимый ему жертвователями дар. Скажем, го­сударь, вода, даже если она совсем мутна, все же смывает грязь, пыль и ил; вот точно так же, государь, даже пропащий шраман совсем дурного нрава очищает все же приносимый ему жертвователями дар. Или, скажем, государь, даже очень горячая, кипящая вода все же тушит полыхающий большой ко­стер; вот точно так же, государь, даже пропащий шраман сов­сем дурного нрава все же очищает приносимый ему жертво­вателями дар. Или, скажем, государь, даже противная на вкус еда все же помогает от голодного бессилия; вот точно так же, государь, даже пропащий шраман совсем дурного нрава все же очищает приносимый ему жертвователями дар. Ведь есть, государь, в превосходном Своде средних сутр, в «Разъяснении о дарах», изречение бога богов:

«Если злонравному благонравный

Правдой нажитое в дар приносит,

Радостно, с верою в плод даянья –

Дарителем дар подобный очищен» [696].

– Чудесно, почтенный Нагасена, необычайно, почтеьный Нагасена! Я задал тебе вполне обычный вопрос, ты же развер­нул его примерами и пояснениями и сделал его приятным для слуха и сладостным, словно нектар. Будто повар или ученик повара взял вполне обычный кусок мяса, приготовил его со всякими добавками и сделал из этого блюдо для царского сто­ла; вот точно так же, почтенный Нагасена, я задал тебе впол­не обычный вопрос, ты же развернул его примерами и поясне­ниями и сделал его приятным для слуха и радостным, словно, нектар.

Вопрос 10(60)

Почтенный Нагасена, когда вода нагревается на огне, она бурлит, клокочет и по-всякому шумит. Не значит ли это, почтенный Нагасена, что вода живая? Может, она шумит иг­раючи или шумит, мучимая чем-то?

– Нет, государь, вода не живая; у воды нет ни души, ни жизни. Бурлит же, клокочет и по-всякому шумит вода из-за сильного нагрева на огне, государь.

– Почтенный Нагасена, иные проповедники считают, что вода живая. Они не употребляют холодной воды, кипятят ее и пользуются ею с тщательностью ювелиров, стараясь ничему не повредить. Они осуждают и порицают вас: шраманы – сыны шакьев терзают-де живую душу, имеющую одно чувство [697]. Раз­рушь, отрази, опровергни это их порицание и осуждение.

– Вода не живая, государь; у воды нет ни души, ни жизни. Бурлит же вода, клокочет и по-всякому шумит, государь, из-за сильного нагрева на огне. Например, государь, вода в ямах, озерах, прудах, ручьях, водоемах, пещерах, расщелинах, колод­цах, низинах и старицах на сильном ветру и солнечном пекле высыхает, испаряется. Разве вода при этом бурлит, клокочет и шумит по-всякому?

– Нет, почтенный.

– А если бы вода была живой, государь, она бы и там шумела. Из этого довода можно понять, государь, что у воды ни души, ни жизни нет; бурлит же вода, клокочет и по-всякому шумит из-за сильного нагрева на огне. Слушай дальше, госу­дарь, еще довод, из которого тоже ясно, что у воды ни души, ни жизни нет и что шумит вода по-всякому из-за сильного на­грева на огне. Например, государь, если залить водою рис в горшке, прикрыть его крышкой и не ставить на огонь, то будет ли вода шуметь?

– Нет, почтенный. Она тогда недвижна и совершенно спо­койна.

– А если, государь, эту же самую воду в горшке поставить на очаг, в котором разведен огонь, то вода так и будет не­движной и совершенно спокойной?

– Нет, почтенный. Она тогда волнуется, мешается, мутит­ся, баламутится, ходуном ходит, вздымается, опадает, во все стороны стремится, вскипает, сбегает, образует пену.

– Отчего же, государь, та же самая вода в естественном состоянии недвижна и совершенно спокойна, а на огне волну­ется, мешается, мутится, баламутится, ходуном ходит, вздыма­ется, опадает, во все стороны стремится, вскипает, сбегает, об­разует пену?

– В естественном состоянии вода недвижна, почтенный, вода же на огне бурлит, клокочет и по-всякому шумит из-за сильного нагрева на огне.

– Вот и из этого довода можно понять, государь, что у воды ни души, ни жизни нет; шумит же вода по-всякому из-за сильного нагрева на огне. Слушай дальше, государь, еще довод, из которого тоже ясно, что у воды нет ни души, ни жизни и что шумит вода по-всякому из-за сильного нагрева на огне. Есть ли, государь, при каждом доме закрытая бочка с водою?

– Да, почтенный.

– Разве, государь, вода в ней волнуется, мешается, мутит­ся, баламутится, ходуном ходит, вздымается, опадает, во все стороны стремится, вскипает, сбегает и образует пену?

– Нет, почтенный. Вода в такой бочке недвижна и находит­ся в своем естественном состоянии.

– Ты когда-либо слыхал, государь, о том, что вода в океа­не волнуется, мешается, мутится, баламутится, ходуном ходит, вздымается, опадает, во все стороны стремится, вскипает, бе­жит, образует пену, бьется громадой в берег и по-всякому шумит?

– Да, почтенный, и слышал, и сам видел. Валы в океане бывают и во сто и в двести локтей высотою.

– Отчего же, государь, вода в бочке не волнуется и не шумит, а вода в великом океане волнуется и шумит?

– В великом океане, почтенный, вода волнуется и шумит из-за мощного напора ветра, а вода в бочке ничему не подвер­гается и потому не волнуется, не шумит.

– Как в океане, государь, вода волнуется и шумит под мощным напором ветра, так же точно, государь, вода шумит из-за сильного нагрева на огне. Не правда ли, государь, бара­бан обтягивают высушенной бычьей кожей?

– Да, почтенный.

– Так что, государь, у барабана души или жизни нет?

– Нет, почтенный.

– Отчего же, государь, барабан звучит?

– Благодаря приложенному к нему усилию женщины или мужчины, почтенный.

– Как барабан звучит благодаря приложенному к нему усилию женщины или мужчины, государь, так же точно и вода шумит из-за сильного нагрева на огне. Из этого довода тоже можно понять, государь, что у воды нет души или жизни и что шумит вода из-за сильного нагрева на огне. У меня, государь, тоже есть о чем спросить тебя – так мы быстро разрешим этот вопрос. Во всяком ли сосуде нагреваясь, шумит вода, или же вода шумит, лишь нагреваясь в некоторых сосудах?

– Вода шумит, почтенный, нагреваясь не во всяком сосуде. Вода шумит, лишь нагреваясь в некоторых сосудах.

– Значит, государь, ты отступаешь от своего утверждения и принимаешь мою точку зрения. Ни души, ни жизни у воды нет. Если бы вода шумела, нагреваясь во всяком сосуде, то уместно было бы сказать, что у воды есть душа или жизнь. Не две же воды, государь: та, что шумит,– живая, а та, что не шумит,– неживая? Будь вода живой, государь, она должна бы­ла бы шуметь и в пастях огромных, матерых, ярых слонов, просачиваясь у них сквозь зубы, когда, набрав в хоботы воды, они заливают ее в свои утробы. По океану плавают тяжелые грузовые корабли до ста локтей в длину, нагруженные товаром с многих сотен тысяч телег; вода должна была бы шуметь под их давлением. Огромные рыбины с телом длиной не в одну сотню йоджан – тими, тимингала, тимирапингала – находятся всегда в великом океане, погруженные в его глубины, ведь он – их обиталище; они втягивают в себя и выпускают мощные во­дяные струи [698]. Вода должна была бы шуметь, просачиваясь у них между зубов, и в их чревах. И коль скоро, государь, вода под таким великим гнетом не шумит, то это значит, что у воды нет ни души, ни жизни. Так это и запомни, государь.

– Отлично, почтенный Нагасена. Вопрос попал на свое ме­сто и подобающим образом рассмотрен. Словно бы редчайшей цены драгоценный самоцвет достался умелому мастеру, опытно­му, искусному ювелиру и был оценен, прославлен и превозне­сен, или драгоценная жемчужина – жемчужнику, драгоценная ткань – торговцу тканями, словно драгоценный сандал достался парфюмеру и был оценен, прославлен и превознесен; вот точно так же, почтенный Нагасена, вопрос попал на свое место и рассмотрен подобающим образом. Да, это так, я с этим со­гласен.

Шестая глава закончена.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Вопрос 1 (61)

Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Вам, монахи, пристало непространности радоваться не нарадовать­ся [699]». Что такое эта «непространность» [700]?

– Плод обретения слуха есть непространность, государь, плод возвращения единожды есть непространность, плод без­возвратности есть непространность, плод святости есть непро­странность.

– Если, почтенный Нагасена, плод обретения слуха есть непространность, плод возвращения единожды есть непростран­ность, плод безвозвратности есть непространность, плод свято­сти есть непространность, то зачем тогда монахи читают вслух и обсуждают пространные сутры, песни, разъяснения, строфы, восклицания, высказывания, джатаки, чудесное, раскрытия [701]? Зачем отвлекаются на хозяйственные дела, даяния и культ? Разве не занимаются они тем делом, которое Победитель отверг?

– Если, государь, монахи читают вслух и обсуждают про­странные сутры, песни, разъяснения, строфы, восклицания, вы­сказывания, джатаки, чудесное, раскрытия, если oни отвлекают­ся на хозяйственные дела, даяния и культ, то делается это ра­ди достижения непространности. Те, кто чист по своей природе, государь, в ком есть благоприятные следы прошлых жиз­ней,– те достигают непространности за один мыслительный миг [702]; те же монахи, в чьих очах много пыли [703], достигают не­пространности с помощью этих средств.

Представь, государь, что один человек высадил рассаду и, усердно охраняя поле одними своими силами, без всякой ограды вокруг него, получил урожай, а другой человек высадил в поле рассаду, пошел в лес, нарубил ветвей и сучьев, устроил вокруг поля ограду и то­же получил урожай. Ограда ему нужна была только ради уро­жая. Вот точно так же, государь, те, кто чист по своей природе, в ком есть благоприятные следы прошлых жизней, достигают непространности за один мыслительный миг, как тот человек, что получил урожай с поля без ограды. Те же монахи, в чьих очах много пыли, достигают непространности с помощью этих средств, как тот человек, что получил урожай с поля, для на­чала оградив его.

Или представь, государь, что на макушке вы­соченного мангового дерева висят плоды. Пришёл один человек, обладающий сверхобычными силами, просто взлетел по воздуху и сорвал плоды. Пришел другой, не обладающий сверх­обычными силами; он нарубил палок и лиан, связал лестницу, забрался по ней на дерево и тоже сорвал плоды. Лестница ему нужна была только ради плодов. Вот точно так же, государь, те, кто чист по своей природе, в ком есть благоприятные следы прошлых жизней, достигают непространности за один мысли­тельный миг, как срывает плоды человек, обладающий сверх­обычными силами. Те же монахи, в чьих очах много пыли, достигают непространности с помощью этих средств, как срывает плоды человек, забравшийся по лестнице.

Или представь, госу­дарь, что искусный в тяжбах человек в одиночку пришел к гос­подину [704] и выиграл тяжбу, а другой, богатый, заручился с по­мощью своих денег поддержкой членов совета [705] и благодаря членам совета выиграл тяжбу. Поддержка членов совета ему нужна была только для того, чтобы выиграть тяжбу. Вот точно так же, государь, те, кто чист по своей природе, в ком есть благоприятные следы прошлых жизней, достигают мастерства в шести сверхзнаниях за один мыслительный миг, как тот че­ловек, что выиграл тяжбу в одиночку. Те же монахи, в чьих очах много пыли, осуществляют цель шраманства с помощью этих средств, как человек, выигравший тяжбу благодаря под­держке членов совета.

И от чтения вслух большая польза бывает, государь, и от обсуждения большая польза, и от хозяйственных дел большая польза, и от даяния большая польза, и от культа большая польза бывает в тех или иных случаях. Например, государь, у царя среди прочих советников, наемников, солдат, часовых, при­вратников, членов совета может быть человек, особенно ему полезный и расторопный, но все же при случае ему бывают нужны и все остальные. Вот точно так же, государь, и от чтения вслух большая польза бывает, и от обсуждения большая поль­за, и от хозяйственных дел большая польза, и от даяния боль­шая польза, и от культа большая польза бывает в тех или иных случаях. Если бы все от рождения были вполне чисты, у настав­ника и дела бы не нашлось. Но раз это не так, государь, то приходится слушать слова Просветленного. Даже тхера Шарипутра, который за несметные, неисчислимые времена взрастил в себе благие корни и поднялся до пределов мудрости [706],– даже он, государь, не смог прийти к истощению тяги, пока не услышал слов Просветлённого [707]. А стало быть, государь, и в слушании бывает большая польза, также и в чтении вслух, также и в обсуждении; стало быть, государь, чтение вслух с обсуждением тоже ведут к непространности и несложённо­му [708].

– Прекрасно разъяснен вопрос, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим согласен.

Вопрос 2 (62)

– Почтенный Нагасена, вы утверждаете: если мирянин до­стигает святости, то перед ним две лишь дороги, и не более: либо он в тот же день примет постриг, либо упокоится, но пе­реждать этот день он не может [709]. А если, почтенный Нагасена, не получит он в тот же день учителя, наставника, миску и мо­нашеское платье [710], то что же будет с ним: сам ли он себя пострижет, или переждет этот день, или явится какой-то другой святой, обладающий сверхобычными силами [711], и пострижет его, или же он упокоится?

– Сам себя святой не пострижет, государь, ибо постригаю­щий себя сам повинен в воровстве [712]; и день этот он не пере­ждет; либо явится другой святой, а если не явится, он в тот же день упокоится.

– Тогда, почтенный Нагасена, этим отрицается, что свя­тость есть состояние покоя, ибо у достигшего его оно отнима­ет жизнь.

– Мирское обличье несообразно [713] святости, государь. На­ходясь в несообразном обличье, из-за немощности этого обличья достигший святости мирянин либо примет в тот же день пост­риг, либо упокоится. Это не порок святости, государь, это по­рок мирского обличья – немощность этого обличья.

Например, государь, пища всем живым укрепляет силы и продлевает жизнь, но у человека с плохим желудком, со слабой, бессильной желудочной железой [714] отнимает жизнь из-за несварения, и это, государь, не порок пищи, а порок желудка – бессилие пищеварительного огня. Вот точно так же, государь, находясь в несообразном обличье, из-за немощности этого обличья достигший святости мирянин либо примет в тот же день постриг, либо упо­коится. Это не порок святости, государь, это порок мирского об­личья – немощность этого обличья.

Или, например, государь, если на малую былинку положить сверху тяжелый камень, то она по своей немощности переломится и упадет. Вот точно так же, государь, находясь в мирском обличье, из-за немощности этого обличья достигший святости мирянин либо примет в тот же день постриг, либо упокоится.

Или, например, государь, если слабому, бессильному, худородному, бедному достоинствами че­ловеку достанется вдруг огромное царство, то его тотчас поко­режит, поломает, он сдастся, не сможет вынести бремени власти. Вот точно так же, государь, достигший святости мирянин не сможет вынести святость в этом обличье, потому он в тот же день либо примет постриг, либо упокоится.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так. Я с этим со­гласен.

Вопрос 3 (63)

Почтенный Нагасена, бывает ли у святого забвение?

– Святые свободны от забвения, государь. Не бывает у свя­тых забвения.

– А может ли святой совершить проступок против Устава?

– Да, государь.

– Чего это может касаться?

– Например, государь, устройства кельи [715] или посредни­чества [716], или он может не заметить, что отведенное для еды время уже прошло [717], или может счесть, что приглашения на трапезу не было, когда оно на самом деле состоялось [718], или может счесть не остатки еды остатками [719].

– Почтенный Нагасена, вы утверждаете, что тот, кто со­вершает проступок против Устава, может совершить его па одной из двух причин: или из неуважения к Уставу, или по неведению. Бывает ли такое, почтенный Нагасена, чтобы свя­той совершал проступки из неуважения к Уставу?

– Нет, государь.

– Если, почтенный Нагасена, святой может совершить про­ступок, но неуважения к Уставу у святого не может быть, то тогда у святого бывает забвение.

– Не бывает у святого забвения, государь, и, однако, свя­той может совершить проступок.

– Раз так, почтенный, то приведи мне вразумительное обо­снование. Как это обосновать?

– Есть два рода аффектов [720], государь: порицаемое в миру и порицаемое по Уставу. Вот что такое порицаемое в миру: это десять неблагих путей деяния [721]. Это и называется пори­цаемым в миру. А вот что такое порицаемое по Уставу: это то, что шраманам делать не положено, не подобает, но у мирян не порицается,– то, о чем Блаженный положил слушателям правило поведения, нерушимое до самой смерти. Например, го­сударь, неурочная еда в миру не порицается, а в Завете Побе­дителя это порицается; причинение вреда растениям в миру не порицается, а в послушании у Победителя порицается; игры и забавы на воде в миру не порицаются, а в Завете Победителя это порицается. Все эти вещи, государь, порицаются лишь в Завете Победителя. Это называется порицаемым по Уставу.

Опасность впасть в нечто, порицаемое в миру, избавившему­ся от тяги человеку более не грозит, но он по незнанию может совершить проступок, порицаемый Уставом. Не по силам каж­дому святому всё знать, государь; это за пределами его возмож­ностей. Святому неизвестны имена иных мужчин и женщин, их происхождение; и дороги на этой земле ему неизвестны. Свобо­ду свою действительно знает каждый святой; святой, обладаю­щий шестью сверхзнаниями, знает, кроме того, все в своих, пределах. И лишь всеведущий Татхагата поистине знает всё [722].

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так. Я с этим согласен.

Вопрос 4 (64)

Почтенный Нагасена, на свете встречаются просветлен­ные, встречаются просветленные-для-самих-себя, встречаются, слушатели Татхагаты, встречаются цари-миродержцы, встреча­ются цари отдельных стран, встречаются боги и люди, встреча­ются богатые, встречаются бедные, встречаются благополучные, встречаются злополучные; бывает, что у мужчины появляются, женские признаки; бывает, что у женщины появляются муж­ские признаки; встречаются хорошие и плохие деяния; встреча­ются существа, испытывающие плоды благих и дурных деяний; на свете есть существа безногие, двуногие, четвероногие, много­ногие; есть существа яйцеродные, живородящие, благородные, самородные; есть на свете якши, ракшасы, кумбханды, асуры, данавы, гандхарвы, преты, пишачи; есть киннары, драконы, на­ги, волшебные птицы, сиддхи, видьядхары [723]; есть кони, слоны, быки, буйволы, верблюды, ослы, козлы, бараны, антилопы, свиньи, львы, тигры, пантеры, медведи, волки, гиены, псы, шака­лы; есть много видов птиц; есть золото, серебро, жемчуг, самоцветы, перламутр, горная порода, коралл, рубин, сапфир, «ко­шачий глаз», алмаз, хрусталь, железо, медь, латунь, бронза; есть ткани льняные, шелковые, хлопчатые, джутовые, пеньковые, шерстяные; есть весенний рис, муссонный рис, ячмень, просо, кудруса [724], горох, бобы, чечевица, кунжут, вика; есть запах кор­ней, запах сока, запах сердцевины, запах коры, запах листьев, запах цветов, запах плодов, всяческий запах; есть травы, лианы, кусты, деревья, целебные растения, большие лесные деревья [725], реки, горы, океаны, рыбы, черепахи. Всё на свете есть. Назови мне, почтенный, чего на свете нет.

– Трех вещей на свете нет, государь, вот каких: нет ниче­го ни одушевленного, ни неодушевленного, что не старилось бы; и не умирало; нет вечности у слагаемых, и нет в высшем смыс­ле представления о существе [726]. Вот этих трех вещей, госу­дарь, в мире нет.

– Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так, я с этим, согласен.

Вопрос 5 (65)

Почтенный Нагасена, на свете встречается созданное деянием, созданное, причиной, созданное сроком [727]. Назови мне то на свете, что не порождено ни деянием, ни причиной, ни сроком.

– Есть две дхармы, государь, не порожденные ни деянием, ни причиной, ни сроком, вот они: пространство, государь, не порождено ни деянием, ни причиной, ни сроком, и нирва­на [728], государь, не порождена ни деянием, ни причиной, ни сро­ком [729].

– Не наговаривай на учение Победителя, почтенный Нага­сена, не отвечай, если не знаешь.

– Что же я сказал, государь? Почему ты говоришь мне, чтобы я на учение Победителя не наговаривал и не отвечал, если не знаю?

– Почтенный Нагасена, о пространстве правильно будет сказать, что оно не порождено ни деянием, ни причиной, ни сроком. Но, почтенный Нагасена, Блаженный же сотнями до­водов описал слушателям стезю, ведущую к осуществлению нирваны, а ты сейчас говоришь, что нирвана-де не порождена причиной.

– Действительно, государь, Блаженный сотнями доводов описал слушателям стезю, ведущую к осуществлению нирваны. Однако причины порождения нирваны он не описывал.

– Эдак мы, почтенный Нагасена, из просто тьмы – в непро­глядную угодим, из просто леса – в дремучий угодим, из про­сто зарослей – в непролазные угодим. Что же это! Причина осуществления нирваны есть, а причины порождения ее же нет! Если, почтенный Нагасена, есть причина осуществления нирва­ны, то надобно признать и причину порождения нирваны.

Ска­жем, почтенный Нагасена, раз у сына есть отец, то тем самым надобно признать, что и у отца есть отец. Если у ученика есть учитель, то тем самым надобно признать, что и у учителя есть учитель. Если росток получился из семени, то тем самым на­добно признать, что и семя получилось из семени. Вот точно так же, почтенный Нагасена, если есть причина осуществления нирваны, то надобно признать и причину порождения нирваны.

Скажем, если у дерева или у лианы есть верхушка, то тем са­мым должна быть и середина, должен быть и корень. Вот точ­но так же, почтенный Нагасена, если есть причина осуществле­ния нирваны, то надобно признать и причину порождения нир­ваны.

– Нирвана непородима, государь, поэтому причина порож­дения нирваны не описана.

– Нет, почтенный Нагасена, изволь это обосновать, приве­ди мне вразумительное обоснование. Я должен убедиться, что причина осуществления нирваны есть, но причины порождения нирваны нет.

– Тогда, государь, вслушивайся вдумчиво и слушай хоро­шенько. Я назову обоснование. Сможет ли человек, пользуясь своею природной силой, добраться отсюда до Гималая, царя гор, государь?

– Да, почтенный.

– А сможет ли, государь, тот же человек, пользуясь своей природной силой, перенести Гималая, царя гор, сюда?

– Нет, почтенный.

– Вот точно так же, государь, можно описать стезю, веду­щую к осуществлению нирваны, но нельзя указать причину по­рождения нирваны. Сможет ли человек, пользуясь своей при­родной силой, переправиться на корабле через океан и добрать­ся до противоположного берега, государь?

– Да, почтенный.

– Но сможет ли, государь, тот же человек, пользуясь своей природной силою, перенести противоположный берег сюда?

– Нет, почтенный.

– Вот точно так же, государь, можно описать стезю, веду­щую к осуществлению нирваны, но нельзя указать причину по­рождения нирваны, ибо это несложённая дхарма.

– Итак, нирвана несложённа, почтенный?

– Да, государь, несложённа нирвана, ничем не создана. О нирване, государь, нельзя сказать, что она ставшая, или не ставшая, или породима, или прошлая, или будущая, или ны­нешняя, или воспринимаема зрением, или воспринимаема слу­хом, или воспринимаема обонянием, или воспринимаема вкусом, или воспринимаема осязанием.

– Если, почтенный Нагасена, нирвана ни ставшая, ни не ставшая, ни породима, ни прошлая, ни будущая, ни нынешняя, ни воспринимаема зрением, ни воспринимаема слухом, ни вос­принимаема обонянием, ни воспринимаема вкусом, ни восприни­маема осязанием, то тогда, почтенный Нагасена, на нирвану вы ссылаетесь как на некую несущую дхару. Нет нирваны.

– Есть нирвана, государь. Умом воспринимаема нирвана. Чистым, возвышенным, прямым, не корыстным, свободным от помех умом истинно-делающий арийский слушатель видит нир­вану.

– Но какова нирвана, почтенный? Приведи мне какой-либо проясняющий дело пример, вразумительное обоснование, на­сколько вообще можно прояснить примером какую-либо сущую дхарму.

– Скажи, государь, ветер есть?

– Да, почтенный.

– Ну-ка, государь, опиши мне ветер: каковы его цвет и очертания, маленький он или большой, длинный или короткий?

– Невозможно, почтенный Нагасена, показать ветер. В ру­ки ветер не дается, и его не пощупаешь. Но ветер таки есть.

– Если, государь, невозможно показать ветер, то ветра, стало быть, и нет.

– Я знаю, почтенный Нагасена, что есть ветер, это знание проникает мне в сердце, но показать ветер я не могу.

– Вот точно так же, государь, нирвана есть, но указать цвет или очертания нирваны невозможно [730].

– Отлично, почтенный Нагасена. Очень наглядный пример, очень удачное обоснование. Да, это так, я с этим согласен: нирвана есть.

Вопрос 6 (66)

Почтенный Нагасена, что порождено деянием, что порож­дено причиной, что порождено сроком, а что не порождено ни деянием, ни причиной, ни сроком?

– Все живые, одушевленные существа порождены деянием, государь; огонь и все растения порождены причиной; земля, го­ры, вода, ветер – все это порождено сроком [731], а пространство и нирвана не порождены ни деянием, ни причиной, ни сроком. О нирване же, государь, нельзя сказать, что она порождена деянием, или причиной, или сроком, что она ставшая, или не ставшая, или породима, или прошлая, или будущая, или ны­нешняя, или воспринимаема зрением, или воспринимаема слухом, или воспринимаема обонянием, или воспринимаема вкусом, или воспринимаема осязанием. Но нирвана, государь, воспринимаема умом; ее видит истинно-делающий арийский слушатель сво­им очищенным знанием.

– Прекрасно, несомненно, однозначно разрешен отрадный вопрос, почтенный Нагасена. Пресечены противные мнения ря­дом с тобою, о лучший из лучших наставников!

Вопрос 7 (67)

Почтенный Нагасена, есть ли на свете якши?

– Да, государь, на свете есть якши.

– А есть ли, почтенный Нагасена, смерть у этих якшей?

– Да, государь, есть смерть у якшей.

– Почему же, почтенный Нагасена, мы не видим останков дохлых якшей, да и запаха трупного не чувствуем?

– Нет, государь, мы видим останки дохлых якшей и труп­ный запах тоже чувствуем. Останки дохлых якшей, государь, мы видим как останки дохлых козявок, дохлых червей, дохлых муравьев, дохлых бабочек, дохлых змей, дохлых скорпионов, дох­лых многоножек, дохлых птиц, дохлых зверей.

– Кто иной нашелся бы, что ответить на такой вопрос, по­чтенный Нагасена, как не человек с таким мощным умом, как у тебя!

Вопрос 8 (68)

Почтенный Нагасена, жившие в древности наставники врачей, а именно Нарада, Дханвантари, Ангираса, Капила, Кандарагнишьяма, Атула, восточный Катьяяна [732] – все эти на­ставники раз и навсегда познали все о возникновении болезней, их причинах, природе, о выздоровлении, лечении, назначениях, показаниях и противопоказаниях – «всего тело может болеть столькими-то болезнями» – и мастерски, одним ударом покончили с этим делом: составили руководства. Все они притом не всеведущи. Почему же Татхагата, будучи всеведущ, не познал грядущего своим просветленным знанием: «По такому-то случаю придется ввести такое-то правило поведения», не подразделил все так и не ввел все правила поведения разом? Почему прави­ла поведения он вводил для слушателей от случая к случаю, когда позор делался очевиден, проступок оказывался явным и общеизвестным, а народ роптал [733]?

– Татхагата знал, государь, что для тогдашних людей в тогдашних условиях придется ввести полтораста с лишним [734] правил поведения. Татхагата тогда так подумал: «Если я ра­зом введу все полтораста с лишним правил поведения, то мно­гие поддадутся страху: «Очень уж много всего соблюдать надо! Трудно блюсти послушание в Завете шрамана Готамы! » И хотеть пострижения будут, а не постригутся, и словам моим не поверят. Без веры же люди будут скатываться в дурные уде­лы. Лучше я буду вводить правила поведения от случая к слу­чаю, когда проступок будет очевиден».

– Необычайно это у просветленных, почтенный Нагасена, чудесно это у просветленных! Сколь же велико всеведущее зна­ние Татхагаты! Да, это так, почтенный Нагасена. Отлично пре­подал Устав Татхагата. Прослышали бы люди: «Очень уж мно­го всего соблюдать надо!» – поддались бы страху, так никто бы не принял послушания в Завете Победителя.

– Да, это так; я с этим согласен.

Вопрос 9 (69)

Почтенный Нагасена, всегда ли солнце ярко светит или в иное время светит тускло?

– Солнце всегда светит ярко, государь, никогда не светит тускло.

– Если, почтенный Нагасена, солнце всегда светит ярко, почему же мы видим, что оно иногда сияет ярко, а иногда светит тускло?

– У солнца, государь, четыре недуга; подавленное одним из этих недугов, солнце светит тускло. Каковы они? Облачность есть солнечный недуг, государь; подавленное им, солнце светит тускло. Туман есть солнечный недуг, государь; подавленное им, солнце светит тускло. Туча [735] есть солнечный недуг, государь; подавленное им, солнце светит тускло. Раху [736] есть солнечный недуг, государь; подавленное им, солнце светит тускло. Таковы, государь, четыре солнечных недуга. Подавленное одним из них, солнце светит тускло [737].

– Необычайно, почтенный Нагасена, чудесно, почтенный Нагасена! Даже у блистающего солнца и то могут быть недуги, что уж о прочих говорить! Никто бы это так не разложил, кро­ме человека с мощным умом, подобным твоему!

Вопрос 10 (70)

– Почтенный Нагасена, почему зимой солнце ярко светит, не так, как летом?

– Летом, государь, пыль и сор не прибиты к земле, взме­тенная ветром пыльца летает по воздуху, и облачность боль­шая на небе, и часто дуют сильные ветры. Все эти разные вещи, вместе преграждают путь солнечным лучам, поэтому солнце светит тускло. А зимой, государь, и земля внизу успокоилась, и тучи вверху остановились, и пыль и сор не взметаются, и пыль­ца тихо парит в воздухе, и небосвод покинут облаками, и ветер веет совсем слабо. Все затихает, лучи солнца очищаются, и солнце, освободившись от немочи, ярче светит своим светом.

– Да, почтенный. Свободное от всех напастей, солнце све­тит ярко, а когда есть тучи и прочее, оно светит не так ярко [738].

Седьмая глава закончена.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Вопрос 1 (71)

Почтенный Нагасена, все ли бодхисаттвы отдают детей и жену, или же только царь Вессантара отдал своих детей и жену [739]?

– Все бодхисаттвы отдают детей и жену, государь; не один только царь Вессантара отдал своих детей и жену.

– Но были ли они согласны, почтенный, чтобы их отдали?

– Жена была согласна, государь, а детки по глупости пла­кали. Если бы они по-настоящему поняли, то и они бы одобря­ли, не стали бы жаловаться.

– Трудное же бодхисаттва дело сделал, почтенный Нагасе­на: родных, любимых своих деток отдал брахману в рабство. А второе и того трудного труднее: стерпел, когда родных, люби­мых его деток, нежных, слабеньких, связанных лианой, брахман стегал лианой у него на глазах. А третье и того трудного труд­нее: когда детки его сами развязали путы и, робея, прибежали к нему, он снова связал их лианой и отдал брахману. А четвертое и того трудного труднее: когда детки его жалобно кричали: «Батюшка, это же якша, он нас съест!» – он не ободрил их и не успокоил. А пятое и того трудного труднее: когда сын его, царевич Джалий, со слезами на глазах повалился ему в ноги, умоляя его: «Батюшка, сестру Кришнаджину вороти хотя бы, пойду уж я с якшей один, пусть ест меня якша!» – он и то не согласился. А шестое и того трудного труднее: когда царевич Джалий жалобно кричал ему: «Видно, сердце у тебя, батюшка, что камень! Как же ты попускаешь, что нас, несчастных, якша уводит в дремучий, безлюдный лес!» – он не сжалился. А седь­мое и того трудного труднее: когда детки его, горько плачущие, смертно тоскующие, были уведены и скрылись с глаз его, не разорвалось его сердце на сто, на тысячу частей. Как может причинять страдания другим человек, стремящийся к благу? Разве не следовало вместо детей отдать самого себя?

– О трудном этом деле, сделанном бодхисаттвой, добрая слава вознеслась, государь, в десятитысячной мировой сфере среди богов и людей: в обители богов боги славили, в обители асуров асуры славили, в обители гарудов гаруды славили, в обители драконов драконы славили, в обители якшей якши сла­вили; так, передаваясь своим чередом по наследству, дошла эта добрая слава теперь и до нынешних времен. Вот и сидим мы, рассуждаем, ославляем да охаиваем: «Хорошо он поступил, что отдал, или дурно?» А ведь эта добрая слава, государь, прояв­ляет десять достоинств искусных, знающих, понимающих, разум­ных бодхисаттв, вот какие: неалчность, безуютность, отдачу, оставление, бесповоротность, тонкость, величие, труднопостижи­мость, редкость, несравненность Учения Просветленных. Вот та­кие десять достоинств искусных, знающих, понимающих, разум­ных бодхисаттв, государь, проявляет эта добрая слава.

– Почтенный Нагасена, если некто приносит дар, доставляя при этом другому тяготы, то будут ли от такого дара благие плоды, приведет ли он на небеса?

– Да, государь, конечно.

– Пожалуйста, почтенный Нагасена, приведи обоснование этому.

– Представь, государь, что есть некий праведный, доброде­тельный шраман или брахман и он расслаблен, или калека, или болен каким-то недугом. Некий желающий обрести заслуги че­ловек доставит его в повозке туда, куда тому было нужно. Ска­жи, государь, придет ли к этому человеку благодаря такому поступку счастье, приведет ли такое деяние на небеса?

– Да, почтенный, конечно. Такой человек получит выездно­го слона, или выездного коня, или выездную колесницу, почтенный; на суше он получит сухопутное средство передвижения, на воде – водное, среди богов – божественное, среди людей – человеческое; это деяние будет влиять на его последующие су­ществования и проявляться в них, и блага будут к нему прихо­дить благодаря этому. Он будет переходить из одного благого удела в другой; благодаря этому деянию он сможет взойти на колесницу сверхобычных сил и добраться до желанного града нирваны.

– Стало быть, государь, если дар принесен с доставлением тягот кому-то другому, то от такого дара будут благие плоды и он приведет на небеса, раз этот человек обретет подобное счастье, притом что доставил тяготы волам. Слушай дальше, государь, еще обоснование, каким образом от дара, принесенно­го с доставлением другому тягот, бывают благие плоды и он приводит на небеса. Допустим, государь, что некий царь собрал в согласии с дхармой налог с подданных, а затем повелел при­нести из собранных средств дары. Скажи, государь, придет ли к этому царю благодаря такому поступку счастье, приведет ли его этот дар на небеса?

– Да, почтенный, конечно. Благодаря такому поступку этот царь обретет многие сотни тысяч достоинств, почтенный. Он среди царей сверхцарем станет, среди небожителей сверхнебо­жителем станет, среди обитателей миров Брахмы сверхбрахмой станет, среди шраманов сверхшраманом станет, среди брахма­нов сверхбрахманом станет.

– Стало быть, государь, если дар принесен с доставлением другому тягот, то от такого дара будут благие плоды и он приведет на небеса, раз этот царь обретёт подобное вели­кое счастье и почёт, притом что прижал своих подданных на­логом.

– Безмерный дар, почтенный Нагасена, принёс царь Вессан­тара. Он ведь собственную жену другому в жёны отдал, родных своих детей в рабство брахману отдал! Безмерный же дар чрезмерен, почтенный Нагасена, и сведущими людьми в мире порицается, осуждается. Так же, почтенный Нагасена, как от чрезмерного груза ось у телеги лопается, от чрезмерного груза корабль тонет, от чрезмерного едения несварение делается, от чрезмерного дождя урожай гибнет, от чрезмерной щедрости богатство растрачивается, от чрезмерного жара ожог делается, от чрезмерной страсти с ума сходят, от чрезмерной ненависти преступником становятся, от чрезмерного заблуждения в беду попадают, от чрезмерной жадности ворам попадаются, от чрез­мерного страха в обморок падают, от чрезмерного половодья река из берегов выходит, от чрезмерного ветра молния бьёт, от чрезмерного огня каша сбегает, от чрезмерных странствий дол­го не живут,– вот точно так же, почтенный Нагасена, безмер­ный дар чрезмерен и сведущими людьми, в мире порицается, осуждается. Чрезмерный дар, почтенный Нагасена, принёс царь Вессантара, и не следует ожидать от этого какого-то благого плода.

– Безмерный дар не чрезмерен, государь, и он сведущими людьми в мире одобряется, восхваляется и превозносится; все те, кто совершает подобные дары, обретают в мире славу, как податели безмерных даров. Так же, государь, как волшебный лесной корешок благодаря своей безмерной исключительности делает человека, который держит его в руке, невидимым даже для тех, кто стоит совсем рядом; как противоядие благодаря своей безмерной действенности избавляет от мучений и кладет болезни конец; как огонь благодаря своему безмерному жару сжигает; как вода благодаря своей безмерной прохладе тушит пожар; как лотос благодаря своей безмерной чистоте не гряз­нится водою и илом; как драгоценный самоцвет благодаря без­мерным достоинствам исполняет желания; как алмаз благодаря своей безмерной остроте пронзает драгоценные камни, жемчуг и хрусталь; как земля благодаря своей безмерной обширности держит на себе людей, змей, зверей и птиц, воды, скалы, горы и деревья; как океан благодаря своей безмерной обширности не переполняется; как гора Меру благодаря своей безмерной, тяжести недвижна; как пространство благодаря своей безмер­ной протяженности бесконечно; как солнце благодаря своей безмерной яркости рассеивает мрак; как лев благодаря своему безмерному благородству бесстрашен; как борец благодаря сво­ей безмерной силе быстро бросает наземь соперника; как царь благодаря своим безмерным заслугам – властелин; как монах благодаря своей безмерной нравственности заслуживает поклонения драконов, якшей, людей и духов; как Просветлен­ный благодаря своему безмерному превосходству несравненен,– вот точно так же, государь, безмерный дар сведущими людьми в мире одобряется, восхваляется и превозносится, и все те, кто совершает подобные дары, обретают в мире славу как подате­ли безмерных даров. Благодаря безмерному своему дару царь Вессантара в десятитысячной мировой сфере восхваляется, пре­возносится, величается, почитается и прославляется, благодаря этому безмерному дару стал царь Вессантара теперь Просвет­ленным, величайшим среди богов и людей.

Ответь мне, государь: есть ли на свете неприемлемый дар? Иначе говоря, такой, что его не следовало бы давать даже че­ловеку, заслуживающему подношений?

– На свете есть десять даров, непризнаваемых за дары, почтенный Нагасена. Тот же, кто приносит подобные дары, по­падает в дурной удел. Эти дары таковы: дар опьяняющим на­питком, почтенный Нагасена, не признается на свете за дар, и тот, кто приносит подобный дар, попадает в дурной удел; дар устроением разнузданного празднества; дар женщиной; дар быком; дар двусмысленным изображением; дар оружием; дар ядом; дар цепями; дар курами и свиньями; дар мошеннически­ми гирями и мерками [740]. Все такие дары на свете за дары не признаются, почтенный Нагасена, и тот, кто приносит подобные дары, попадает в дурной удел. Таковы, почтенный Нагасе­на, десять даров, непризнаваемых за дары. Тот, кто приносит подобные дары, попадает в дурной удел.

– Я не спрашиваю тебя, государь, о том, какой дар не признается за дар. Я вот о чем, государь, тебя спрашиваю: есть ли на свете, государь, неприемлемый дар – такой, что его не следовало бы давать даже человеку, заслуживающему подно­шений?

– Нет, почтенный Нагасена. Неприемлемого дара, такого, что его не следовало бы давать даже человеку, заслуживающе­му подношений, на свете нет. Исполнившись приязни к челове­ку, заслуживающему подношений, иные люди дают ему пищу, иные – одежду, иные – ночлег, иные – жилище, иные – одеяла и покрывала, иные – рабов и рабынь, иные – пахотное поле, иные – птиц и четвероногих, иные – сотню, тысячу и сотню тысяч, иные – целое царство, а иные отдают даже собствен­ную жизнь.

– Если иные отдают даже собственную жизнь, государь, то что же ты так ополчаешься против царя Вессантары, великого подателя, правильно отдавшего своих жену и детей? Кстати, государь, есть ли на свете такое установление, такой обычай, что отец, завязший в долгах и утративший средства к сущест­вованию, вправе заложить или продать своих детей?

– Да, почтенный. Завязший в долгах и утративший средст­ва к существованию отец вправе заложить или продать своих детей [741].

– Если завязший в долгах и утративший средства к суще­ствованию отец вправе заложить или продать своих детей, го­сударь, то так же и царь Вессантара, который не мог обрести всеведущее знание и был тем, государь, подавлен и удручен, отдал в залог и продал своих детей и жену, чтобы получить богатство Учения. Выходит, государь, что царь Вессантара сде­лал так, как принято делать, отдал так, как принято отдавать. Почему же царя Вессантару, великого подателя, ты так настойчиво осуждаешь, государь, за свершенный им дар?

– Я не хулю, почтенный Нагасена, дар царя Вессантары, великого подателя, но дар следовало бы заменить: отдать само­го себя вместо прошенных брахманом жены и детей.

– Отдавать самого себя, когда просят жену и детей, было бы невоспитанным, государь. Давать следует именно то, о чем просят; добродетельные поступают именно так. Представь, го­сударь, что кто-то попросил попить, а ему принесли поесть. Что же, государь, разве тот, кто так сделал, поступил правильно?

– Нет, почтенный. Было бы правильно дать именно то, о чем просили.

– Вот точно так же, государь, и с царем Вессантарой: ког­да брахман попросил у него детей и жену, он отдал ему имен­но детей и жену. Но, государь, если бы брахман попросил у царя Вессантары его тело, то он не стал бы им дорожить, не стал бы себя беречь, не колебался бы, но отдал бы свое тело и не пожалел бы его. Если бы, государь, кто-то умолял царя Вессантару, великого подателя, чтобы он стал его рабом, та отдал бы царь Вессантара свое тело, не пожалел бы его и после бы в том не раскаивался. Телом царя Вессантары, госу­дарь, многие могли воспользоваться [742]. Как куском вареного мя­са, государь, многие могут воспользоваться, вот точно так же, государь, и телом царя Вессантары многие могли воспользо­ваться. Или как плодовым деревом, государь, множество птичь­их стай может воспользоваться, вот точно так же, государь, и телом царя Вессантары многие могли воспользоваться, ибо он знал, что, поступая так, достигнет истинного всепросветления.

Скажем, государь, как человек, не имеющий богатства, нуждаю­щийся в богатстве, отправившийся добывать богатство, проби­рается по звериным тропам, сквозь бурелом и тростниковые за­росли, ведет торговлю на суше и на море, телом, словом и умом добывает богатство, старается прилежно нажить богатство, вот точно так же, государь, и царь Вессантара, щедрый податель, не имел богатства, и ради обретения богатства просветленных, чтобы нажить драгоценность всеведущего знания, он раздавал просителям свое имение и состояние, рабов и рабынь, слонов и колесницы, не дорожил ни всем тем, что имел, ни детьми ни женой, ни самим собой, взыскуя лишь истинного всепросвет­ления.

Или, скажем, государь, как сановник, желая получить печать и заключающиеся в печати полномочия, всё имение и состояние, что есть у него в доме, золото в монетах и слит­ках – всё это отдает и старается прилежно добыть себе пе­чать,– вот точно так же, государь, и царь Вессантара, щедрый податель, отдал всё своё внешнее и внутреннее достояние, са­мое жизнь отдал другим, взыскуя лишь истинного всепросвет­ления.

Царь Вессантара, щедрый податель, так тогда подумал, го­сударь: «Я поступлю правильно, если дам брахману именно то, о чем он просит» – и отдал ему свою семью. Не потому царь Вессантара, щедрый податель, отдал свою семью брахману, что была она ему ненавистна, государь; не потому отдал семью, что видеть её не хотел; не потому отдал семью, что она была вели­ка и он не мог её прокормить; не потому отдал семью, что она опостылела ему и он хотел от неё отделаться; но из любви к драгоценности всеведения, ради обретения всеведущего знания принес царь Вессантара этот щедрый, бесценный, несравненный дар – отдал брахману своих милых, любимых, дорогих, как са­ма жизнь, жену и детей. Ведь есть, государь, в «Пути бодхи­саттвы» изречение Блаженного, бога богов:

«Мне не были постылы ни дочь моя, ни сын,

И Мадрия-дарица совсем мне не постыла,

Но дорого даётся всеведущее знанье.

И отдал я семью, чтоб обрести его» [743].

Принес тогда царь Вессантара своих детей в дар, вошёл к себе в шалаш, государь, и на землю повалился. От безмерной любви охватила его сильнейшая скорбь, стало у него в груди печь, воздуху ему не хватало, и горячие вздохи вырывались через широко раскрытый рот; слезы навернулись на глаза и закапали кровавыми каплями. Вот с таким страданием, госу­дарь, отдал царь Вессантара своих детей брахману в дар: толь­ко бы не свернуть с пути щедрости. Всего, государь, у царя Вессантары было два основания отдать своих детей брахману: во-первых, так он не свернул со своего пути щедрости, а во-вторых, деток его, которым тяжело было есть в лесу одни корешки и плоды, непременно выкупил бы из рабства дед [744]. Царь Вессантара в самом деле знал, государь, что никто не сможет превратить его детей в своих рабов, что детей его выку­пит дед и что это для всех них будет выходом. Вот такие два основания были у него, чтобы отдать своих детей брахману.

К тому же, государь, царь Вессантара знал, что брахман этот уже в преклонных летах, стар, дряхл, согнут в дугу, без палки не ходит, жить ему осталось мало, заслуг у него немного и он не сможет превратить его детей в своих рабов. Сможет ли человек, пользуясь своею природной силой, взять эти столь ве­ликолепные, столь великомощные солнце с луною, положить их себе в короб или в корзину, погасить и превратить в подносы для еды?

– Нет, почтенный.

– Вот точно так же, государь, и детей царя Вессантары, подобного в этом мире солнцу и луне, никто не сможет превра­тить в своих рабов. Слушай дальше, государь, еще обоснование, почему никто не сможет превратить детей Вессантары в своих рабов. Скажем, государь, как драгоценный самоцвет царя-миродержца, благородный, сияющий, восьмигранный, отделанный, в четыре локтя длиной, в обхвате размером со ступицу тележного колеса, никто не сможет завернуть в тряпицу, положить к себе в корзинку и пустить на заточку ножей, будто оселок,– вот точно так же, государь, и детей царя Вессантары, подобного в этом мире драгоценному самоцвету царя-миродержца, никто не сможет превратить в своих рабов.

Слушай дальше, государь, еще обоснование, почему никто не сможет превратить детей Вессантары в своих рабов. Скажем, государь, как царственного слона Поста [745], имеющего на теле три приметы гона, белого, устойчиво-подвижного, в восемь локтей высотою и в девять лок­тей в длину и в обхвате, красивого и видного, никто не сможет прикрыть решетом или чашкой или загнать, как теленка, в телячий закут и там запереть, вот точно так же, государь, и детей царя Вессантары, подобного в этом мире царственному слону Посту, никто не сможет превратить в своих рабов.

Слушай даль­ше, государь, еще обоснование, почему никто не сможет пре­вратить детей царя Вессантары в своих рабов. Скажем, госу­дарь, как великий океан, огромный, обширный, протяженный, глубокий, неизмеримый, труднопреодолимый, бездонный и безбрежный, никто не сможет оградить со всех сторон и превратить в свой водопой, вот точно так же, государь, и детей царя Вессантары, подобного в этом мире великому океану, никто не сможет превратить в своих рабов.

Слушай дальше, государь, еще обоснование, почему никто не сможет превратить детей Вессантары в своих рабов. Скажем, государь, каков Гималай, царь среди гор, вознесшийся в небеса на высоту пятисот йод­жан, протянувшийся на три тысячи йоджан в длину, увенчан­ный восьмьюдесятью четырьмя тысячами вершин, дает пятистам большим рекам начало и сонмам великих существ приют, хранит в себе многообразные благовония, носит убор из сотен дивных целебных растений, и, высоко вознесенный, являет со­бой как бы облако в поднебесье,– вот точно таков же, госу­дарь, и царь Вессантара, подобный в этом мире Гималаю, царю среди гор, и детей его никто не сможет превратить в своих рабов.

Слушай дальше, государь, еще обоснование, почему никто не сможет превратить детей Вессантары в своих рабов. Скажем, государь, как большой костер, горящий на вершине высокой горы посреди непроглядного ночного мрака, виден даже в дальней дали, вот точно так же, государь, и царь Вес­сантара, словно большой костер, горящий на вершине горы, ясно виден даже в дальней дали, и никто не сможет превратить его детей в своих рабов.

Слушай дальше, государь, еще обос­нование, почему никто не сможет превратить детей Вессантары в своих рабов. Скажем, государь, когда в Гималайских горах наступает пора цветения железного дерева [746] и ветер дует пря­мо с них, то благоухание цветов разносится на десять и двенадцать йоджан, вот точно так же, государь, и добрая слава царя Вессантары разнеслась на тысячи йоджан – среди богов, асуров, гарудов, гандхарвов, якшей, ракшасов, великих змиев, киннаров, в обители Индры и вплоть до обители Немалейшей [747], и благоухание его нравственности веет повсюду, поэтому никто не сможет превратить его детей в своих рабов.

Царь Вессантара дал тогда, государь, сыну своему, цареви­чу Джалию, такой наказ: «Сынок! Если придет дедушка и будет предлагать брахману отступного за тебя и сестру, то ты знай, что за тебя он должен будет заплатить тысячу нишк [748] золотом, а за Кришнаджину – сто рабов, сто рабынь, сто сло­нов, сто коней, сто дойных коров, сто быков, сто нишк – одним словом, всего по сто. Но если дедушка прикажет, чтобы вас отобрали у брахмана даром, насильно, то вы тогда, сынок, его не слушайтесь, а подчиняйтесь по-прежнему брахману». Вот с таким наказом он и отправил сына. Потому-то, когда дед спро­сил царевича Джалия, сколько он стоит, тот ответил ему:

«Отец меня отдал брахману,

Сказав, что цена мне – тысяча.

А Крншнаджины юной цена –

По сотне слонов и прочего» [749].

– Поистине распутан вопрос, почтенный Нагасена, прорва­ны тенета лжемудрия, в порошок стерты наветы, изложена своя точка зрения, прояснено выражение и упорядочен смысл. Да, это так, я с этим согласен [750].

Вопрос 2 (72)

Почтенный Нагасена, все ли бодхисаттвы свершают претрудный труд, или же только бодхисаттва Готама свершил пре­трудный труд?

– Не все бодхисаттвы, государь, берут на себя претрудный труд; лишь бодхисаттва Готама свершил претрудный труд.

– Почтенный Нагасена, если это так, то возникает отличие одних бодхисаттв от других, а этого не должно быть.

– Бодхисаттвы могут отличаться друг от друга в четырех отношениях, государь, а именно отличаться родом, отличаться временем, отличаться сроком жизни, отличаться мерой [751]. Вот в этих четырех отношениях, государь, бодхисаттвы могут отли­чаться один от другого. Однако, государь, все просветленные ни обликом [752], ни нравственностью, ни сосредоточением, ни муд­ростью, ни свободой, ни знанием-видением свободы, ни четырь­мя уверенностями, ни десятью силами татхагаты, ни шестью необыденными знаниями, ни четырнадцатью присущими про­светленным знаниями, ни восемнадцатью дхармами просвет­ленных [753] друг от друга не отличаются; в том, что касается дхарм, присущих просветленным, все они друг другу тождест­венны.

– Почтенный Нагасена! Если в том, что касается дхарм, присущих просветленным, все они друг другу тождественны, то почему лишь бодхисаттва Готама свершил претрудный труд?

– Когда бодхисаттва свершал свой исход из мира, его знание, его просветление не были еще зрелыми, государь. Претрудный труд он взял на себя для того, чтобы дать созреть не­зрелому еще знанию.

– Почтенный Нагасена! Почему бодхисаттва свершил свой исход из мира, когда его знание, его просветление не были еще зрелыми? Разве не следует дать знанию сначала созреть и уже потом, при зрелом знании, свершать исход?

– Бодхисаттва увидел тогда, государь, как безобразны спящие женщины в женской половине его дворца [754], и почув­ствовал раскаяние, а от этого раскаяния он стал томиться. Заметив, что он томится, некий небожитель из сонма Мары ре­шил: «Непременно нужно отвлечь его от томления!» Он появил­ся из воздуха перед бодхисаттвой и сказал: «Друг, достойный друг! Стряхни с себя эту тоску! Через семь дней явится тебе драгоценное чудесное колесо о тысяче спиц, со ступицей, с обо­дом, во всех своих частях совершенное; сокровища, что таятся в земле, и те, что пребывают в пространстве, придут к тебе сами собою. Власть твоя распространится на все четыре мате­рика вместе с двумя тысячами окружающих их островов; а еще родится у тебя больше тысячи сыновей, витязей могучего тело­сложения, истребителей вражеских войск. В окружении своих сыновей, обладая семью сокровищами, будешь ты править все­ми четырьмя материками». И будто железная спица, добела раскаленная, огнем во все стороны пышущая, в уши ему вон­зилась, вот так же, государь, и речи эти в уши бодхисаттвы вон­зились. И прежде них уже тосковал он, а услыхав речи того духа, он пуще прежнего задрожал, сотрясся, содрогнулся. Или словно, государь, горел жаркий, огромный костер – подбросили в него дров, и разгорелся он пуще прежнего – вот точно так же, государь, бодхисаттва и прежде уже тосковал, а услыхав речи того духа, он пуще прежнего задрожал, сотрясся, содрог­нулся. Или словно, государь, на землю, и прежде уже влажную, покрытую свежей зеленой травой, напитавшуюся водой, скольз­кую от влаги, вновь пролился ливень из тучи, и стала она скользкой пуще прежнего, вот точно так же, государь, бодхи­саттва и прежде уже тосковал, а услыхав речи того духа, он пуще прежнего задрожал, сотрясся, содрогнулся.

– Почтенный Нагасена, а если бы действительно явилось на седьмой день драгоценное чудесное колесо? Не повернул ли бы бодхисаттва вспять, если бы увидел это драгоценное чудес­ное колесо?

– Да не явилось бы, государь, на седьмой день никакое драгоценное чудесное колесо. Тот дух солгал: он лишь искушал бодхисаттву. А если бы и явилось, государь, на седьмой день драгоценное чудесное колесо, бодхисаттва не повернул бы вспять. Ибо, государь, крепко держался бодхисаттва за мысль: «Это невечно», крепко держался за мысль: «Это тяж­ко», крепко держался за мысль: «Это без самости», и привя­занность в нем пришла уже к концу. Скажем, государь, из озе­ра Приснохладного [755] вода течет в Гангу-реку, из Ганги-реки течет в великий океан, из великого океана вливается в жерло Бездны [756]. Так что же, государь, разве может вода, влившаяся в жерло Бездны, повернуть вспять и потечь в великий океан, из великого океана потечь в Гангу-реку, из Ганги-реки влиться обратно в озеро Приснохладное?

– Нет, почтенный.

– Вот точно так же, государь, и бодхисаттва четыре не­сметности кальп и ещё сто тысяч кальп шел к зрелости благих дхарм; и вот настала его последняя жизнь, знание его созре­ло для просветления, через шесть лет ему предстоит стать про­светленным, всеведущим, величайшей в мире личностью. Неуже­ли, государь, бодхисаттва повернул бы вспять из-за драгоценного колеса?

– Нет, почтенный.

– Скорее, государь, вся твердь земная вверх дном станет со всеми горами и рощами, чем вспять повернет бодхисаттва, не достигнув истинного всепросветления. Скорее, государь, вода в Ганге потечет от устья к истокам, чем вспять повернет бодхи­саттва, не достигнув истинного всепросветления. Скорее, госу­дарь, великий океан, безграничное вместилище вод, пересохнет, как водица в коровьем следу, чем вспять повернет бодхисаттва, не достигнув истинного всепросветления. Скорее, государь, Меру, царя среди гор, разорвет на сто и на тысячу частей, чем вспять повернет бодхисаттва, не достигнув истинного всепросветления. Скорее, государь, солнце, луна и созвездия наземь посыплются, словно комья глины, чем вспять повернет бодхисаттва, не до­стигнув истинного всепросветления. Скорее, государь, простран­ство свернется, словно циновка, чем вспять повернет бодхисатт­ва, не достигнув истинного всепросветления. Ведь он разорвал все цепи – вот почему это так.

– Почтенный Нагасена, какие существуют в мире цепи?

– В мире есть десять цепей, государь. Те, кто скован этими цепями, не свершают исхода, а свершив его, возвращаются вспять. Цепи эти таковы: мать есть цепь в этом мире, государь; отец есть цепь в этом мире, государь; жена есть цепь в этом мире, государь; дети есть цепь в этом мире, государь; родствен­ники есть цепь в этом мире, государь; друзья есть цепь в этом мире, государь; богатство есть цепь в этом мире, государь; успех есть цепь в этом мире, государь; власть есть цепь в этом мире, государь; пять утех [757] есть цепь в этом мире, государь. Таковы, государь, десять цепей в этом мире. Те, кто скован эти­ми цепями, не свершают исхода, а свершив его, возвращаются вспять. И все эти десять цепей бодхисаттва разбил, прорвал, разорвал. Поэтому, государь, бодхисаттва не повернул вспять.

– Почтенный Нагасена! Если бодхисаттва свершил свой ис­ход из мира из-за того, что услышал в своем томлении слова духа, и его знание, его просветление не были еще зрелыми, то зачем он все же взял на себя претрудный труд? Разве не следовало ему в ожидании того, что знание созреет, не морить себя голодом, а есть, как обычно?

– Десятерых в этом мире, государь, унижают, принижают, попирают, презирают, осуждают, хулят и ни во что не ставят. Они таковы: вдову, государь, в этом мире унижают, принижают, попирают, презирают, осуждают, хулят и ни во что не ставят; бессильного человека, государь; человека, не имеющего друзей и родственников, государь; обжору, государь; живущего в пре­зренной семье человека, государь; человека, якшающегося с грешниками, государь; неимущего человека, государь; дурно воспитанного человека, государь; человека, не знающего ника­кого дела, государь; неумелого человека, государь, в этом ми­ре унижают, принижают, попирают, презирают, осуждают, ху­лят и ни во что не ставят. Этих десятерых, государь, в мире унижают, принижают, попирают, презирают, осуждают, хулят и ни во что не ставят. Бодхисаттва хорошо помнил, государь, о десяти этих поводах для пренебрежения, и представилось это ему вот как: «Мне нельзя быть не знающим дела, нельзя не владеть средствами и навлечь на себя осуждение богов и лю­дей. Пусть я стану мастером своего дела, господином своего дела, уважающим свое дело, преданным своему делу, впрягусь в свое дело, сживусь со своим делом и неустанно буду упражняться». Вот так, государь, стремясь к тому, чтобы знание его созрело, бодхисаттва взял на себя претрудный труд.

– Почтенный Нагасена! Свершая свой претрудный труд, бодхисаттва спустя какое-то время сказал: «Нет, не этим суровым претрудным трудом добьюсь я поистине арийского превосходного знания-видения всех человеческих возможностей. Другая, должно быть, стезя приведет к просветлению» [758]. Мо­жет быть, на бодхисаттву нашло в ту пору забвение истинной стези?

– Существует, государь, двадцать пять дхарм, ослабляю­щих мысль. Ослабленная этими дхармами мысль не может ис­тинно сосредоточиться и прийти к истощению всяческой тяги. Дхармы эти таковы: гнев есть дхарма, ослабляющая мысль, государь, ослабленная им мысль не может истинно сосредото­читься и прийти к истощению всяческой тяги; злоба, пренебре­жение к другим, ревнивое соперничество, зависть, скупость, самопода